– К сожалению, – ответила женщина на том конце провода, – он сейчас не может подойти. Ему что-нибудь передать?

Эмили откашлялась.

– А у него он на самом деле длинный?

– Что длинное?

– Длинный член.

Эм бросила трубку и покатилась со смеху, шелестя страницами телефонной книги.

Крис не сразу смог унять смех.

– Не думал, что ты позвонишь, – признался он.

– Потому что ты придурок.

Крис улыбнулся Эмили.

– По крайней мере, моя фамилия не Лонгвангер. – Он провел рукой по странице, на которой раскрылся, упав, телефонный справочник. – Кому еще позвоним? Есть Ричард Ресслер. Можем позвонить и спросить: а член дома?

Эмили перевернулась на живот.

– Я знаю, – сказала она. – Позвонишь своей маме, представишься мистером Чемберсом, скажешь, что у Криса неприятности.

– Так она и поверила, что я директор школы.

Эмили медленно растянула губы в улыбке.

– Трусло, трусло, трусло! – напевала она.

– Позвони ты, – бросил Крис. – Голоса секретарши директора она не знает.

– А что мне за это будет? – спросила Эмили.

Крис порылся в кармане.

– Пять баксов.

Эм протянула руку, они скрепили договор рукопожатием, и Крис отдал ей телефонную трубку.

Она набрала номер и зажала нос.

– Ал-ло, – подчеркнуто медлительно произнесла она, – мне нужна миссис Харт. Это Филлис Рей из приемной директора. У вашего сына неприятности. – Эмили озорно взглянула на Криса. – Какие? Ну, мы бы хотели, чтобы вы приехали и забрали его домой. – Она быстро повесила трубку.

– Зачем ты это сделала? – простонал Крис. – Она сейчас приедет в школу, и окажется, что я уже час как ушел! Меня посадят под замок до конца жизни!

Он взъерошил волосы и повалился на кровать Эмили.

Она прижалась к Крису и уткнулась подбородком в его плечо.

– Если тебя накажут, – пробормотала она, – я буду рядом с тобой.

Крис сидел, понурив голову, а родители возвышались над ним, словно горы. Он задавался вопросом: неужели суть брака именно в том, чтобы один начинал кричать, а другой ему вторил, словно они были двухголовым великаном?

– Ну? – вне себя от злости воскликнула мать в конце своей тирады. – Что скажешь в свое оправдание?

– Извини, – автоматически ответил Крис.

– Одним «извини» за глупый проступок не отделаешься, – возразил отец. – Ты извиняешься, а маме пришлось отменить деловую встречу, чтобы поехать к тебе в школу.

Крис открыл было рот, чтобы возразить: если бы она подумала логически, то поняла бы, что в такой поздний час детей в школе уже нет, – но передумал. Он втянул голову в плечи и уже не сводил взгляда с узора на ковре, жалея лишь об одном: что Они с Эм, разыгрывая людей по телефону, совершенно забыли, что его мать как раз начинает собственное дело. Но она занялась этим совсем недавно, как он мог помнить? И что это за работа – околачиваться в очередях, в которых не хотят терять время другие люди?

– Я была о вас с Эмили лучшего мнения, – заявила мать.

Что ж, и неудивительно. Никто от них с Эмили такого не ожидал, как будто всем окружающим была известна цель, к которой они с Эмили совсем не стремились. Иногда Крису хотелось подсмотреть, так сказать, в конец книги и узнать, чем все обернется, чтобы ему не нужно было выслушивать пренеприятные вещи.

– Тебе три дня запрещено выходить из комнаты, исключая посещение школы, – объявил отец. – Посмотрим, хватит ли у тебя времени подумать, скольким людям ваши невинные шутки доставили неудобство.

И двухголовый великан, его родители, вышел из комнаты.

Крис плюхнулся на кровать и закрыл лицо руками. Боже, они такие скучные! Ну и что, что мама захотела поговорить с мистером Чемберсом, который, разумеется, и слыхом не слыхивал о неприятностях Криса? Через месяц никто уже об этом случае и не вспомнит.

Он раздвинул занавески на одном из окон своей спальни. Глядя на восток, он смотрел прямо на спальню Эм. На таком расстоянии они, разумеется, друг друга видеть не могли, но, по крайней мере, был виден желтый крошечный квадрат окна. Он знал, что Эмили тоже было вынесено строгое предупреждение но он не знал, воспитывали ее родители в спальне или в кухне Он присел рядом с прикроватной лампой и погасил свет. Комната погрузилась в темноту. Потом он вновь включил свет. И выключил. И включил. И выключил. И включил.

Четыре долгих темных интервала. Потом три коротких.

Он встал у окна и стал ждать. В комнате Эмили желтый квадратик, изрезанный ветвями деревьев, погас. Потом опять вспыхнул.

Прошлым летом в лагере они выучили азбуку Морзе. В комнате Эмили продолжал мигать свет. «П-Р-И-В-Е-Т».

Крис вновь принялся жать большим пальцем на кнопку у основания лампы. «П-А-Р-Ш-И-В-О».

Окно Эмили дважды погасло.

Крис просигналил три раза.

Он улыбнулся и лег на кровать. Слова Эмили светили ему в ночи.

В коридоре, выйдя из комнаты, Гас с Джеймсом привалились к стене, едва сдерживая смех.

– Невероятно, – выдохнула Гас, – они позвонили человеку по фамилии Лонгвангер!

Джеймс усмехнулся.

– Не знаю, смог бы я сам сдержаться и не позвонить.

– Чувствую себя старой ворчуньей из-за того, что накричала на него, – призналась Гас. – А мне ведь только тридцать восемь, я словно Джесси Хелмс.[3]

– Мы обязаны были его приструнить, Гас. В противном случае он стал бы звонить и спрашивать коробку принца Альберта.[4]

– Что еще за принц Альберт?

Джеймс застонал и потянул ее по коридору.

– Ты никогда не станешь старой ворчуньей, потому что звание старого ворчуна принадлежит мне.

Гас вошла в спальню.

– Отлично. Будешь старым ворчуном. А я безумной дамочкой, которая врывается в кабинет директора школы и настаивает на том, что ее сын совершил что-то нехорошее.

Джеймс засмеялся.

– Тебя что, действительно так достали?

Гас швырнула в него подушку.

Джеймс схватил ее за лодыжку, она вскрикнула и рванулась от него.

– Не следовало этого делать, – сказал он. – Может быть, я и старый, но не мертвый.

Он подмял ее под себя, почувствовал, как она обмякает, прикоснулся к изгибам ее груди и шеи. И прильнул к ее губам.

На Гас нахлынули воспоминания десятилетней давности, когда в доме еще стоял запах струганного дерева и свежей краски, а время было даром от того, кто назначал дежурства в больнице. Вспомнила, как они с Джеймсом занимались любовью на кухонном столе, в грязной комнате, после завтрака, – словно осознание того, что ты хозяин, вытеснило из него обостренную чувствительность потомка первых американцев.

– Ты слишком много думаешь, – прошептал ей в висок Джеймс.

Гас улыбнулась ему в шею. Ее редко упрекали в задумчивости.

– В таком случае, может, мне лучше почувствовать? – спросила она, скользя руками мужу под рубашку.

Он выгнулся в ответ. Она толкнула его на спину, расстегнула «молнию» и взяла в руки его «орудие». Потом подняла смеющиеся глаза.

– Мистер Лонгвангер, я полагаю?

– К вашим услугам, – усмехнулся Джеймс.

Он лег на нее, вошел в нее. Она затаила дыхание и больше уже ни о чем не думала.

Дорогой дневник!

У морской свинки Близарда родились малыши.

Сегодня в школе Мона Риплинг призналась, что целовалась с Кенни Лоуренсом за матами на физкультуре. Чистое безумие, ведь всем известно, что Кенни самый высокий на всей параллели.

За исключением Криса, но Крис не похож на остальных мальчишек.

Крис читает биографию Мухаммеда Али для своего доклада. Он спросил, что я читаю, и я начала рассказывать ему о Ланселоте и Гвиневере, о короле Артуре, но потом осеклась. Скорее всего, ему неинтересно слушать о рыцарях, поэтому несколько глав я пропустила.

Самые интересные главы о том, как Гвиневера проводила время с Ланселотом. У рыцаря темные волосы и карие глаза Он помогает ей взобраться на коня и называет ее «моя госпожа». Держу пари, он относится к ней, как мама к хрустальному яйцу, на которое не позволено даже дышать. Король Артур – старик и тряпка. Гвиневере следовало убежать с Ланселотом, потому что она его любит, потому что они предназначены друг для друга.