– Я знаю свои права… – начала Гас, но Анна-Мари подняла руку.

– Как и я, миссис Харт. Если желаете, я с удовольствием зачитаю их вам и вашему сыну. Но пока он не является подозреваемым. Он всего лишь поможет кое-что прояснить в расследовании. А поскольку он оказался единственным вы жившим свидетелем того, что произошло, я не понимаю, почему вы препятствуете нашей беседе. Если только, – продолжала она, – он не сообщил вам нечто, что, на ваш взгляд необходимо скрыть.

Щеки Гас Харт покраснели, и она посторонилась, пропуская детектива в палату.

Хотя женщина была в штатском, а в руках не держала ничего угрожающего, всего лишь блокнот, с ее появлением в палате настолько повеяло самоуверенностью, что Джеймс поднялся и приблизился к кровати сына.

– Джеймс, – негромко сказала Гас в надежде, что сын не проснется, – сержант Маррон хотела бы переговорить с Крисом.

– Что ж, – ответил Джеймс, – как врач могу вам сообщить, что он не в том состоянии, чтобы…

– При всем моем уважении, доктор Харт, – перебила детектив Маррон, – вы не его лечащий врач. Доктор Колман уже дал «добро».

Она присела на край кровати и положила блокнот на колени. Гас наблюдала, как посторонняя женщина сидит там, где должна сидеть она сама, и чувствовала, как в душе растет негодование, совсем как тогда (много лет назад), когда другой карапуз толкнул Криса на детской площадке или когда учитель Криса в пятом класса на родительском собрании заявил, что ее ребенок не подарок. «Тигрица» называл ее Джеймс, когда Гас выходила на тропу войны, чтобы защитить собственное дитя. Но от чего на этот раз она собирается его защищать?

– Крис, – негромко позвала детектив. – Крис… мы можем поговорить?

Крис моргнул и открыл глаза – «заспанные глазки», как всегда называла их Гас, такие бездонные и светлые на фоне смуглой кожи и темных волос.

– Я детектив Маррон, полиция Бейнбриджа.

– Детектив, – подал голос Джеймс, – Крис пережил тяжелейший стресс. Разве нельзя подождать с расспросами?

Рука Криса, лежащая на краю одеяла, напряглась. Он посмотрел на посетительницу.

– Вам известно, что произошло с Эмили?

На мгновение Анна-Мари задумалась: то ли парень хочет услышать от нее ответ, то ли сам признаться?

– Эмили, – ответила она, – доставили в больницу, как и тебя. – Она щелкнула шариковой ручкой. – Что вы делали вечером на карусели, Крис?

– Мы поехали туда… просто так. – Он сжал край одеяла. – Взяли с собой бутылочку виски «Канадиан клаб».

Гас застыла от удивления. Крис, который сам вызвался работать с ней в движении «Матери против пьяных за рулем», пил в автомобиле?

– Больше у вас ничего с собой не было?

– Было, – прошептал Крис. – Отцовский пистолет.

– Что-что? – воскликнула Гас, делая шаг вперед, в то время как Джеймс открыл было рот, чтобы возразить.

– Крис, – детектив Маррон и глазом не моргнула. – Я всего лишь хочу узнать, что произошло сегодня вечером. – Она пристально посмотрела на него. – Мне нужно выслушать твою версию.

– Потому что Эмили уже не может рассказать свою, верно? – спросил Крис, сжимаясь. – Она умерла?

Не успела Гас подойти к постели и обнять сына, как это сделала за нее сержант Маррон.

– Да, – ответила она, когда Крис громко зарыдал.

Его спина – единственное, что могла видеть Гас из-за обнимающего ее сына детектива, – содрогалась.

– Вы повздорили? – негромко спросила детектив, отпуская Криса.

Гас сразу отметила мгновение, когда Крис понял, на что намекает детектив. «Убирайтесь!» – хотелось закричать ей, готовой не на жизнь, а на смерть защищать сына, но она обнаружила, что не может произнести ни слова. Она, как и Джеймс ждала, что он начнет возражать.

На долю секунды ей показалось, что он не станет этого делать.

Крис энергично покачал головой, как будто намеревался буквально вытрясти зерно сомнения, которое заронила в его мысли детектив Маррон.

– Господи, конечно же, нет! Я люблю ее. Я люблю Эм. – Он подтянул колени к подбородку и зарылся в них лицом. – Мы планировали сделать это вместе, – прошептал он.

– Что сделать?

Хотя вопрос задала не Гас, Крис взглянул на мать. На его лице застыл страх.

– Убить себя, – негромко признался он. – Эм должна была сделать это первой, – объяснил он, продолжая обращаться к Гас. – Она… она выстрелила в себя. И прежде чем я успел последовать за ней, приехала полиция.

«Не думай ни о чем, – мысленно приказала себе Гас, – просто действуй». Она подбежала к кровати и обняла сына. Разум отказывался верить: Эмили и Крис? Совершить самоубийство? Да это просто невозможно! Но тогда оставалась лишь одна, еще более ужасающая альтернатива. Та, на которую намекала детектив Маррон. Непостижимо, что Эмили могла себя убить, но еще более нелепо поверить, что ее мог застрелить Крис.

Гас подняла голову и из-за широкого плеча сына взглянула на детектива.

– Уходите, – велела она, – немедленно!

Анна-Мари Маррон кивнула.

– Я зайду позже, – сказала она. – Мне очень жаль.

Сержант ушла, а Гас продолжала держать Криса в объятиях, задаваясь вопросом: она сожалеет о том, что уже произошло, или о том, что произойдет, когда она вернется?

Майкл уложил Мэлани в постель – женщина уснула под действием успокоительного, которое прописал ей сердобольный врач-реаниматолог. Он опустился на противоположную сторону кровати и стал ждать, пока дыхание жены не станет ровным и она не забудется глубоким сном. Он не хотел оставлять ее одну, пока не удостоверится, что не лишится неожиданно еще и жены.

Потом спустился в комнату Эмили. Дверь была закрыта, а когда он ее открыл, на него нахлынули воспоминания, как будто запах его дочери был просто закупорен внутри. От такого неожиданного подарка закружилась голова. Майкл прислонился к косяку и вдохнул сладкий, пряный аромат дезодоранта Эмили, запах воска и этилена от недавно написанных маслом картин. Он протянул руку к полотенцу, свисающему с изножья кровати, – все еще влажное.

Она вернется, она должна вернуться, она так много не успела закончить…

В больнице он побеседовал с детективом, ведущим это дело. Майкл предполагал, что на его дочь напал незнакомец в маске, она стала жертвой хулиганов или в нее стреляли из проезжающего мимо автомобиля. Он уже представлял себе, как сомкнет руки на горле чужака, забравшего жизнь его дочери.

Он даже подумать не мог, что это сделала сама Эмили.

Но детектив Маррон побеседовала с Крисом. Она сказала, что хотя подобные происшествия – один выжил, один погиб – квалифицируются как убийства, Крис Харт говорил об уговоре вместе совершить самоубийство.

Майкл попытался вспомнить детали, разговоры, события. Последний раз он беседовал с Эмили за завтраком.

– Папа, – спросила она, – ты не видел мой рюкзак? Нигде не могу его найти.

Был ли в этом какой-то подтекст?

Майкл подошел к зеркалу, висящему над комодом Эмили, и увидел отражение, лицо, которое было так похоже на лицо его дочери. Он провел рукой по комоду и смел на пол тюбик гигиенической помады. Внутри на полупрозрачном желтом парафине остался след пальца. Отпечаток ее розового пальчика? Одного из тех, которые Майкл целовал, когда она совсем крошкой падала с велосипеда или придавливала руку ящиком комода.

Он выбежал из комнаты, тихонько вышел из дома и поехал на север.

Симпсоны, чья чистопородная кобыла чуть не умерла на прошлой неделе, рожая двух жеребят, были чрезвычайно удивлены, когда на рассвете пришли покормить лошадей и увидели в конюшне ветеринара. Они его не вызывали, ведь в последние несколько дней все шло нормально. Но Майкл лишь отмахнулся заверив, что после трудных родов всегда положен бесплатный визит ветеринара. Он стоял в конюшне, повернувшись спиной к Джо Симпсону, пока хозяин не пожал плечами и не ушел, потом погладил кобылу по стройным бокам, коснулся взъерошенных, мягких грив ее жеребят и попытался напомнить себе, что когда-то он умел лечить.