Стефан Кларк
Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами
Автор хотел бы выразить благодарность французскому правительству за введение тридцатипятичасовой рабочей недели, что позволило ему заниматься более интересными делами в пятничный вечер, а не сидеть за работой.
Merci.
Во Франции полно людей, в которых ни на йоту нет лицемерия, медлительности или коварства. Нетерпимость, склонность к супружеской измене или чрезмерная сексуальность также не являются их неотъемлемыми качествами... Но в мою книгу они не попали.
Особенность этого издания не в изысканной литературной форме или исключительной пользе приводимых здесь фактов, но в абсолютной правдивости изложения событий, которые имели место в действительности. Я лишь слегка их приукрасил. За ту же цену, кстати говоря…
СЕНТЯБРЬ: Les Deux… [1]и вместе им не сойтись
Почему французы недоверчиво относятся ко всем англоговорящим людям, а в особенности к тем из них, кто не знает французского (например, moi [2] )
Новый год начинается не в январе. Это известно каждому французу. И только бестолковые англичане думают, что он начинается в январе.
На самом деле новый год начинается в первый понедельник сентября.
Именно тогда парижане возвращаются на работу после отпуска длиной в месяц и, удобно устроившись в своих рабочих креслах, принимаются за размышления, где бы им провести праздники, выпадающие на середину ноября.
Кроме всего прочего это время, когда абсолютно любой замысел, созревший в умах французов — будь то новая стрижка или строительство атомной станции, — начинает претворяться в жизнь. Вот почему в девять часов утра в первый понедельник сентября я стоял в сотне метров от Елисейских Полей, наблюдая за тем, как окружающие беспрестанно целуются.
Мой близкий друг по имени Крис отговаривал меня от поездки во Францию.
— Насыщенная, интересная жизнь, — сказал он, — великолепная кухня, и женщины, которые не знают, что такое «политкорректность», зато их нижнее белье восхитительно. Но, — предупредил он меня, — жить с французами — это ад кромешный.
Крис три года проработал в лондонском представительстве одного французского банка.
— Все бритты попали под сокращение штата на следующий же день после вылета французской сборной из очередного этапа чемпионата мира по футболу. И совпадение в данном случае абсолютно исключено, — выдал он мне информацию.
По его мнению, французы ведут себя, как отвергнутая женщина.
— Давай вспомним, как в 1940 году они пытались заверить нас в своей любви, но мы лишь потешались над их акцентом и носатым Шарлем де Голлем. С тех пор ничего не изменилось: мы по-прежнему травим их своей отвратительной кухней и делаем вид, что французского языка не существует. Теперь ты понимаешь, почему они построили лагеря беженцев в нескольких сотнях метров от въезда в тоннель под Ла-Маншем и до сих пор отказываются от нашей говядины, несмотря на то что она уже давным-давно признана безопасной для потребления?
Мой ответ был таков:
— Извини, но я должен поехать и собственными глазами увидеть это нижнее белье.
Думаю, если при смене места работы вами в основном движет интерес к нижнему белью местных барышень, катастрофа неизбежна. Но в моем случае начало деятельности по годовому контракту было очень даже многообещающим.
Я добрался до конторы своего нового работодателя — шикарнейшего здания девятнадцатого века, высеченного из камня молочного цвета, чуть отливающего золотом, — и ринулся в самый центр кипучей офисной жизни.
Стоя у лифта, люди не переставали обмениваться поцелуями. Напротив автомата по продаже напитков они также приветствовали друг друга поцелуями. И даже девушка-администратор перегнулась через стойку, чтобы чмокнуть кого-то в щеку, — этим кем-то оказалась женщина, вошедшая в здание прямо передо мной.
«Ничего себе, — подумал я, — если вдруг разразится эпидемия лицевого герпеса, им придется натягивать презервативы на голову».
Я конечно же знал, что французы — любители приветственных поцелуев, но не до такой же степени! И теперь уже всерьез размышлял, не требование ли это компании — принимать лошадиную дозу экстези, прежде чем отправиться на работу.
Не торопясь, я все же приблизился к стойке. Покончив с поцелуями, девушка и женщина оживленно обменивались новостями. Судя по внешности той, что была за стойкой, компания не считала, что красота сотрудниц на ресепшене играет хоть сколько-нибудь значимую роль. Представьте себе особу мужеподобной наружности, от которой вряд ли дождешься приветливой улыбки. Она явно жаловалось на что-то подруге, но я не понимал ни слова.
С энтузиазмом новичка я широко улыбнулся. В ответ — полное безразличие. Следующую минуту я безмолвно стоял на расстоянии, подразумевающем: человек ждет, когда целью его визита наконец поинтересуются. И снова ноль! Словно я — пустое место!
Что ж, сделав полшага вперед, я выпалил пароль, заученный по-французски:
— Здравствуйте, меня зовут Пол Уэст. Я хотел бы увидеть месье Мартена.
Среди беглой болтовни двух дам мелькнуло слово «déjeuner»— «ланч», насколько мне известно. Потом они обменялись еще как минимум полудюжиной жестов, обозначающих «созвонимся», прежде чем девушка-администратор соизволила бросить на меня взгляд:
— Месье?
Ни слова извинения. Им, значит, можно было расцеловать друг друга, а я… могу и подождать.
Я снова повторил пароль. Вернее, попытался.
— Здравствуйте, меня… — Нет… Голова уже гудела от еле сдерживаемого гнева и языковой мешанины. — Пол Уэст, — сократил я, — месье Мартен. — В конце концов, чему глаголы? Мне даже удалось еще раз непринужденно улыбнуться.
Девушка за стойкой — бейджик на ее одежде подсказывал, что ее зовут Марианна (а по сути — Ганнибал Лектер), — неодобрительно фыркнула в ответ. Прочесть ее мысли было нетрудно: «И слова не может сказать по-французски! К тому же наверняка считает, что у де Голля большой нос. Ублюдок!»
— Сейчас я позвоню в его приемную, — надо полагать, произнесла она.
Сняв трубку, Марианна — Лектер принялась нажимать на клавиши; одновременно она не спускала с меня оценивающего взгляда, будто сомневалась, достоин ли я встречи с ее боссом.
«Неужели и вправду все так паршиво? — пришла мне в голову неутешительная мысль. — А ведь старался одеться настолько элегантно, насколько подобает выглядеть британцу в Париже…»
На мне был лучший темно-серый костюм от Paul Smith (единственный в моем гардеробе от самого известного модельера Британии). Рубашка настолько белая, словно шелк для нее получили от шелкопрядов, вскормленных на отбеливателе. От взгляда на изумительный галстук от Hermes захватывало дух — казалось, стоит только сунуть его в розетку, и он тут же наэлектризует все парижское метро. И даже трусы-боксеры я надел из черного шелка — ну, это в качестве сокрытого от глаз посторонних способа придать себе пущей уверенности. Француженки не единственные, кто умеет извлекать выгоду из нижнего белья!
И уж никоим образом я не заслуживал такого — теперь уже испепеляющего — взгляда, если сравнить меня с большинством из вошедших в это здание. Мужчины походили на Дилберта, героя комиксов об офисной жизни; женщины были одеты в однообразные юбки из каталога женской одежды; почти все — в чересчур разношенной обуви.
— Кристин? J'ai un Monsieur… [3]— произнесла Марианна.
Это был сигнал к действию, но какому?
— Votre nom? [4]— Марианна закатила глаза от отчаяния, вызванного моей непроходимой тупостью.