Экипаж из самолета не выходил, что было странно. Два человека в камуфляжных комбинезонах «Снег» сбежали по трапу и стали у носа и хвоста «Яка», широко расставив ноги и положив руки на висящие поперек груди десантные автоматы «АКМС». Это казалось еще более странным, потому что аэродром хорошо охранялся, насколько можно применить слово «хорошо» к любому виду служебной деятельности современного военного ведомства.

«Волга» выехала из освещенных ворот в густые зимние сумерки тиходонской степи, через пятнадцать минут добралась до трассы, а еще через полчаса въехала в город. В соответствии с приказом Лизутина майор сам вел машину, пассажир не проронил ни одного слова, и в салоне стояла напряженная тишина, нарушаемая еле слышным бормотанием и потрескиванием, будто где-то вдали работала рация. Это, сноровисто настроив маленький японский приемопередатчик, москвич прослушивал служебную милицейскую волну.

– Гора, Гора, я Двадцать четвертый, прием...

– Двадцать четвертый, слушаю вас...

– На контрольные посты ГАИ прибыли какие-то люди с красными повязками, представились сотрудниками фирмы «Прогресс» и хотят участвовать в заградительных мероприятиях. Жду распоряжений, прием...

– Какие люди? Документы у них есть?

– Неизвестные люди. Молодые парни, из этих, нынешних. Показали удостоверения службы безопасности «Прогресса».

– Развелось этих служб безопасности... Сейчас запрошу Второго...

– Внимание, всем машинам в центре города получить фотографии разыскиваемого. Повторяю, ПА-8,10,12,13,14,15 – прибыть на базу для получения фотографий по последней ориентировке...

– Двадцать второй, я – Восемнадцатый, два подростка четырнадцати-пятнадцати лет нанесли ножевое ранение сверстнику в районе автовокзала, скрылись в вашем направлении. Приметы...

– Двадцать четвертый, я – Гора, прием...

– Слушаю, Двадцать четвертый.

– Второй не возражает, но держать их под контролем, без нарушений закона. Чтобы не вышло, что они мстят за своего Тахира под прикрытием милиции.

– Чтобы так не получилось, надо гнать их в шею...

– Нам сейчас не нужны осложнения. Приказано допустить к участию в заградмероприятиях, но на второстепенных ролях и под контролем наших сотрудников. Как понял? Прием...

– Да понял я все... Конец связи.

– Гора, я – Десятый, прием...

– Десятый, слушаю вас.

– Как фамилия разыскиваемого? Мы проверяем документы у подозрительного парня. Как должна быть фамилия?

– Две фамилии. Лапин или Карданов...

Человек на заднем сиденье выругался и вынул из уха крохотную капсулу, связанную с приемопередатчиком тонким витым шнуром. Потом выругался еще раз.

– Что вы сказали? – спросил порученец.

– Долбоебы! – повторил гость, и больше вопросов не последовало.

Вскоре «Волга» подъехала к огромному, на квартал, шестиэтажному зданию, которое когда-то безраздельно принадлежало Управлению НКВД СССР по Тиходонской области. Теперь здесь располагались УВД и УФСБ, а последнюю секцию в годы сокращения репрессивных органов отобрали вообще, передав местному училищу искусств. Москвич упруго выпрыгнул из машины и направился к большой, обитой медью двери. Порученец догнал гостя уже в вестибюле и сделал успокаивающий знак вскочившему прапорщику.

– Пожалуйста на второй этаж, Матвей Фомич вас ждет.

При нормальном свете он рассмотрел лицо пассажира спецрейса и понял, что показалось необычным: резко выструганный, с обрубленным кончиком нос и большие, без мочек, заправленные под шапку уши, придавали ему устрашающий, нечеловеческий вид. Когда в приемной гость разделся, впечатление усилилось: уши оказались огромными, вытянутыми вверх и остроконечными, такие бывают у хищных зверей, но не у людей. Разве что у оборотней...

Порученец имел крепкие нервы и умеренно развитую фантазию, но порадовался, что не увидел всего этого раньше, когда незнакомец сидел за спиной в темной и пустынной степи.

Майор собирался доложить, но москвич отстранил его и сам зашел в просторный генеральский кабинет.

– Здравствуйте, Михаил Анатольевич! – Лизутин встал, обошел стол, дружески встретил прибывшего и увлек в уголок для неформального общения – к двум креслам по обе стороны журнального столика.

Генерал был крупным мужчиной сановитого «номенклатурного» вида, вальяжный и уверенный в себе. Правда, в последнее время уверенности поубавилось: недавно ему исполнилось шестьдесят, поэтому увольнение на пенсию могло последовать в любой момент. Его тоже неприятно поразила внешность гостя. Казалось, что нечеловеческие уши обычно покрыты шерстью, а на острых концах шерсть распускается кисточками, как у рыси, и только на время официальных визитов звериное оволосение сбривается.

– Как долетели? – доброжелательно поинтересовался он. – Гражданский аэропорт закрыт ввиду низкой облачности.

– Уже открылся, – густым баритоном сказал гость. На вид ему можно было дать лет сорок пять, но Лизутину показалось, что это усредненное впечатление – в действительности разброс мог составить плюс-минус пять лет.

– Только что приземлился московский рейс.

Генерал неприятно удивился. Незнакомец меньше часа в городе, а проявляет осведомленность большую, чем хозяин. Если бы он знал, что этим рейсом прибыли трое сопровождающих остроухого, то перестал бы удивляться и понял, что прием одного-единственного самолета за сутки вызван не метеоусловиями, а совершенно другими причинами, далекими от капризов погоды.

Теми же, которыми объясняется столь любезная встреча начальником УФСБ совершенно неизвестного ему человека.

Остроухий неторопливо полез во внутренний карман, и Лизутин решил, что он хочет предъявить удостоверение или какое-то секретное предписание, но тот извлек изящный серебристый цилиндрик, открыл его и вытряхнул темно-коричневую сигару, от которой сразу же пошел крепкий горьковатый дух.

Он держался очень уверенно и без малейших признаков почтительности, как будто привык по-хозяйски входить к начальникам областных УФСБ и на равных держаться с генералами. «Может быть, он тоже генерал», – пришла внезапная мысль, и Лизутин вздохнул, окончательно упуская инициативу.

Два часа назад по правительственной связи с ним соединился лично Директор Российской ФСБ и предупредил о прилете господина Михеева Михаила Анатольевича, которому надо оказать посильное содействие.

– Но имейте в виду, это частный визит, – напоследок сказал Директор, чем окончательно сбил Лизутина с толку.

Звонок Директора Службы заменяет все удостоверения, пропуска и рекомендательные письма, он свидетельствует о принадлежности человека к элите отечественной контрразведки или к высшим эшелонам власти, его исключительной надежности и облеченности самым высоким доверием. А последняя фраза как бы дезавуировала безупречность аттестации. Будто Лизутина предостерегали от безоговорочной оценки именно в таком самоочевидном ключе директорского звонка.

– Насколько я понял, у вас произошло какое-то ЧП по милицейской линии, – невозмутимо проговорил Михеев, сосредоточенно обрезая маленькой серебряной гильотинкой кончик сигары. Его действительно звали Михаил Анатольевич, так удобней, потому что человек привыкает к имени-отчеству и может перепутать в тот момент, когда путать ничего нельзя. А фамилия Михеев была ненастоящей, она действовала только в обычном, легальном мире. В карманах у Михаила Анатольевича имелось удостоверение полковника Московского УФСБ, карточка депутата Государственной Думы и мандат сотрудника Администрации Президента России. Все документы были настоящими и выписаны на фамилию Михеева. В этом состоял парадокс: подлинные документы оформлены на вымышленную фамилию.

Настоящая фамилия Михаила Анатольевича – Куракин, но документов на нее не было никаких, потому что под ней он существовал в нелегальном, конспиративном мире, где настоящие удостоверения не предъявляют, а в ходу исключительно легендированные «ксивы». Впрочем, подлинность вроде бы настоящей фамилии знающие люди могли поставить под сомнение, обоснованно предположив, что это просто оперативный псевдоним, полученный тогда, когда делался первый шаг на тернистом пути секретной деятельности.