Джеймс кивнул.

– Гэри сказал, когда Крис сообщил детективу Маррону, что это двойное самоубийство, он навлек на себя подозрения. Он заявил, что они с Эмили были одни – никого постороннего, и тем самым превратился в подозреваемого.

– Это абсурд, – заявила Гас.

– Гас, я же не говорю, что Крис совершил то, в чем его подозревают, – мягко возразил Джеймс. – Но полагаю, мы должны быть во всеоружии.

– Я не стану нанимать адвоката, – срывающимся голосом сказала Гас, – когда никакого преступления не было совершено.

– Гас…

– И ты не будешь. Я не позволю. – Она крепче обхватила себя руками, которые практически сомкнулись на спине. – Если полиция узнает, что мы наняли адвоката, то решит, что Крису есть что скрывать.

– Они и так уже решили. Полиция проводит вскрытие Эмили и отправила оружие на экспертизу. Послушай. Мы с тобой знаем, что произошло на самом деле. Сам Крис знает, что произошло. Разве нам не следует обратиться к знающему человеку чтобы донести до полиции, что случилось?

– Ничего не случилось! – взвизгнула Гас и повернулась лицом к кухне. – Ничего не произошло! – повторила она.

«Скажи это Мэлани», – посоветовал ей внутренний голос.

Она неожиданно вспомнила тот день, когда Крис проснулся и обнял ее за шею – она поняла, что он больше не пахнет, как младенец. Его дыхание было несвежим и обычным – от него больше не пахло сладко молоком, и она инстинктивно отпрянула от него, как будто эта перемена была вызвана не переходом на твердую пищу, а свидетельствовала о том, что это крохотное тельце способно согрешить!

Гас сделала несколько глубоких вдохов и повернулась к обеденному столу в столовой. Кейт, словно ива, склонилась над тарелкой, слезы капали на тусклую посуду. Сервировочное блюдо осталось нетронутым. А стул Джеймса был пуст.

Кейт неловко топталась в дверях больничной палаты брата, не отпуская ручку, на тот случай, если Крис находится полностью «в отключке» и у него «съехала крыша», как у того блондина с сальными волосами, который бился головой о каталку, когда они шли с мамой по коридору. Честно признаться, ей совершенно не хотелось сюда приходить. Криса уже во вторник выписывают. Еще врач говорил о том, чтобы окружить его любящими людьми, однако Кейт не думала, что это относится и к ней. Их отношения за последний год трудно было назвать дружескими: они постоянно скандалили из-за ванной, ругались, если другой врывался в комнату без стука, повздорили из-за того, что она застала их с Эмили, когда руки Криса находились у соседки под свитером.

Ей было неуютно при мысли о том, что Крис в смирительной рубашке, – ладно, пусть не в смирительной, но тем не менее. Он был сам не свой: круги под глазами, этот затравленный взгляд, как будто все на него охотятся. Уж точно не звездный пловец, который в прошлом году выиграл заплыв за две минуты баттерфляем. Кейт почувствовала, как что-то кольнуло внутри, и мысленно пообещала себе каждое утро уступать Крису ванную комнату. Как часто она кричала ему: «Чтоб ты сдох!» – я вот он чуть не умер.

– Привет, – выдавила Кейт, устыдившись того, как дрожит ее голос. Она оглянулась через плечо, но, к ее удивлению, мама куда-то исчезла. – Как ты себя чувствуешь?

Крис пожал плечами.

– Дерьмово, – ответил он.

Кейт прикусила губу, пытаясь вспомнить наставления матери. «Утешь его. Об Эмили ни слова. Поговорите о погоде, о разных пустяках».

– Наша команда выиграла.

Крис поднял на сестру хмурый, тяжелый взгляд. Он не сказал ни слова. Да и к чему слова? «Кейт, Эмили умерла, – говорили его глаза с презрительной усмешкой, – неужели ты думаешь, что мне интересен твой глупый футбол?»

– Я забила три гола, – запинаясь, продолжила она.

Может, если не смотреть ему в глаза… Кейт отвернулась к окну, выходящему на мусоросжигательную печь, из которой валил густой черный дым.

– Боже! – выдохнула она. – Я не стала бы помещать больного, склонного к самоубийству, в подобную палату.

Крис издал какой-то звук. Кейт обернулась и зажала рот рукой.

– Господи, я не это хотела сказать… – пробормотала она и тут поняла, что Крис улыбается. Она заставила его улыбнуться.

– О чем тебе велели со мной беседовать? – спросил Крис.

· Кейт опустилась на край кровати.

– Обо всем, что может тебя порадовать, – призналась она.

– Я буду очень рад, если узнаю, когда назначены похороны, – сказал он.

– На понедельник, – ответила Кейт, откидываясь назад и опираясь на локти: она испытала облегчение от этого нового доверительного уровня отношений. – Но я стопроцентно уверена, что не должна была тебе об этом говорить.

Крис вымученно улыбнулся.

– Не бойся, – заверил он. – Я зла на тебя не держу.

Когда в понедельник утром Гас с Джеймсом вошли в палату, Крис сидел на краю кровати, облаченный в плохо сидевшие на нем голубые-трикотажные брюки и рубашку, в которой был в пятницу. Пятна крови отстирали, но они въелись в ткань и, словно привидения, отливали розовым в свете флуоресцентных ламп. Повязку на голове сменил небольшой кусочек лейкопластыря на брови. Волосы влажные, аккуратно причесанные.

– Отлично, – заявил он, вставая, – можем идти.

Гас опешила.

– Куда?

– На похороны, – ответил Крис. – Вы же не собирались оставить меня в больнице?

Гас с Джеймсом переглянулись. Именно это они и хотели сделать по рекомендации подростковых психиатров, которые взвесили все за и против того, чтобы Крис присутствовал на похоронах. С одной стороны, Крис имел право скорбеть, но с другой – не стоит бередить свежую рану напоминанием о том, что Эмили умерла, что он и сам не хотел жить. Гас откашлялась.

– Эм хоронят не сегодня.

Крис взглянул на темное платье матери, на строгий костюм отца.

– Видимо, вы собрались на танцы, – с издевкой сказал он и, покачиваясь, подошел к родителям. – Мне Кейт сказала. И я пойду туда.

– Дорогой, – начала Гас, протягивая к сыну руку, – врачи считают, что это не очень хорошая мысль.

– К черту врачей, мама! – надтреснутым голосом заявил Крис и сбросил ее руку. – Я хочу увидеть ее. Потому что больше никогда не смогу этого сделать.

– Крис, – сказал Джеймс, – Эмили умерла. Лучше забыть о прошлом и самому встать на ноги.

– Вот так просто? – удивился Крис. Его голос становился все громче, а слова походили на стеклянные нити. – Значит, если мама умрет, а ты будешь в день ее похорон лежать в больнице и доктора скажут, что ты болен и не можешь уйти, то ты свернешься калачиком и будешь спать дальше?

– Это совсем другое дело, – возразил Джеймс. – Ты же не ногу сломал.

Крис не собирался уступать родителям.

– Почему вы просто это не скажете? – визжал он. – Вы думаете, что я хочу пойти на похороны Эм и броситься вниз с ближайшего утеса?

– Как только тебя выпишут, мы поедем на кладбище, – заверила его Гас.

– Вы меня не остановите! – выпалил Крис, бросаясь к двери. Джеймс вскочил и. схватил сына за плечи, но тот оттолкнул отца.

– Пусти! – задыхаясь, прохрипел он.

– Крис! – Джеймс не собирался отпускать. – Перестань.

– Я сам могу выписаться.

– Тебя не выпишут, – сказала Гас. – Врачи знают, что сегодня похороны.

– Вы не можете так со мной поступить! – завопил Крис, отталкивая отца и нанося ему удар в челюсть.

Джеймс, зажав рот рукой, отшатнулся. Крис выбежал из палаты.

Гас рванулась за ним.

– Держите его! – крикнула она медсестрам за стойкой ординаторской.

Она услышала за спиной какое-то движение, но не могла оторвать от сына взгляд. Ни тогда, когда запертые двери не дрогнули под натиском его ударов; ни тогда, когда санитары заломили ему руки за спину и воткнули в руку иглу; ни тогда, когда он тяжело упал на пол, – в его сверкающих глазах горел укор, на губах застыло имя Эмили.

Идея устроить поминки принадлежала Майклу. Поскольку Мэлани отказалась заниматься организацией похорон, он все взвалил на свои плечи: заказ рогаликов и копченостей, салатов, кофе и печенья. Какая-то из соседок – не Гас – накрыла стол в столовой к тому времени, когда они вернулись с кладбища.