– Эх, бля, ничё она ещё не вкурила, – с досадой вздохнул Борька. – Слушай, а в ёбле она чё делает?

– А чё тя интересует? – ухмыльнулся Глеб.

– А чё ей нравится?

Бобса не смущало, что Кабуча – любовница Глеба. К Глебу, который трахает Маришу, Борька относится как к пользователю, который уже использует ту программу, которую присмотрел себе он сам. Программа не будет хуже, если её поюзают оба юзера. И они друг другу не враги.

– Ладно, не ревнуй, – хмыкнул Борька и подмигнул Глебу.

Крохина интересовали интимные подробности о Марише, но он уважил чувствительность Глеба и прекратил расспросы. Глеб понял, что юный Бобс великодушно снизошёл к его старческой слабости.

Розовый закат румянился где-то за Истрой и Звенигородом, точно ещё не решил, быть ему синим и вьюжным или красным и морозным. В это время дверь кабинета у Глеба без предупреждения распахнула Кабуча. Она привалилась плечом к косяку и скрестила руки на груди, всем видом гневно вопрошая: «Ну и что ты здесь делаешь?!» Конечно, это была игра. Эдакое эффектное появление строгой мамаши.

Глеб выключил лампу, встал из-за стола и пошёл к Кабуче. В правой руке на отлёте он держал сигарету.

– Ах ты, хамила! – свирепо сказала Кабуча и выдернула сигарету из пальцев Глеба. – Быстро сюда буську! – Она указала себе на скулу.

Глеб усмехнулся и поцеловал Кабучу в щёчку.

Мариша Кабуча была диджеем на «Радио ДиКСи». Здесь несколько диджеев работали на разные аудитории: на интеллектуалов, на борцов за социальную справедливость, на модников и так далее. Мариша была для молодёжи. «Кабуча» на сленге значило «плохая девчонка», «егоза», «скандалистка». А по-настоящему фамилия у Мариши была никакая – Павлова, и Мариша весьма давно уже не была девчонкой: ей стукнуло тридцать пять, и у неё имелся сын Денис пятнадцати лет.

Кабуча прошла мимо Глеба, плюхнулась на подушки широкого и глубокого дивана и затянулась сигаретой. Глеб, улыбаясь, взял со своего стола брендовую красно-бело-чёрно-золотую пепельницу Marlboro и поставил её на подлокотник дивана рядом с Кабучей.

– Как дела? – спросил Глеб, присаживаясь рядом. – Как Денис?

– Хэ-зэ, Глеба, – Мариша пожала плечами, – Денька у меня всю неделю болеет, ёпстудей. В школе там разосрался с каким-то задротом и психанул, ушёл домой без куртки. А дом-то наш от школы ваще на тигулях, ты же знаешь. Денька весь простыл, пока пилил по такому зусману. Лежал три дня с температурой, ща вот сидит на таблетках.

Глеб до сих пор не смог понять, то ли Кабуча молодится, рассыпая горох сленга, то ли уже не отделяет свой эфирный образ от реального. Если она не различает офлайн и онлайн, тогда она дура, думал Глеб. А если Кабуча вот так молодится, то это напрасно: она трещит слишком умело, со зрелым мастерством, и этим выдаёт настоящий возраст.

– Мы, кстати, решили с Денькой записаться на фигурное катание. В «Динамо» есть секция. Какой-то даже чемпион ведёт, что ли.

Глеб видел сына у Кабучи. Красивый, самолюбивый и капризный мальчик, блондин, эдакий истинный ариец. Понятно, зачем ему нужно фигурное катание – некий микс из девочек, музыки, объятий, танцев, романтики, оригинальности и прочей «ванильки», как называла такие вещи Кабуча. А зачем коньки Кабуче? Зачем лисе копыта?

– Ты, Марья, лучше бы Дениса одного отпустила, – посоветовал Глеб. – Наверняка он ради какой-то девочки решил кататься.

– Я предлагала ему. Чё ты, говорю, Денька, ёптыть, я же девча окабяканая, а он говорит, что кучерявая, – засмеялась Кабуча.

Конечно, тридцать пять Кабуче никто не давал. Давали двадцать пять. Но всё равно не семнадцать. Кабуча разрывалась пополам. Ей хотелось быть сразу и девочкой, чтобы подцепить хорошего мужа, и мамой, чтобы руководить ненаглядным сыном. Потому она относилась к Денису как к бойфренду, а себя подавала как «подружу Деньки».

За окном небо уже не розовело, а стало вишнёвым. В кабинете всё посинело, а в углах загустела темнота. Раньше сумерки так волновали Глеба, особенно если рядом была женщина, а сейчас всё стало куда проще. Нет проблем вызвать девчонку, что разденется для тебя хоть в сумерки, хоть ясным днём. Искать не хочется – в этом и проблема.

Глеб присел на угол стола и включил лампу. Лампа в кабинете у него была авторская, от Альберто Смания из коллекции Biblo: матовый тубус на подставке из трёх кубов. Лампу он выбирал очень тщательно, а вот секретаршу, к примеру, вообще не выбирал – отказался от неё как таковой. Для минета есть Кабуча, а помощник не нужен.

– Как твои женихи? – спросил Глеб.

Мариша вела активный и агрессивный поиск женихов через соцсети и разные специальные сервисы.

– Не айс, – покачала головой Кабуча. – Тот Дима, про которого я тебе рассказывала, оказался бэбик аульский. Может, и хороший чел, но не могу я с такими, ёханы кабистос.

– А другие?

– Всякие мутные пассажиры. Им секс нужен, а не семья. Все хотят сначала в постель, а потом ведь и не объявят ничего, пошлют нах.

– Может, объявят, не пошлют.

– Глеба, ты же понимаешь, – грустно сказала Кабуча. – Ты и сам такой же: впердолил девче и на коня. Я смотрю там по анкетам, какие они себе статусы выбирают, – ипать-копать, бля!

– Сочувствую, – сказал Глеб. – А ты пробовала не верить статусам?

– Если и в статусах врёт, сразу полный несрастон.

– Логично. Кстати, ты в курсе, что ты разбила сердце нашему сисадмину Борьке Крохину? Он тут весь офис обвздыхал.

– Это такой длинный скелетоид с рубильником? – Кабуча показала вместо носа увесистую грушу.

– Он. Точнее, оно.

– Когда ты меня достанешь, я с ним ата-та начну делать. А когда он дорастёт до гения и займёт в «ДиКСи» место Гурвича, замуж за него выйду, понял? – Кабуча снова закурила. – Ты лучше чё-нито о себе расскажи. Как там похороны прошли?

– Да почти никак. Тихонько на Калитниках закопали, и всё.

– Мне говорили, ты там с дочкой познакомился? – Глеб уловил в вопросе Кабучи ревность. – Она же красопеточка такая.

– Познакомился, – подтвердил он. – Красопетка. А что толку? Её, похоже, даже папочка кинул. Назавещал ей всего с три короба, но фиг чего она получит.

– В смысле, её кто-то обул или папочка намудил?

– Папочка напутал.

– Понятно, ещё бы, – хмыкнула Кабуча. – Гурвич же был наркот. У него все мозги вывихнулись.

– То есть?! – ошалел Глеб, – Это как?!

– А ты чего, не знал?

Кабуча сидела на кожаном диване нога на ногу и курила с видом ветерана, презирающего зелёных новобранцев.

– Вообще ни сном ни духом…

– Последние пару лет он ходил уколбашенный по полной. Потому полгода назад Гермес и откопал Гурвичу дочку, чтобы следила за папусиком. Постороннего к наркому приставлять – большой риск. Уйдёт инфа, что основатель компании обдолбыш, так партнёры могут отвернуться. Инвесторы, бля, всякие. Чего тут не понятно?

– Слушай, я видал его, ну… месяца за три до смерти… – Глеб вспоминал. – Мельком… Он был больной, но нормальный.

– Это тебе показалось. Он был кислотой выжженный.

Мариша ввинтила окурок в пепельницу.

– Выключи свет, – попросила она.

Глеб щёлкнул кнопкой. Наступила темнота.

– Это я ему наркоту доставала, – в темноте негромко сказала Кабуча. – Не всегда я, но чаще всего. Поначалу по карпалю носила, чуть-чуть, когда Гурвич сам просил. А потом попёр Карабах, Гурвич на мощный дозняк уехал. Гермес меня вызвал поговорить и сказал, что возил его по разным закрытым частным клиникам, и там сказали: всё, без шансов. Единственное, что можно сделать, – облегчить конец.

Глебу в его жизни всё казалось надёжным и респектабельным, но под скорлупой благополучия укрывались демоны разрушения – точно страшный Абракадабра, развоплощённый и запертый в могиле, но способный собраться обратно и восстать.

– Чтобы Гурвича не ломало, ему нужны были кислота и уход, – продолжала Кабуча. – Гермес руководил: лавэ давал. Доча ухаживала, а я гонзу добывала. У меня со старых времён есть знакомые дилеры, которые не подсунут шмурдяк и не сдадут.