В один из вечеров, когда на Париж опустились душные летние сумерки, из трехэтажного дома по улице Святого Фомы вышел человек в легком синем плаще. Он направлялся в Лувр, находившийся всего в пятнадцати минутах пешего хода. Но мужчина торопился на очень важную встречу, поэтому, сокращая путь, свернул с более-менее освещенной масляными фонарями улицы в узкий извилистый переулок, с обеих сторон которого стояли мрачные каменные дома с закрытыми ставнями.

Вскоре он услышал за собой шаги двух человек и резкий разбойничий свист, повернув за угол, он увидел, как впереди от стены дома отделились три человека, и не спеша двинулись к нему, один из них держал в руке горящий факел. С первого взгляда становилось ясно – это ночные грабители, – помятые черные шляпы, заросшие щетиной давно небритые, недобро ухмыляющиеся лица, ну и конечно, большие ножи за матерчатыми поясами. Мужчина в плаще оглянулся. Сзади, помахивая короткими дубинками, к нему приближались повеселевшие сообщники бандитов – у жертвы точно не было шпаги, значит, все закончится быстро и без лишней суеты.

Мужчина встал боком к обеим группам, спокойно переводя взгляд с одних на других. Такое поведение несколько смущало бандитов, человек не звал на помощь и не пытался вырваться из окружения.

– Снимайте плащ, сударь, – угрожающе прохрипел невысокий, плотного телосложения грабитель с лицом покрытым шрамами, на вытянутой руке обводя факелом фигуру жертвы, – и отдайте ваш кошелек по добру, по здорову. – Товарищи, стоящие за его спиной, демонстративно медленно вытащили из-за поясов тесаки.

Человек в плаще сделал короткое движение ладонью в его сторону, бандит, выронив факел, от резкой боли схватился за живот, с отрывистым мычанием хватая ртом воздух. И пока грабители с недоумением глазели на своего вожака (бесконтактный метод нападения всегда выглядит впечатляюще!), человеку хватило двух секунд, чтобы оказаться сзади двух верзил с дубинками и одновременно нанести им ребрами ладоней рубящие удары чуть-чуть ниже ушей. Они беззвучно рухнули на землю. А незнакомец шагнул к оставшимся, они, выпучив глаза, пока так ничего и не поняли толком, но выставив тесаки, бросились на него. Человек в плаще легко ушел в сторону, ногой ударил одного под коленную чашечку и, тотчас перехватив руку с ножом под треск ломающейся кости и протяжный вопль грабителя, прокрутил нападавшего вокруг себя, мешая ударить второму, у которого в следующее мгновение выбил оружие ударом по локтю, а кулаком в кадык отключил сознание.

На верхних этажах открылись окна, откуда осторожно выглянули испуганные и заспанные лица. Ногой в лоб неизвестный мастер боя прервал мешающие людям крики и стоны покалеченного, и пошел вслед за вожаком, а тот, держась руками за живот, согнувшись и шатаясь, трусил по переулку.

– Не подходи, дьявол, – хрипел бандит, оглядываясь на страшного человека в плаще, а он небрежно пнув убегающего под зад, поднял голову вожака за волосы и ударил лицом об булыжники мостовой. Если ночной убийца выживет, до грядущей виселицы одним шрамом на его роже будет больше, делов-то!

Тайный советник Его Величества Людовика XIV аббат Эдмунт де Флери, задумавшись, сидел за громадным письменным столом, заваленном бумагами, картами и книгами. Он готовился к предстоящей встрече с королем. Стол занимал, примерно, треть его небольшого кабинета, еще столько же места захватили высокие книжные шкафы по обе стороны помещения, упирающиеся в потолок. Для посетителей предназначался небольшой диванчик, обтянутый сафьяном и два старых, но крепких кресла. Эдмунту де Флери недавно исполнилось сорок семь лет, он был худощавого телосложения, с вытянутым аристократическим лицом и пронзительным умным взглядом, его предки происходили из древнего, но обедневшего рода, ведущего свое начало еще со времен правления Филиппа IV Красивого.

Де Флери при дворе сейчас почти никто не помнил, кроме самых давних и преданных вельмож короля, хотя он находился при Людовике уже более тринадцати лет, с 1661 года, с тех пор, когда Король-Солнце зашел на престол.

А за полгода до этого очень способного священника, обладающего энциклопедическими знаниями, старенький настоятель небольшого монастыря Сен Клод представил кардиналу Мазарини. В течение нескольких многочасовых бесед со скромным священнослужителем кардинал пришел в восхищение от его знаний, живости ума и построения строгой логики, исходящих из комплекса реалий и исторических параллелей, четких, труднооспоримых выводов по большому кругу вопросов, как богословских, так и общественных.

Мазарини понял, что перед ним человек, имеющий государственный склад ума, а таких при дворе можно было пересчитать по пальцам, но и среди них никто не знал восемнадцать языков. Де Флери прекрасно бы справился с должностью любого министра, но, к сожалению, аббат не рвался, ни к власти, ни к деньгам, проявляя к этим мирским соблазнам абсолютное равнодушие. Его больше привлекал тихий шелест страниц редких книг, перелистывая которые, он испытывал такие же чувства, как и гурман, проглатывающий слюну перед подачей изысканных блюд. Но от таких редких людей Мазарини отказываться не собирался, и уже чувствуя, что протянет на этом свете недолго, предложил аббату иногда помогать молодому Людовику добрыми верными советами, прилагая свои знания на благо короля и Франции.

– Ваше Преосвященство, у меня нет опыта в государственных делах, – в некоторой степени польщенный, но больше смущенный предложением кардинала ответил де Флери, – а без него любые знания в этом сложном деле не помогут.

– Вы не правы, мой друг, – возразил Мазарини, – умный человек не примет дурацких решений, он может принять неверное, и то, только из-за недостатка информации. Но если возникшую проблему разложить на составные, выделить из нее причину и следствие, то решение становится ясным и безошибочным. А вы на это способны. И я полагаю, благодаря вашему аналитическому мышлению вы будете очень полезны молодому государю. Но, а опыт – дело наживное. Возьмем, к примеру, поэта Малерба, которого мой предшественник кардинал Ришелье сделал казначеем Франции. И он неплохо справлялся.

– Но ваше Преосвященство, – взмолился де Флери, – это же такая ответственность – советовать королю! Я не достоин.

– Не скромничайте, аббат, мне об этом лучше знать, – нахмурился кардинал. – Разве вы не патриот Франции, разве вы не молитесь святому Дионисию, покровителю нации? И если я выбрал вас, то значит, так надо!

Де Флери понял, что отказываться от предложения Мазарини опасно и глупо. В конце концов, он действительно может кое в каких вопросах давать консультации королю.

Тогда аббат поставил единственное условие – он будет советником, если король пожелает принять его скромную помощь, но советником тайным. Он не собирается тратить свою жизнь на пустое времяпрепровождение как многие из вельмож, крутящихся возле Людовика на дворцовых приемах и балах, пирах, охотах и тому подобное. Только так.

– Ну что ж, де Флери, если вы настаиваете, пусть будет по-вашему, – согласился Мазарини. – Но и у меня есть небольшое условие: наше знакомство и сегодняшняя встреча должна остаться тайной для всех, и для короля тоже. Следует отметить, что молодой Людовик относился к кардиналу весьма неоднозначно, недолюбливая главного духовника Франции, но, однако, явной вражды не проявлял.

Опытному интригану и пройдохе Мазарини не составило особого труда через ничего не подозревающих влиятельных лиц вывести аббата де Флери на ближайшее окружение короля. Как и надеялся кардинал, де Флери поразил всех знаниями и естественной скромностью, способностью поддержать разговор на любую тему с любым человеком. Дамы, в особенности, были от него в восхищении, так как аббат много путешествовал, то знал многие тонкости парфюмерного и парикмахерского искусства многих стран и времен. По их просьбам охотно читал знатным представительницам слабого пола стихи модных и известных поэтов, цитировал афоризмы Ларошфуко, высказывал тонкие и точные замечания по поводу знаменитых пьес Корнеля, Расина, и неоднозначно принимаемых в высшем обществе комедий Мольера. Казалось, он знал все и обо всем. Конечно, такой согм талантов привлек всеобщее внимание и через несколько дней его представили Мазарини. При встрече они сделали вид, что незнакомы, но непривыкший к обману и лукавству де Флери при этом заметно покраснел, впрочем, придворные отнесли это к его скромности.