— Эй-эй! Гляди веселей!
Джон отнял руки от лица и сказал:
— Я не могу больше их всех запоминать. Они все слишком быстро исчезают.
— К этому привыкаешь, — ответила женщина. — Есть вещи и похуже, которых ты еще не знаешь, даже к ним и то привыкнуть можно. На, выпей!
Женщины, с их неистребимой домовитостью, придавали войне нечто обыденное, чего она совершенно не заслуживала. Эта женщина была из породы белокожих, веснушчатых. Она считалась подругой казначея, который теперь погиб. Уже через несколько часов Джон толком не знал, целовал он ее или нет. Может быть, он даже спал с ней, а может быть, все это было фантазией, видением в духе теории ирландского епископа. Солнца, во всяком случае, не было и ощущения настоящего тоже.
Обязанности свои Джон выполнял пока еще без сбоев.
— Я могу работать тридцать шесть часов подряд без сна, — сказал он, чтобы хоть за что-то зацепиться, ибо победа над французами ничего ему не давала. Он сам, однако, понимал, что количество часов ничего не говорило о пережитом отрезке времени. К тому же он не был уверен в том, что можно назвать работой отстрел людей. Со стоявшего вдалеке «Эвриакуса», нового флагманского корабля Коллингвуда, поступил сигнал. Шхуна «Пикль» отправлялась в Лондон, чтобы доставить весть о победе. Джон представил себе на мгновение командира Лапенотье, длинноносого говоруна, которому не суждено будет в Лондоне показать свое красноречие, ибо окажется довольно и трех слов, чтобы заставить всех повскакивать с мест: «Победа под Трафальгаром!»
«Беллерофон» встал на якорь в Спитхеде, недалеко от Портсмута. С берега на них смотрел, переливаясь разноцветием флагов, замок, а справа, если глядеть в хорошую трубу, можно было различить плавучую тюрьму, скопление прогнивших, списанных военных кораблей, которые теперь отдали французским пленным. Старинные гиганты, выкрашенные в серый цвет, без мачт, с прилаженными островерхими крышами и множеством труб, они превратились в жалкие дома-развалюхи, которые нелепо торчали из воды. Корабль без мачт — уж не корабль.
На улицах Портсмута все еще царило оживление от упоения победой — или это только казалось так? Быть может, все дело просто в пьяных, ведь нынче воскресенье и докерам не нужно было идти на верфи. Джон заметил мелькание флажков на семафорной башне. Опять передают сообщение для Адмиралтейства, оно пойдет, поскачет по холмам, пока не добежит до Лондона. Наверняка о победе опять рапортуют, адмиралы любят такое получать.
Выбрав самый короткий путь, Джон направился на Кеппел-Роу и быстро отыскал среди низких домишек тот, что был нужен ему.
Дверь отворила незнакомая старуха.
— Какая такая Мэри? Нет тут никаких Мэри!
Джон сказал:
— Мэри Роуз, она жила здесь!
Он уже давно вспомнил снова ее лицо. И дом был тот самый.
— Мэри Роуз? Так она ж померла.
Дверь захлопнулась. Джон услышал смех. Он принялся стучать и стучал до тех пор, пока дверь снова не отворилась.
— Среди наших ни одной Мэри нет, — сказала старуха. — Спроси в соседнем доме, там живет одна такая старая… Как ее зовут…
— Нет, мне нужна молодая, — перебил ее Джон. — С высокими бровями.
— Так говорю же, она померла. Верно, Сара?
— Глупости, матушка, вы говорите. Съехала она отсюда. С ума сошла.
— Ну, значит, с ума сошла. Все одно.
— И где она теперь? — спросил Джон.
— А кто ее знает.
— Такие брови были только у нее одной, — сказал Джон.
— Ну так, стало быть, отыщешь ее без труда. А нам тут некогда с вами разговаривать.
С этими словами старуха развернулась и скрылась в недрах дома. Молодая на секунду замешкалась.
— Оставьте это дело, — сказала она потом. — Та, которую вы ищете, ушла отсюда совсем. По-моему, она теперь в работном доме или что-то в этом духе. Деньги у нее совсем вышли, платить за постой было нечем.
Работный дом — это приют для бедных. Один такой приют был вроде бы на Уорблингтон-стрит. Джон направился туда и попросил вызвать Мэри Роуз. Привратник покачал головой и сказал, что такой у них нет. Какой-то старик все кричал у него за спиной:
— Крысы, крысы, помогите!
Привратник дал совет:
— А вы спросите в Портси. На Элм-роуд.
Полчаса спустя Джон был уже там. Еще один приют, обнесенный толстой высокой стеной без единого окна, только дырки, из которых смотрели несчастные на проходивших мимо и все тянули руки в надежде на мелкое подаяние, одни сплошные обезображенные старостью руки и только две ребячьи. Начальница оказалась на удивление приветливой.
— Мэри Роуз? Это та, что убила своего ребенка. У нас ее теперь нет. Она скорее всего в Уайт-Хаузе, на Хай-стрит. Что с вами, господин офицер?
Джон пошел обратно в город. Если это приют, то как выглядит тогда тюрьма?
Охранник тюрьмы только пожал плечами.
— Здесь ее точно нет. Может, уже отправили на каторгу, в Австралию. А то так попробуйте спросить еще в новой тюрьме. Пенни-стрит.
Джон направился туда. На улице уже стемнело. На Пенни-стрит ему сказали, что до утра все равно ничего выяснить не удастся.
Поскольку он твердо решил спать сегодня в постели, он снял себе номер в дорогой гостинице «Синие столбы», в других местах все было занято. К тому же он меньше всего хотел сейчас видеть «Беллерофон» и своих товарищей. Сначала ему нужно было отыскать Мэри Роуз и, если она на каторге, — забрать ее оттуда.
Настал следующий день. Джон без особого труда добрался до работного зала тюрьмы. Его сопровождал служитель. Он увидел измученных, печальных людей, которые выщипывали паклю из старых просмоленных канатов, сдирая себе пальцы в кровь. Подошел еще один служитель. Да, Мэри Роуз находится здесь, но она опасна и непредсказуема. Бывает, кричит по нескольку часов кряду. По какой причине он хочет увидеть ее?
— Привет, — сказал Джон. — Хочу передать привет от ее семьи.
— От семьи? — повторил служитель, явно сомневаясь. — Ну хорошо. Может, это ее немного успокоит.
Он велел привести Мэри.
Женщина была в наручниках, руки за спиной. Это была совсем не Мэри Роуз, во всяком случае не та, которую искал Джон. Перед ним стояла молодая женщина, довольно полная, с болезненным цветом лица и совершенно тупым взглядом. Джон спросил ее, куда подевалась другая Мэри Роуз, та, что с Кеппел - Роу. На это женщина вдруг рассмеялась. Джону нравилось, как она морщит нос, смотреть на нее было даже приятно.
— Это я была другой Мэри Роуз, — сказала она.
Потом она принялась кричать, и ее увели.
Джон бродил по городу и думал. Когда настало
обеденное время, он пристроился в хвост длинной очереди, ожидавшей раздачи бесплатной похлебки. Он спрашивал всех подряд о Мэри с высокими бровями. Некоторые говорили: «Сгинула Мэри», имея в виду корабль, носивший такое же имя.
В основном же никто не знал такой или, наоборот, знали слишком много женщин, которых звали так. Никаких особенных бровей никто не видел, да никто и не смотрел, больно надо. Как они только могли: не смотреть. Из-за своих тупых глаз они столько добра промотали, пустили на ветер. А может быть, они просто самих себя уже давно списали, как промотанное состояние. Он почувствовал, что его мутит от вида этого убожества.
Три дня Джон провел в городе. Он обошел все самые сомнительные кабаки и притоны, большая часть из которых скрывалась под гордыми названиями вроде «Герой», он побывал даже в «Морском Тигре» на Кэпстэн-сквер, пользовавшемся совсем уже дурной славой. Ничего! Он обратился со своим вопросом к трем безработным докерам, но у тех были другие заботы. Подлец Брунел поставил новую машину, на которой десять необученных рабочих могут произвести столько тали, сколько прежде делали сто десять обученных. Теперь им нужно было добыть пороху, чтобы пустить на воздух эту проклятую штуковину. Джон отсоветовал им делать это и пошел дальше. Он опросил моряков сто, не меньше, трех портовых шлюх, двух лекарей и одного писца из ратуши, он даже обратился в воскресную школу методистов. В пивной «Военный трофей» какой-то старик показал ему вместо ответа свою дряблую руку с татуировкой. На Джона смотрела голая пышногрудая красавица с копной волос. Выглядела красавица изрядно пожеванной — из-за бесчисленных морщин. Сверху было написано «Магу Rose», а ниже «Love».
