— И этим человеком оказались, конечно, вы, — с добродушной усмешкой закончила Аделия.

— Ну да, — согласился сэр Роули, гордо улыбаясь. — Поскольку меч Вильгельма вез именно я, то король возвел меня в рыцари. Элеонора саморучно закрепила игрушечный клинок покойного сына на моих латах. Так я и нес его до самого Иерусалима — на своей спине, не снимая!

Ах, Иерусалим! Дивный, святой город! Но как первые крестоносцы его завоевали — загадка. Воистину только с Божьей помощью! Все было против них. Орды неверных. Жара и жажда, болезни и скорпионы. Заморенные лошади падали под всадниками. На руках вскакивали волдыри от ожогов, если в полдень касался своих доспехов! Но рыцари-первопроходцы преодолели все помехи и разбили превосходящего числом и силой противника.

Однако, по словам сэра Роули, крестоносцы быстро изнежились в завоеванных землях. Второе поколение погрязало в восточной роскоши, усвоило арабские обычаи и манеры, даже местную одежду переняло. В итоге не всегда можно было угадать, кто перед тобой: христианин или мусульманин.

Сборщик податей живо описал мраморные дворцы рыцарей: с огромными садами («Среди пустыни!»), где бьют фонтаны, с дивными бассейнами («Поверьте мне, любой султан позавидует!»). Обзавелись крестоносцы, разумеется, и своими гаремами.

Однако в Святой земле Пико, как и многих его товарищей по путешествию, больше всего поразили не экзотическое своеобразие, не местные святыни и даже не то, до какой степени западные завоеватели «обасурманились». Всего удивительнее было то, что сами арабы оказались очень разными. И линия раздела пролегала отнюдь не по религиозному признаку. Набожнейшие мусульмане воевали на стороне крестоносцев против своих единоверцев. А среди гонителей христиан было немало сменивших веру последователей ислама. Ну и, наконец, существовала масса местных жителей-христиан, многие из которых нисколько не радовались появлению рыцарей-«защитников», которые их грабили, насиловали и унижали. Пико не мог не заметить, что военные союзы заключались под давлением сиюминутных интересов и оказывались плачевно недолговечными. За ситуацией порой было невозможно уследить: сегодня союзники — воюют и пируют вместе, завтра рубятся друг с другом, а послезавтра опять нагрянул общий враг — и снова дружба навеки!

Эта сложность, противоречивость отношений христианского и мусульманского миров была отлично знакома Аделии. Итальянские купеческие объединения вели оживленную торговлю с Сирией и Александрией — вплоть до того, как папа Урбан поднял христиан на завоевание Святой земли в 1096 году. Итальянцы, терпя безумные убытки от слома добрых мирных отношений с Востоком, втайне проклинали крестоносцев. Орды фанатиков вваливались на Восток, ничего не понимая в тамошней мозаике вер и отношений.

По мере повествования сэра Роули Аделия все больше восхищалась… рассказчиком. Привыкшая безжалостно раскладывать людей по полочкам и редко пересматривать однажды сложившееся мнение, теперь она с удивлением убеждалась, что не все крестоносцы тупые вояки и зашоренные религиозные фанатики. Сэр Роули анализировал ситуацию в Святой земле тонким, ироничным и наблюдательным умом. А она считала его поверхностным и легкомысленным! И опять Аделии пришлось одергивать себя: «Не смей!» Против чар Пико следует бороться всеми силами. Влюбляться, да еще в чужой стране, не входило в ее жизненные планы!

Не зная о том, какие бури он вызывает в душе собеседницы, сэр Роули продолжал:

— С самого начала меня озадачило то, что евреи и мусульмане точно так же горячо и искренне отстаивают свои права на Святой Храм, как и мы. И довольно складно аргументируют свои претензии…

Это было в тот период, когда сэр Роули нисколько не сомневался в законности крестовых походов. Но мало-помалу наблюдения в Святой земле стали подтачивать его веру в несомненную правоту христиан. Прежде всего Пико угнетало бесцеремонно-хамское поведение новых поселенцев, которые ни во что не ставили местных жителей (вне зависимости от их религиозной принадлежности) и пытались везде насадить свои порядки и нравы. Сэру Роули инстинктивно нравились крестоносцы второго и третьего поколения, которые уже прошли через восточный плавильный котел и «обасурманились», переняв все лучшее от коренного населения. Эти люди были достаточно богаты и гостеприимны, чтобы приютить и должным образом обласкать привыкшего к роскоши Жискара.

На Востоке было так интересно, что возвращаться на родину не торопились. Учили арабский, купались в воде с благовонными маслами, вместе с хозяевами принимали участие в соколиной охоте, с удовольствием носили местную свободную одежду, услаждали плоть с доступными женщинами, утоляли жажду шербетом, не жалели специй, нежились на мягких подушках, возложив все заботы на чернокожих слуг. Если приходилось участвовать в сражениях, рыцари надевали поверх лат бурнус, чтобы защититься от безжалостного солнца. В бою от сарацин их отличал только крест на щите!

Да, хоть Жискар со своим отрядом приехал в качестве пилигрима, но мужчинам было не к лицу только на подушках нежиться — и они неизбежно втянулись в войну. Как раз в этот момент в Египет вторгся арабский полководец Нураддин, который пытался поднять весь мусульманский мир против христиан. Король Амальрик срочно собирал под свои знамена франков, дабы отразить угрозу и удержать Святую землю в руках крестоносцев.

— Нураддин был великим полководцем, — рассказывал сборщик податей, — но в наших глазах, конечно, негодяй из негодяев. Жискар и все мы без колебаний вступили в армию Амальрика — мы, молодые дураки, ощущали себя частью Господнего воинства!

Затем сэр Роули стал описывать Египет, куда он попал с армией Амальрика. Со всеми красочными деталями. Белые дома, золотые купола минаретов и дворцов, огромные больницы, пестрые толпы на улицах и базарах и кругом нескончаемые просторы пустыни… Однако о самой войне Пико сказал лаконично: «Сумасшествие на почве религиозной нетерпимости. Правда, изредка то одна, то другая сторона блистала рыцарством. Скажем, когда Амальрик заболел, Нураддин прервал войну, ожидая его выздоровления».

Вскоре к небольшой армии рыцарей присоединились орды новоиспеченных крестоносцев из Европы, в основном невежественных крестьян. В поход сгреблось много и откровенной швали: папа обещал прощение любым грешникам и выпускал из тюрем преступников, если те присоединялись к плывущим на войну с неверными. Банда убивала и грабила без разбора и со смаком, имея на руках огульное отпущение прошлых и будущих грехов. Рыцари были, конечно, не ангелы, но этот сброд не знал и знать не хотел никаких моральных запретов.

— Стадо животных! — презрительно сказал о них сэр Роули. — И после долгого путешествия от них разило навозом, в котором они выросли. На родине они до гроба работали бы ленниками, оставались полурабами. А на Востоке могли сами стать хозяевами-землевладельцами и богачами!

Этим, согласно рассказу сэра Роули, было нипочем убивать греков, армян и коптов — братьев-христиан, которые жили на Востоке с незапамятных времен и молились Иисусу еще тогда, когда предки алчного сброда, пришедшего урвать кусок чужой земли, погрязали в язычестве.

Евреи и арабы, знающие греческую и римскую философию, преуспевшие в математике, медицине и астрономии, были побеждены ордами люто невежественных пришельцев, которые не только не умели читать, но и не видели в том необходимости.

— Амальрик пытался хоть как-то обуздать этих дикарей, — продолжал сэр Роули. — Однако разве стервятников удержишь! Чуть зазеваешься — глядишь, они уже режут животы пленным мусульманам и шуруют лапами в их кишках: ходил слух, что те в крайности глотают драгоценности. Женщин и детей убивали не задумываясь. Часть сброда отпала от христианской армии — сбились в банды, грабили по большим дорогам и на караванных путях. Жгли, выкалывали глаза, а если удавалось призвать их к ответу, у них было одно оправдание: «Умываясь кровью неверных, мы спасаем свои бессмертные души». В точности по словам папы римского! — Сэр Роули замолчал, тяжело вздохнул, затем прибавил: — Думаю, эти негодяи по-прежнему там и творят черные дела… И наш убийца из этой швали, которая воспользовалась крестовым походом как поводом для грабежа и насилия.