Под руководством новоявленного отчима Павел Пехов, или Мико, осваивал сложные техники владения самурайским мечом и самостоятельно конструировал взрывные механизмы, доводя своими экспериментами и опытами предоставляющего ему свою лабораторию добрейшего доктора Кобояси-сан до шока и нервного тика.

Сам же Ким только и мог что отмахиваться, когда кто-то из родственников или друзей начинал пенять князю на то, что тот слишком рано принялся за обучение пасынка. По правилам обучения детей в самурайских семьях, эти занятия следовало начинать где-нибудь лет с двенадцати, когда тело ребенка окрепнет и он сможет удерживать в руке меч. На это Дзатаки только отшучивался, что, должно быть, дух легендарного воина Сусаноо-но Микото вселился в его воспитанника, который с утра до вечера выполнял замысловатые упражнения, ругаясь на непонятном языке, когда его толстенькая задница вдруг перевешивала по-детски пухленькое и коротенькое тельце бывшего десантника. В общем, с Павлом, или Мико, было не скучно, и Ким чувствовал себя почти счастливым человеком. Ко всему прочему «его мать» Садзуко, которую Ким любил и уважал, происходила из известной, но обедневшей самурайской семьи, и в рекордно короткие сроки освоилась с новой для себя ролью фактической княгини провинции Синано. При всей любви к Садзуко Ким не мог сделать ее своей законной женой, так как числился мужем Осибы, тем не менее, он называл Садзуко не иначе как женой.

Мико исполнилось шесть лет, когда в их жизни появился сын настоящего Дзатаки – Хаято. И тут начались первые трудности: и прежде кому-то из гостей или слуг казалось странным, что Дзатаки ни разу не отшлепал непокорного и серьезного не по годам пасынка, который никому не позволял обнимать и целовать себя. Всегда мылся самостоятельно, запрещая служанкам приближаться к своей особе, питаясь мясом и то и дело прикладываясь к отцовской выпивке. Мало того, быстро пьянея после сравнительно небольшой порции саке, Мико вдруг начинал орать, что его окружают одни только педофилы, от которых он вынужден прятаться, постоянно держа ухо востро. А то мог вдруг при слугах и гостях перейти на русский, так что у Кима невольно руки чесались выпороть зарвавшегося молокососа, но в последний момент его останавливал весьма серьезный послужной список Пехова на войне плюс особые заслуги перед орденом, с которыми Ким не мог не считаться. Кроме того, он прекрасно понимал, что подобные воспитательные меры могли повлечь за собой ответную месть со стороны бывшего десантника и хирурга, для которого перерезать горло отчиму было столь же ненапряжно, как ущипнуть за грудь его наложницу.

Когда тело Мико достигло шести лет и в замке появился Хаято, Ким понял, что Пехову теперь придется несладко, так как сын Дзатаки мог невольно проникнуть в тайну. Еще больше Ким опасался, как бы злобному, частенько видящему во сне Афган и вскакивающему посреди ночи из-за приснившегося ужаса Мико не пришло в голову заколоть мешавшего ему Хаято. Но тут неожиданно сам Пехов попросил отпустить его в новую жизнь.

Это было немного странно, потому что парню на тот момент едва исполнилось семь лет, а в таком возрасте, как известно, дети еще не начинают вести самостоятельную жизнь. Впрочем, десантнику Пехову, судя по его словам и свидетельству куратора ордена – в прошлой жизни они были знакомы, было за сорок…

Но это не мешало ему.

– Паша достаточно уже окреп для того, чтобы войти в штат сегуна и выполнить новую, возложенную на него орденом миссию, – сообщил как-то куратор, с уважением поглядывая в суровое лицо семилетнего воина.

– Да как же это? Где видано? – всплеснул руками Ким. – Да его же первый попавшийся разбойник голыми руками…

– Голыми не голыми… посмотрим, – мрачно улыбнулся Мико, покручивая в руке нож.

– Через год Хидэтада будет просить тебя прислать в его ставку заложника {2}. Конечно, он будет думать, что ты пришлешь Хаято, но…

– Короче, выпишешь мне подорожные, а там я разведу как-нибудь сегуна на то, что он возьмет меня в свою личную охрану. Главное, не дрейфь, папаша, и изображай из себя полного лоха. А будут удивляться, прикинешься ветошью, мол, ничего не знаю, ничего не ведаю… какая разница, какой сын.

– Если ты произведешь должное впечатление на сегуна, господину Дзатаки не придется краснеть, принимая тебя обратно, – пришел на помощь Киму куратор. – В случае же провала, – он вздохнул, – не думаю, что тебя, Паша, приговорят к отсечению головы. Все же приемный сын даймё, родственник и все такое… Хотя смотря за что. – Его лицо на секунду омрачилось, но тут же он дружески похлопал Мико по тщедушному плечику. – Всем будет лучше, Паша, если ты останешься в ставке.

– Будь спок, сенсей[11], я не подведу.

Так амбициозный бывший десантник и хирург покинул замок Дзатаки, после чего, как это водится среди служивых, практически не давал о себе знать, полагая, что если с ним что-нибудь случится, «отчиму» по-любому передадут эту скорбную весть.

Сам же он не любил писать, кроме того, опасался шпионов. Так что общение благополучно закончилось.

Знакомство с маленьким Хаято – когда Ким только нашел его, парню было десять лет – доставило даймё радость, и он сразу же принял решение исправить то, что успел испортить его предшественник, а именно забрал парня в свой замок и, несмотря на вопли Осибы, которая хоть и не жила в замке, но все еще считалась его супругой, признал его своим законным наследником.

Мальчик учился читать и писать, неустанно тренировался с мечом, но самое главное, он, казалось, не боялся вообще ничего. Так, он без страха мог войти в клетку с диким зверем или оседлать норовистого коня, к которому опасались подойти даже опытные наездники.

Без колебания он подпалил фитиль новой, только что привезенной Дзатаки из Эдо пушки, мог подолгу оставаться под водой. Его мало интересовал ходивший у Дзатаки в любимчиках Мико, а на самом деле уже давно и без зазрения совести оккупировавший замок и прилегающие к нему владения.

Имя Хаято произошло от слово «хаяку» – быстрее. И парень вполне соответствовал этому слову. Он старался все делать быстро, не тратя время на раздумья, и иногда просто поражал своей необузданной храбростью, скоростью и живучестью. В общем, что и говорить, повезло Дзатаки с наследником.

В присутствии Хаято Ким острее осознавал, как не хватает ему общения со своим родным и любимым сыном Умино, с которым он не имел уже несколько лет никакого контакта.

Хотя кто сказал, отчего второе лицо в государстве не может призвать к себе на службу сына покойного Кияма Укон-но Оданага, господина Хиго, Сацумы и Осуми, из династии Фудзимото, состоящего ныне при торговом ведомстве, курируемом Арекусу Грюку. Тоже не самый лучший покровитель, если разобраться. Хотя когда здесь запахнет жареным, именно Арекусу, или Алекс, сможет реально вытянуть парня из неприятностей.

Еще в Питере Ким внимательно изучал эпоху предполагаемого внедрения и знал, что кормчий Адамс, чье место занял ныне Алекс Глюк, был фаворитом Токугава-но Иэясу, его же – Золотого Варвара, как нередко называли Ала за глаза, сын Иэясу Хидэтада на дух не переносил, не позволяя бывшему фавориту не только реализовывать его смелые проекты, но и всячески затирал по службе.

С другой стороны, находиться ближе к торговому ведомству было выгодно уже потому, что Ким ожидал знаменитого восстания христиан на Симабара в 1637–1638 годах, после которого христиан в Японии не останется, будет закрыта торговля с заморскими державами, запрещен выезд японцев за территории, принадлежащие Японии, и въезд тех, кто на тот момент времени окажется за границей. А следовательно, сыну с семьей, кровь из носу, необходимо сбежать до этих милых событий.

Бежать на законных основаниях: стать послом в Испании или Франции – не побег, а государственная необходимость. И пусть потом Умино плачется, что не может вернуться домой. Что ждет его в Японии, кроме казни? Пусть лучше будет живым эмигрантом, чем мертвым патриотом.