Вечерами они обедали с друзьями Лэнга из МИ-6 в их клубах, выпивали, слушали рассказы о военных приключениях, а днем слонялись по «Хэрродс» [54], одуряющему своим великолепием. Однако ничто не могло улучшить настроение Дон. Оно оставалось таким же мрачным, как вид из окна.

Лэнг был совершенно подавлен. Мало какой еще город в мире он любил так, как Лондон. Там они с Дон в первый и единственный раз поссорились. На второй день Рождества они вернулись в отель рано, вопреки утверждению Бена Джонсона [55]о том, что, дескать, тот, кто утомлен Лондоном, вообще устал от жизни. По мнению Дон, доктор Джонсон, конечно же, должен был наслаждаться и мерзкой погодой, и несъедобной пищей.

Покидали они Лондон при такой же плохой погоде, при какой и прибыли.

Лэнгу было особенно больно вспоминать эту поездку, потому что всего через неделю после возвращения у Дон начались менструальные спазмы, заставлявшие ее подолгу корчиться от боли. Еще через неделю врачи вынесли ей смертный приговор.

С тех пор Лэнг ни разу не был в Лондоне.

За это время в городе произошли бросающиеся в глаза изменения. Куда ни глянь, торчали башенные краны. Новые деловые здания, жилища для свежеиспеченных евромиллионеров из Сити. Лэнг недавно прочел где-то, что Лондон далеко обогнал всю остальную Великобританию по объему строительства, уровню жизни и темпам территориального роста.

Он разглядывал Уэст-Энд сквозь запотевшие стекла машины, и вскоре мимо проплыл Букингемский дворец. По другую сторону, возле памятника королеве Виктории, толпы туристов в дождевиках и под зонтиками выбирали место поудобнее, чтобы полюбоваться сменой караула. Машина повернула налево, в Сент-Джеймс, и двинулась по одноименной улице. Оттуда было рукой подать до Пикадиллисеркус, ворот в Сохо, район магазинов, ресторанов и театров. Миновав зубчатые башни Сент-Джеймского дворца Тюдоров, такси свернуло в узкий проезд, потом еще раз налево и остановилось перед ничем не примечательным кирпичным зданием, отличавшимся от соседних лишь бронзовой табличкой с надписью «Отель “Стаффорд”».

В Риме Лэнг остановился в маленькой дешевой гостинице, но это не помогло ему укрыться от «них». Он не сомневался в том, что за ним следили от самого pensione до Орвьето. На сей раз он выбрал отель повыше рангом, подходящий для герра Шнеллера и его жены, из разряда умеренно дорогих и удачно расположенный. Решающим фактором стало то, что заведение помещалось в тупике, где помимо него имелись еще две гостиницы, частный клуб и несколько деловых зданий. Ни магазинов, ни ресторанов. Любой тип, слоняющийся тут без дела, сразу же бросится в глаза.

Швейцар, ливрея которого вполне могла принадлежать в прошлом кому-то из персонажей «Рождественского гимна» Диккенса, взял багаж из такси. Пока Герт раздавала чаевые и заполняла регистрационную книгу, Лэнг наскоро обследовал холл. Все было так же, как он запомнил. За холлом находилась гостиная в стиле викторианской дворянской усадьбы, предназначенная для чаепития. Еще дальше было устроено нечто вроде не то американского спортивного бара, не то закрытого мужского клуба. Над стойкой красовались шлемы всех команд НФЛ, а в зале стояли мягкие стулья, гораздо более удобные, нежели те, что имеются в подобных заведениях Северной Америки. С потолка, как полосатые сталактиты, свисали галстуки с цветами разных колледжей и воинских ча-стей. Стены украшали фотографии британских атлетов, среди которых почему-то оказался снимок «Б-17», приземлявшегося на заснеженную взлетно-посадочную полосу, по всей вероятности, британского аэродрома времен Второй мировой войны. Французские двери открывались в небольшой дворик. За время, прошедшее с последнего приезда Лэнга, отель расширился, захватил и часть здания над гаражом, занимавшим противоположную сторону двора.

Не нравилось Рейлли лишь то, что выйти из отеля можно было только через парадную дверь или этот самый двор. Существует множество методов поддержания безопасности, но главный из них — подготовка максимально большого количества путей отступления.

Когда он окончил осмотр, Герт уже ждала его возле лифта. Доставшийся им номер оказался небольшим, уютным, опрятным и хорошо меблированным. Повесив одежду в шкаф, Герт закурила и направилась в ванную.

— Хочу переодеться перед визитом на Гросвенор-сквер, — пояснила она, не оборачиваясь.

На Гросвенор-сквер находилось посольство США, в котором обретался и резидент агентства. Даже разъезжая по своим личным делам, скажем, находясь в отпуске, как Герт сейчас, работники управления обязаны были докладывать о своем прибытии в страну, в которой у них не было профессиональных обязанностей. Такой порядок был установлен прежде всего для того, чтобы оперативники не могли проводить какие-нибудь собственные акции вроде той, какую затеяла Герт, отправившись в Лондон вместе с Лэнгом.

— Возьми такси, а то вымокнешь, — посоветовал Рейлли сквозь закрытую дверь ванной. — До метро здесь почти так же далеко, как и до посольства.

Дверь, скрипнув, отворилась, из-за нее вырвалось облачко табачного дыма и появилась голова Герт.

— Ты это знаешь или прочитал в путеводителе?

— Где ближайшее метро? Знаю. Когда-то я довольно долго жил здесь.

Она кивнула, обдумывая услышанное.

— Спасибо за совет.

— Пустяки.

— Все равно. Спасибо, что беспокоишься.

Дверь вновь закрылась, и Лэнг опять остался один. Ему пришла в голову неожиданная мысль. По-английски можно было сказать, что человек счастлив. Или стал счастливым. По-немецки — человек делается счастливым. Это языковое различие было как-то связано с национальным характером. Рейлли решил, что когда-нибудь нужно будет разобраться в этом подробнее.

Через полчаса Лэнг вышел из универмага «Фортнум и Мейсон», открыл купленный там новый зонтик и поблагодарил швейцара в цилиндре, который придержал для него дверь. Зонтик должен был служить не только для защиты от бесконечного моросящего дождя, но и для того, чтобы Рейлли не выделялся из толпы. Лондонцы точно так же прятались под зонтами, заполняли тротуары и дожидались, когда же остановится поток автомобилей, чтобы перейти через улицу.

Справа просвечивали сквозь дождь, приплясывали, отражаясь на мокром черном асфальте, кроваво-красные огни Пикадилли-серкус. Двухэтажный автобус загородил, потом вновь открыл статую Эрота, древнегреческого бога любви, который вот уже целый век красовался в центре площади.

Автобусы, грузовики и легковушки, то и дело гудящие, наконец-то остановились. Лэнг, не успевший привыкнуть к тому, что, переходя дорогу, здесь нужно смотреть не налево, а направо, сошел на проезжую часть перед ярко-красным «мини-купером». Водитель, подстриженный под «битлов» [56], громко кричал что-то в сотовый телефон, зажав сигарету в уголке рта. Обогнув сзади «Ровер» и два японских мотоцикла, Лэнг достиг противоположной стороны улицы.

Пройдя полквартала налево, он оказался на Олд-Бонд-стрит. На стене дома номер 12 Рейлли увидел вывеску: «Майк Дженсон. Антиквариат, диковины и т. п.». Лэнг толкнул дверь и вошел.

В нескольких милях от Пикадилли, в Уэст-Энде, какой-то мужчина наблюдал за множеством черно-белых телевизионных экранов, на которых мелькали, непрерывно сменяясь, эпизоды жизни улиц города. Время от времени какая-то картинка застывала, то или иное лицо выделялось светлым ореолом, после чего контролер давал или не давал компьютеру команду проанализировать портрет.

Мало кто из обитателей Лондона знал, что, пока они путешествуют на работу и обратно, бегают по делам из конторы в контору или просто разглядывают витрины магазинов, их лица в среднем раз сорок на дню сравнивают с изображениями, хранящимися в базе данных. Камеры установили для борьбы с террористами ИРА [57]. Тысячи этих штучек, натыканных по всему городу, мало отличались от обычных камер наблюдения, которые устанавливают в универмагах. Они поставляли лондонской полиции бесчисленное количество изображений, которое стражи порядка чисто физически не могли внимательно изучать.