Рейлли покачал головой:
— Может быть, я и родился ночью, но с тех нор прошло уже немало лет. Где находится письмо, не будет знать никто, кроме меня. Мне еще есть ради чего жить. К тому же вы сами должны понимать, что я не предам гласности вашу тайну — ведь тогда мой фонд лишится своей финансовой основы.
— Мистер Рейлли, все мы смертны. Что будет после вашей кончины?
— Если фонд переживет меня, то и ваша тайна сохранится. Вам придется пойти на этот риск, а я не намерен ставить под удар источник финансирования благотворительной деятельности.
Тамплиер несколько секунд смотрел на Лэнга, как будто взвешивал что-то про себя, потом произнес:
— Мистер Рейлли, думаю, что за пол миллиарда долларов в год я имею право узнать, как именно вы отыскали усыпальницу. Кое-что нам известно. Но подробности… Мне ужасно не хочется платить еще кому-то, если…
— Что ж, вполне естественное желание, — ответил Лэнг. — Вы знаете о существовании дневника тамплиера. Там сказано, что это за тайна, помянут и юго-запад Франции. С помощью картины, вернее, того, что на ней изображено, я в конце концов разгадал подробности. Надпись была бессмысленной. ETINARCADIAEGOSUM. Слишком много лишнего. Я предположил, что это могла быть анаграмма, текст, зашифрованный перестановкой букв, и сам начал так и этак менять их местами. — Вынув из кармана карту Рима, Лэнг принялся писать на полях. — Я рассуждал так:
Et in Arcadia Ego (Sum).
Arcam Dei Iesu Tango.
Arcam, могила — в косвенном падеже.
Dei, Бог, Господь — в дательном падеже.
Iesu, Иисус — в притяжательном падеже.
Tango — я трогаю.
«Я трогаю могилу Господа Иисуса» — вот что у меня получилось. Пока существует картина Пуссена, вполне вероятно, что кто-нибудь разгадает эту надпись точно так же, как это удалось мне.
— После того как вы… э-э… отыскали нашу тайну, все копии картины были уничтожены. Оригинал находится в Лувре, но надпись там другая.
— Ладно, раз уж у нас тут вечер вопросов и ответов, я тоже спрошу вас кое о чем, — сказал Лэнг. — Как вы, тамплиеры, вообще узнали об этой могиле?
— Что ж… — Седой взял другую сигарету. — Когда мы владели Иерусалимом, один из наших братьев обнаружил документы на древнем варианте иврита. Сейчас этот язык называют арамейским. Они были написаны на пергаменте и очень походили на знаменитые свитки Мертвого моря [123]. Среди них оказалось ходатайство, в котором Иосиф Аримафейский и Мария Магдалина просили Пилата отпустить их в другую часть Римской империи и позволить взять с собой труп Иисуса, чтобы заново похоронить его там. Поперек прошения было по-латыни написано, что это им позволяется. Наши братья уже в те древние времена выяснили, что за места и реки упоминались в том документе, и отыскали склеп. Церкви же было бы весьма непросто это сделать, поскольку, по ее утверждениям, материальное тело Христа поднялось в Небеса. Ватикан счел разумным платить нам, чтобы мы и дальше сохраняли эту тайну.
— Но почему же Святой престол не решился просто уничтожить могилу и ее содержимое? — Лэнг был уверен, что правильно объяснил Герт, почему все происходило именно так, а не иначе, но решил все же узнать причину наверняка.
Его собеседник посмотрел на свою сигарету. Она была тоньше и длиннее любых других, которые доводилось видеть Лэнгу. Он готов был держать пари, что такие сигареты делались на заказ.
Тамплиер сделал длинную затяжку, выдохнул дым и лишь после этого ответил:
— Совершить непростительное кощунство, осквернив могилу Христа? Папы римские скорее решились бы выкопать мощи святого Петра и бросить их в Тибр. То, что гностики оказались правы и тело нашего Спасителя не вознеслось, само по себе было ужасно. Кроме того, папа римский видел лишь часть найденных нами документов. О том, куда направились Иосиф и Мария, не знал никто, кроме нас.
Никогда еще Лэнгу не приходилось вести такую невероятную беседу. Он сидел в руинах древнего храма с человеком, который был, пусть и косвенно, виновен в гибели всех родных Лэнга. Они разговаривали как двое бейсбольных болельщиков, обсуждавших технику подачи любимых игроков. Впервые в жизни Лэнгу хотелось убить человека — именно этого, — но он твердо знал, что не поступит так.
— Но как же могло получиться, что вы оставили столько указателей, ведущих к этому тайному месту? Для чего предназначалась картина Пуссена, вы мне объяснили, а как же придорожный крест и статуя, точно указывающие на пещеру?
— Это довольно новое дополнение, но им, до самого последнего времени, могли воспользоваться только тамплиеры, те, кто знал, что нужно искать. Надо будет удалить один указатель или даже оба.
Седой тамплиер поерзал на сиденье и положил руки на колени. Он, похоже, ожидал новых вопросов. Сукин сын явно наслаждался происходившим, с удовольствием хвастался могуществом и предусмотрительностью своего ордена. Лэнгу не просто хотелось убить его. Он так и представлял себе, как сделает это сейчас, собственными руками сожмет глотку подонка, и высокомерно-наглое выражение уйдет с этой рожи вместе с жизнью.
Рациональная часть сознания Лэнга говорила, что лучше будет остановиться, ограничиться тем, что ему уже известно, но он не послушался ее.
— У вас, наверное, немаленькая организация, раз вам удалось проследить путь картины из Лондона в Париж, а оттуда в Атланту.
Собеседник Лэнга выдохнул струйку дыма, окрашенную тусклым светом ламп в красноватый оттенок. Казалось, будто он дышит кровью. Стивена Кинга такой эффект наверняка впечатлил бы.
— Не такая уж большая, но очень результативно действующая. Нельзя на протяжении семи веков сохранять в тайне существование организации, не добившейся наивысшей эффективности.
Эти люди — по крайней мере, этот человек — не были обременены христианской заповедью смирения. Пьетро заметил это еще семьсот лет назад.
— Вроде мафии, — отозвался Лэнг.
Тамплиер презрительно скривил губы и фыркнул. Иронию Лэнга он не заметил или сделал соответствующий вид.
— Да что вы, мистер Рейлли. Разве можно считать мафию тайной организацией? Во всяком случае, не последние сорок лет. К тому же большинство ее членов сидит в тюрьме или находится в одном шаге от этого. Нет, мистер Рейлли, мы куда лучше. Наши братья имеются во всех западных странах и занимают там видное положение в обществе. На сегодня двое из нас возглавляют государства, многие имеют почти столь же высокое положение в политике. Образование, торговля, наука… Назовите любую сферу деятельности — мы не только представлены в ней, но и находимся на наивысших ступенях. У нас хватит денег, чтобы скупить половину стран мира, не говоря уже о какой-нибудь «Дженерал моторе» или другой глобальной корпорации. Тем более о политических деятелях. Мы целиком и полностью направляем внешнюю политику западного мира. Мы организуем конфликты, начинаем войны, когда они выгодны нам, и устанавливаем мир, когда войны невыгодны.
Еще того не легче… Так мог бы говорить безумец, человек, одержимый манией величия, разросшейся, словно на стероидах. Но если он в здравом уме, значит, дело совсем плохо. Если хотя бы половина из того, что он говорил, соответствовала действительности, то любого фанатика теории заговора можно было считать розовым оптимистом.
Лэнг даже забыл на некоторое время о промозглой сырости. Но сейчас ему пришлось потянуться, чтобы размять суставы, занывшие от холода.
— Как только сообщения появятся в газетах, я пошлю по электронной почте инструкции о том, куда переводить деньги. Кстати, если вы думаете обойтись фальшивой публикацией, то лучше забудьте об этом. Как только меня арестуют, орден тамплиеров получит такую известность, о какой и мечтать не мог за все тысячелетие своего существования.
Мужчина с серебряными волосами тоже поднялся и растоптал следующий окурок носком очень дорогого итальянского полуботинка.
— Может быть, лучше будет, если я пришлю вам газеты?
— Не беспокойтесь, я сам прочту их. Предупреждаю, если за ближайший месяц эти сообщения не появятся, я буду считать наш договор расторгнутым.
