Результат, видимо, показался Графчу недостаточно мужественным — и на груди закурчавилась жёсткая чёрная поросль. Медальон утонул в ней, как гриб во мху.

Марк от смеха поперхнулся кашей. Графча это ничуть не смутило.

— Вот теперь я понял, кого мне ваш медведь напоминал, — сказал, отсмеявшись, Марк. — Генриха Восьмого, английского короля. Тоже мордатый был мужик, и глазки крохотные. Графч, заканчивай прихорашиваться и завтракай быстрее. Пойдём в город.

— А куда? — росомаха повернулся к зеркалу спиной, но (изогнув шею штопором) продолжал рассматривать себя.

— Сначала к жабкам. Вдруг они ещё не знают про медведя.

Птека аж зажмурился от удовольствия.

— И пусть попробуют нас свеклой накормить! — сказал он кровожадно. — Пусть попробуют…

Росомаха оторвался, наконец, от зеркала. Подошёл к умывальнику, осторожно (и весьма скупо) смочил в воде два указательных пальца и провёл ими по глазам. На этом его утренние водные процедуры закончились.

Марк покачал головой. Пообещал:

— Опять в баке выкупаю. Мы же теперь не одни живём. Что архивариус с Нисой подумают?

Росомаха пожал плечами. Почесал густую, словно париком прикрытую макушку.

Объявил:

— На улице вас буду ждать, — и, сорвав запоры с кухонной двери, выскочил наружу.

— Чего это он? — подивился Марк.

Птека догадался:

— Пошёл в омуте купаться. Прямо в одежде, как в тот раз. На нас ему наплевать, но перед архивариусом, видимо, стыдно.

— До сих пор не пойму, он такой неряха всегда был или после встречи со мной опустился, — проворчал Марк. — Ласки Дисины все как один прилизанные, да нафуфыренные были. Медведь тоже щёголем ходил. Про кабана ничего не скажу — не разглядел я его в людском обличье. А Графч наш хуже бомжа, если честно.

— Бомж это кто? — подпёр здоровой рукой щёку Птека, приготовясь к обстоятельному объяснению.

— Да так сразу и не объяснишь, — махнул рукой Марк. — Ничего хорошего, в общем, несчастный человек.

— Не, росомаха — счастливый, — разочарованно убрал руку Птека. — Вон как с медальоном носится, звеРрюга!

— А вдруг он не моется, вдруг он на медвежьих костях катается? — встревожился Марк. — С него станется!

Он рванул кухонную дверь, выглянул наружу.

К огромному его облегчению медведя, точнее его останков, под лестницей не было. Как растворились.

А росомаха, и правда, плескался под водопадом.

И даже уши мыл.

Дом жабок лежал на пути к владениям соболей, собственно говоря, поэтому Марк и решил к ним заглянуть, порадовать.

Спящим девицам и архивариусу Марк оставил записку: "Ушёл по делу. Скоро буду. М." Записку отнёс и положил на южный стол росомаха. И слинял, оставив цепочку мокрых следов. Если лисички и видели его, то никак не показали. Марк надеялся, что пока мельница относительно пуста, Ниса освоится в привычной компании. Кухня стараниями Птеки и всей его родни полна припасов, так что с голоду домочадцы не пропадут.

Завёрнутая в тряпочку астролябия покоилась в полосатом рюкзаке.

Привычно пошли вдоль берега вниз по течению. За мостом свернули налево, чтобы не карабкаться через Могильники. Оставили по правую руку Олений Двор.

Вот и озерцо, и дом жабок застыл над сонной водой.

Обогнав Марка, Птека и росомаха дружно рванули к парадному крыльцу. Мокрая грива прифрантившегося росомахи блестела на солнце. Как и медальон на выпяченной груди. А Птека гневно сжал губы и нахмурился (чтобы жабки сразу увидели: помнит он про варёную свеклу, помнит!).

Росомаха, пританцовывая, взлетел по ступенькам и без церемоний бахнул в дверь кулаком. Дверь угодливо открылась.

— Блямбу видели? — потыкал пальцем в медальон росомаха, расправив узкие плечи дальше некуда. — Всё поняли?

На крыльцо, шурша скользкой крылаткой, выбрался главный жаб. Осторожно обошёл росомаху. Покосился на Птеку и воззвал к Марку, который был в нескольких локтях от крыльца. Можно сказать взвыл:

— Мы ничего не поняли, господин!

Марк не спешил подходить.

Птека начал сопеть, собираясь резануть правду-матку жабу в лицо.

Опять всё испортил росомаха.

Он без церемоний ухватил жаба за рукав, силой развернул к себе так, что лупоглазый почти уткнулся ему в грудь.

Росомаха, пуча глазки, словно передразнивая обитателей дома над прудом, замогильным голосом сообщил:

— ЭТО носил МЕДВЕДЬ!

У жаба глаза съехали к переносице. Он покачнулся.

Птека торжествующе подтвердил:

— Да-да, это медальон медведя! — и подхватил почтенного господина под локоть, чтобы тот не упал.

Росомаха поглаживал рубин. Выглядело это откровенной угрозой.

— О-о, как мы рады! — простонал, вывернулся скользкий жаб.

Сбежал на дорожку к Марку и встал подле, закатив глаза.

— Чему рады? — скучно полюбопытствовал Марк, оглядывая жаба. — Артефакта я не нашёл.

Жаб замахал лапками:

— Мы в вас верим! Мы вам верим! Мы сделаем всё, что нужно Последней Надежде! Мы давным-давно приготовили для облегчения его поисков подарок.

— Три подарка, — тут же уточнил с крыльца росомаха.

— Я чувствую себя юным рэкетиром у ларька, — сообщил жабу Марк.

Тот на всякий случай закивал, заранее со всем соглашаясь. Как и в первую встречу, подобрал полы шёлковой крылатки и грузно ускакал.

Марк присел на ступеньке, гадая, что же за подарки за такие, жабские. Птека уселся рядом, а росомаха, подбоченясь, ходил по крыльцу.

Жаб вынес портрет пророка, писанный маслянными красками, — наверное, единственный в ЗвеРре. Его помощники — плотный отрез тёмного синего шёлка и фонарь.

Вполне возможно, что портрет жабки, действительно, приготовили заранее — но что шёлк и фонарь просто первыми попались под руку, было очевидно.

— Спасибо — буркнул Марк, забирая отрез.

Росомаха выхватил портрет, Птеке достался фонарь.

Жабки, вынесшие всё это, скорбно, как на поминках, стояли на крыльце.

Росомаха, гордясь победой, поднял портрет над головой и, вихляя телом, пошёл прочь от особняка.

Птека с Марком потянулись за ним, со стороны напоминая не то крестный ход, не то мародеров.

Жабки вздыхали.

Чтобы добраться от жабок до соболей, нужно было идти в центр города, минуя Волчью Пасть. Несмотря на то, что сейчас Марк со товарищи пользовался плодами волчьей расправы над медведем, Пасть обошли далеко стороной. На всякий случай: вдруг отрез отберут, к примеру. Мало ли, что день.

Соболя жили недалеко от архива, на главной площади ЗвеРры.

Когда Марк увидел их дом, он подумал, что так и думал.

Изящное, вытянутое вверх палаццо, в котором не было даже намека на тяжеловесность Зубрового Замка, замкнутость Волчьих Башен и обособленность Оленьего Двора. Маленький светлый дворец, весь в ажурных завитках.

Марк не спешил приближаться, встал на краю площади под прикрытием одного из зданий.

Городской архив примыкал к площади боком, главный вход у него был из переулка, поэтому в прошлые визиты Марк не очень-то и рассмотрел пуп ЗвеРры и сейчас навёрстывал упущенное.

Волчья Пасть, хоть и была далеко, приглядывала за площадью. Её угрюмый венец был у Марка за спиной, возвышаясь над домами. Вился на шпиле башни огромный чёрный стяг с серебристой волчьей мордой. У соболей с балкона над главным входом свешивались зелёные вымпела, на которых вышиты были такие же зверьки, как и на флюгере мельницы звездочёта.

Сама же площадь была относительно небольшой: меньше внутреннего двора Зубрового Замка. Перед скромным (по сравнению с дворцом соболей), скупо украшенным зданием ратуши возвышалось лобное место. Как уже объяснил Марку Птека, ратуша была отдана на растерзание звеРрикам. ЗвеРри её надменно игнорировали: в случае нужды собирались либо в Зубровом Замке, как в новолуние, либо в Лисьих Норах, но, обычно, предпочитали решать свои проблемы сами.

Но соболя жили на площади неспроста: они были самыми мелкими и малочисленными среди звеРрей, и запираться за стенами им было не с руки. Они неплохо посредничали между Оленьим Двором и остальным городом, от имени хранителей Артефакта объявляя ту или иную волю пророка звеРрикам, передавая требования оленей остальным звеРрям и всё такое. На взгляд Марка положение это было холуйским. Но уж точно выгодным — соболя, получается, были незаменимым мостиком между звеРриками и звеРрями.