Когда Маша ложилась в постель, он беспокойно зашевелился, пробормотал во сне:

— …только попробуй… это… куда.

Маша напряглась. Груда мяса и костей. Черт с ним… Убить сейчас же. Наплевать в мертвые глаза. Сесть над ним и помочиться в открытую пасть. И ничего не прятать, чтобы все видели, все знали, что это она, Маша Вешняк, девочка хоть куда (и сколько хочешь раз), прикончила-таки своего дружка. И как прикончила!..

Груда мяса и костей.

Обтошниться.

Нет…

Этот следователь, он такой высокий, худой. Метла рассказывал. Говорил: «Писюган из прокуратуры приходил». Как его звать-то?

Пэ, пэ. Петров? Пирогов? Пистонов? Петренко?

Петровский. Хорошо, пусть Петровский. Какой-то Петровский допрашивал ее по поводу дня рождения у Газика Димирчяна. Высокий и худой Петровский. Где же он сидит, в какой прокуратуре-то? В областной? Городской? Районной? И сколько в Тиходонске районов?

Много. Хоть заешься.

Но это не страшно. Ведь есть телефон в конце концов, есть именной электронный справочник на главпочтамте, есть список организаций, всего шесть тысяч за справку. И никаких очередей.

И что потом сказать ему?

Здравствуйте, мы с вами не знакомы, но я девочка хоть куда и сколько хочешь, желаю капнуть на своего дружка, который затрахал меня в жопу.

Здравствуйте, я говорю из таксофона, у меня нет времени, за мной по пятам гонится мой бывший дружок, который проходит по одному из ваших дел. Мне нужно срочно сообщить вам нечто важное.

Здравствуйте, я располагаю информацией по делу Есипенко, мне нужно встретиться с вами на нейтральной территории, я готова даже подписать протокол, если вы гарантируете мою безопасность… И если обещаете не трахать меня куда попало.

Машино лицо светилось на подушке, словно китайский фонарик. Она знала, что найдет его. Худого и высокого.

— Проша, тебе приходилось когда-нибудь слышать, чтобы в кафе подавали наркотики?

Проша важно поправил на носу очки. Он не обиделся, потому что знал: речь идет не о «Космосе» конкретно и не о нем самом. Он уже привык, что за его стойку присаживаются следователи горпрокуратуры в мятых пиджаках, с явными следами недосыпа на лицах — и задают ему разные неожиданные вопросы.

Проша ответил, взбивая в чашке кофейную пенку:

— Даже по телевизору видел. Про «Коломбо», кажется.

— «Коломбо» меня не интересует, — сказал Денис. — У нас, в Тиходонске — слышал?

Перед ним на стойку опустилась чашка крепкого двойного кофе. Проша взял переполненную пепельницу, высыпал окурки в мусорное ведро, поставил обратно.

Денис угостил его сигаретой.

— Наркотики, — сказал Проша, доставая из пачки хрустящую «гитану», — это вещь, с которой очень трудно бороться. Наркотики, есть везде и всегда. Были и будут…

— Да, — нетерпеливо произнес Денис. — Так слышал что-нибудь или нет?

— Легче отучиться есть, пить и жить половой жизнью, чем бросить это дело. По себе знаю.

Денис промолчал.

— А люди… они везде одинаковы: что в Москве, что в Боготе, что в Тиходонске, — продолжал Проша. — И если кому-то нужна наркота, он ее найдет.

— Что ты хвостом крутишь? — психанул Денис. — Я тебя что, допрашиваю? А кстати, если бы допрашивал, то у тебя сразу хвост отвалился бы!

— Про отваленные хвосты я ничего не слышал, — дипломатично ответил Проша. — А вот про отрезанные языки — приходилось. Или про открученные головы. Но опять же из-за языков.

Он аккуратно придвинул чашку Денису.

Следователь усмехнулся.

— Ты еще про колумбийский галстук вспомни!

Проша не обратил на подначку внимания.

— В конце восьмидесятых все здесь было по-другому: стояли кабинки с вытяжкой, но полудохлых грилевых кур никто не брал, зато вовсю курили травку, «улетали», «гуляли по орбите». У Толика-бармена под стойкой стояла корзина с обычными спичечными коробками, в коробках — анаша, он толкал их по четыре-шесть долларов за штуку. Никаких проблем не было, милиция в ус не дула, старый хозяин только успевал подсчитывать прибыль. Потом ни с того ни с сего Толика измордовали какие-то хулиганы, он месяц пролежал в гипсе и срочно уволился, у хозяина вдруг сгорела дача, кафе тут же продали, кабинки снесли, вытяжку убрали… Полная реконструкция, европейский ремонт. Вот такие дела.

— А сейчас?

Проша пожал плечами.

— Что сейчас? Кофе, пирожное, сардельки. Две бутылки коньяка за день разойдутся — и то хорошо. Новый владелец живет в Степнянске, весь его бизнес там, он давно спихнул бы этот «Космос», если бы нашел подходящего дурака. Таких точек в городе наберется не больше десятка, а во всех остальных торговля идет валом. Если сам хозяин ленится или боится связываться с «дурью», так дилеры приходят, торгуют.

— А тогда, в восьмидесятых, ты работал здесь? — спросил Денис, прихлебывая кофе.

— Нет. Кто работал в «Космосе», тот давно за стойкой не стоит, свое дело успел завести…

— Или гниет на свалке.

— Может, и так, — не стал спорить Проша. — Бедняга Толик до сих пор еле ходит.

Денис выпил кофе, положил пятитысячную бумажку на блюдце. Предложил Проше еще сигарету, тот отказался.

— А про кафе «Лабинка» слышал что-нибудь?

Проша взял фартук со стула, вытер руки.

— «Лабинка»… Кто там на раздаче? Ашот? Гена?

— Ираклий.

— Не знаю. Даже если бы и знал, вряд ли я что-то смог бы тебе рассказать.

Зачем?.. Вот ты сам, Денис, только честно — ведь пыхтел когда-нибудь, а? Нюхал?

Денис рассмеялся, покачал головой.

— Не может быть, — сказал Проша. — Не верю. Даже на выпускном?

— Вино пил на выпускном, — сказал Денис. — Потом было очень плохо.

— Ладно заливать-то.

Проша поправил очки на носу и заговорщически подмигнул.

Свидетелей из агеевского списка Петровский вызывать в прокуратуру не стал — допрашивал на работе или дома. Всего их было двенадцать человек, но показания дали только четверо. Впрочем, он и этого не ожидал.

Аккуратно подколов протоколы скрепкой, Денис сунул их в «дипломат». «Сними копии, — подсказал Холмс. — Со всех материалов этого говенного дела сделай копии. И спрячь. Мало ли как обернется…»

В прокуратуру он приехал около трех. Таня Лопатко курила в коридоре, оперевшись о подоконник.

— Привет, — сказал Денис. — Хулио у себя?

— Говорят, отъехал.

— Надолго?

— Не докладывал.

Макияж снова исчез с ее лица. И что-то железное, холодное слышалось в голосе.

— А как твои дела вообще?

— Порядок, — сказала Таня, отворачиваясь к окну.

Денис прошел в свой кабинет. На полу лежал сложенный вдвое листок бумаги — видно, просунули под дверь. «Д. П, спрашивала по телефону какая-то особа». Буквы торопливые, небрежные.

— Кто это писал?

Денис открыл дверь, но в коридоре уже никого не было. Только синие нити дыма закручивались в воздухе.

Он сел за стол, подшил оригиналы протоколов в дело, а копии втиснул в скользкую пластиковую папку. Прошел в фотолабораторию и спрятал папку в мешок с заскорузлым тряпьем. Вряд ли кто-то полезет сюда в ближайшие десять лет. А скорей всего вообще никто не станет заглядывать внутрь, сожгут, и все.

Затем Денис просмотрел материалы по «Визирю». Стекавшиеся в прокуратуру справки свидетельствовали, что наблюдение ведется, в нем задействовано немало людей и все они трудятся не покладая рук. А больше они ни о чем и не свидетельствовали.

«… 11 ноября сего года рабочий день в 000 „Визирь“ начался в 8.45, а закончился в 17.00… грузчики и водители обеденный перерыв провели в гаражах, а персонал центрального офиса ходил обедать в „Лабинку“… со склада отгружено двадцать ящиков, развезено по точкам двадцать ящиков… ничего подозрительного, требующего углубленной проверки, задень не случилось…»

Машина запущена, она крутится, работает, потребляет материальные и людские ресурсы, но вместо котлетного фарша на выходе оказывается обыкновенное дерьмо.