Впрочем, как бы ни были безобидны все эти снадобья, составы и отвары, они и впрямь не для всех годны: одним помогают, другим же — бланш! Я и сам видел женщин, которые отведывали эдакие пряные блюда, но стоило мужу или любовнику приступиться к ним в чаянии самых пылких и страстных объятий, как они клялись и божились, что трапеза сия не пробудила в них ровно никакого вожделения. Подите-ка проверьте, правду они говорили или лукавили!

Впрочем, дамы, приверженные зиме и ее прелестям, утверждают, будто у них есть рецепты распаляющих супов и прочих блюд, какие годятся и на зиму, и на другие времена года. В опыте им не откажешь, его у них довольно, и зима, по их словам, весьма способствует любовным играм; пусть она холодна, темна, печальна, долга и сурова, пусть не дает водить компанию и заставляет прятаться по домам, зато как приятно и славно в эдакую стужу обниматься с милым другом где-нибудь в потайном уголке дома, у камина с жарким пламенем, которое, точно летнее солнышко, согревает слившиеся тела, снедаемые любовным огнем.

А сколь сладостны объятия за плотным пологом кровати, в полумраке, скрывающем любовников от чужих глаз, благо что владелец их тут же, рядышком, греется у камина! Сколь отрадно заниматься любовью на сундуке или постели в каком-нибудь укромном закутке либо просто прильнуть друг к другу, сидя за столом или у буфета, подальше от света канделябра, так что окружающие и не разглядят ничего, сочтя, что эти двое зазябли и потому, желая согреться, сидят тесно.

Но наибольшая сладость для любовников — это очутиться в теплой постели: вот где вкусят они все удовольствия в мире, крепко обнимаясь и жарко целуясь, сплетая тела и обвивая один другого, дабы укрыть от холода, и не на краткий миг, а на долгое время; они нежно согревают друг друга, не страдая притом от чрезмерного летнего зноя и жгучего пота, столь мало уместного в любовных утехах: ведь летом из-за жары так тесно не обнимешься, приходится лежать врозь, что, по мнению врачей, куда лучше и полезнее; мужчины же больше привержены не к летним, а к зимним любовным играм, когда пыл их удваивается и мощь возрастает.

Знавал я в прежние времена одну весьма знатную принцессу, блиставшую умом, остроумием и изящным слогом. Однажды ей вздумалось написать стансы, восхваляющие зиму как наилучший сезон для любви. Представьте себе, что она полагала ее самым подходящим временем для сего занятия. Стансы были написаны и вышли весьма удачными; мне хотелось бы привести все их здесь: читатель открыл бы в них для себя множество привлекательных свойств зимы, особенно способствующих любви.

Знавал я некую знатную даму, одну из красивейших в свете, которая, овдовев, делала вид, будто не желает, по вдовьему своему положению и трауру, посещать двор, ужинать в обществе, ездить на балы, присутствовать на церемонии отхода ко сну у королевы — словом, отказалась от всех светских удовольствий и не выходила из дому, уединившись у себя в спальне, куда не допускала ни сына своего, ни подруг, ни знакомых, отсылая их танцевать и развлекаться без нее; и что же: оказалось, к ней туда являлся любовник, еще до замужества обожаемый ею, но тогда, к прискорбию, женатый; теперь же они превесело проводили время, ужинали вместе, в компании с деверем дамы, а после, пожелав ему спокойной ночи, ложились в постель и вспоминали старую любовь, а заодно обучались и новой, готовясь к предстоящей свадьбе, которую и сыграли следующим летом. Вспоминая все обстоятельства сей истории, скажу, что ни одно время года так не поспособствовало бы благополучному ее исходу, как именно зима, то же подтвердила мне одна из наперсниц дамы.

В заключение хочу объявить, что для любви подходят все времена года, только вот действовать надобно с умом, сообразно обстоятельствам и настроениям любовников; как войны затеваются и ведутся в любое время года и во всякую погоду, а воины пользуются покровительством бога Марса и получают из его рук победу лишь тогда, когда отличатся пред ним геройством и отвагою, так и Венера средь воинства любовников особо отличает самых пылких и страстных в любовных схватках; времена же года тут вовсе ни при чем, выбирай их не выбирай, и столь же бесполезны свойственные каждому сезону фрукты и овощи, составы и отвары, лекарства и снадобья, ибо они не могут ни добавить пылу, ни убавить, как на то уповают многие. Вот к сему последний пример: я знаком со знатной дамою, которая еще в детстве отличалась горячим и пылким нравом; матушка ее, опасаясь, что он сделает из девочки распутницу, целых тридцать лет заставляла ее пить щавелевый сок — то в чистом виде, целыми мисками, то сдабривая им все блюда подряд: и мясо, и супы, и бульоны — словом, других соусов бедняжка и не пробовала. Но напрасно мать уповала на сие охладительное средство: из дочери ее все-таки вышла самая отъявленная и похотливая распутница, какую только видел свет; уж ей-то вовсе не надобны были пряные паштеты, чтобы воспламениться, — хватало и своего жара, однако же она любила лакомиться ими не менее других дам.

Итак, я завершаю сию главу, хотя мог бы продолжать ее вечно, приводя тысячи доводов и примеров, но негоже без конца глодать одну и ту же кость, так что готов передать перо мое более искусному рассказчику, который сумеет развить сию тему иными словами и резонами; повторю лишь пожелание, услышанное однажды от одной досточтимой испанской дамы, мечтавшей стать зимою, когда подойдет время, а друга своего сделать огнем, дабы она могла, зазябнув, прийти к нему погреться, а он имел бы удовольствие согреть ее и, сообщив ей свой жар и пыл, заставил бы подругу разоблачиться, скинуть одежды, скрывающие ее прелести, и предстать его взору нагой, бесстыдно раскинувшей ноги в постели и готовой сгореть вместе с ним во всепожирающем пламени любовного наслаждения.

Засим желала дама превратиться в весну, а друга своего обратить в цветущий сад, и цветами этого сада украсить голову, прелестную грудь и все свое нагое тело, коим она дозволила бы ему насладиться на душистых простынях ложа.

И также хотелось ей стать летом, преобразив друга своего в прохладный источник с хрустальными струями, дабы он омывал и освежал ее, когда придет она купаться и резвиться в его струях, позволяя им ласкать и обвивать ее тело, сладостное и манящее.

И наконец, грезилось ей, что, сделавшись осенью, обретет она прежнюю свою женскую ипостась, а друг ее вновь станет мужчиною, и оба они, обретя человеческий облик и разум, смогут вспоминать и перебирать былые наслаждения и жить сими прекрасными воспоминаниями, рассуждая и споря о том, какое время года было для них самым утешным и отрадным.

Вот как достойная дама разбирала и приспособляла к себе времена года; я же, со своей стороны, отношусь с этим вопросом к более опытным мастерам сих дел, и пусть они сами решают, какое из четырех описанных превращений милее и приятнее женщине и ее сердечному дружку.

Теперь же завершаю сие рассуждение, а тому, кто захочет узнать побольше о супружеской неверности и разнообразии рогоношества, посоветую разыскать старинную песенку о рогоносцах, сложенную при дворе тому пятнадцать или шестнадцать лет назад; вот ее припев:

Смиренно прошу всех досточтимых дам, коим доведется заглянуть в мою книгу, великодушно извинить меня, коли они сочтут некоторые пассажи чересчур вольными, грубыми или сальными; поверьте, я сам старался, как мог, приукрасить и облагородить мои писания, хотя сочности У них не отнять. Да что говорить: я привел бы здесь куда более пикантные и невероятные истории, коли бы не скромность моя и не боязнь оскорбить тех порядочных женщин, кои возьмут на себя труд и окажут мне честь ознакомиться с этой книгою. Добавлю еще, что случаи, здесь описанные, — не городские и не деревенские байки из жизни подлого и низкого сословия; все они относятся к знатным и достойным особам, ибо я положил себе за правило описывать любовные похождения лишь высокородных персон, коих, впрочем, избегал называть по именам и званиям, а стало быть, ничем и никого не опозорил.