Ратлидж подумал о Джин, об их собственной помолвке жарким летом 1914 года – казалось, целую вечность назад. О бесконечных письмах во Францию и оттуда про их мечты. Об острой тоске, которая помогала ему выжить, когда больше ничего не имело значения. О свадьбе, которая так и не состоялась…

О бледном лице Джин в больничной палате, когда он предложил ей разорвать помолвку. Она нервно улыбнулась и согласилась, пробормотав, что война изменила их обоих. Когда он сидел там, все еще изнывая от любви и пытаясь скрыть это от нее, она сказала: «Я не та девушка, которую ты помнишь по четырнадцатому году. Я безумно любила тебя. Но прошло слишком много времени, слишком много случилось с нами обоими – мы так долго были в разлуке… Я больше не знаю даже саму себя. Конечно, я все еще привязана к тебе, но не думаю, что сейчас было бы справедливо выходить замуж за кого бы то ни было…»

Все же, несмотря на спокойный голос и скрупулезно подобранные слова с целью избавить обоих от боли, он видел правду в ее глазах.

Это был страх.

Она смертельно боялась его…

Миссис Давенант жила в георгианском кирпичном доме, стоящем в стороне от дороги. Он был окружен увитой плющом стеной с узорчатыми железными воротами и очаровательным садом с ранними цветами. Розы и дельфиниумы нависали над узкой кирпичной дорожкой, отяжелев от ночного дождя и оставляя пятна сырости на брюках Ратлиджа, когда он пробирался мимо них к двери.

К его удивлению, миссис Давенант ответила на звонок сама. Это была стройная грациозная женщина лет за тридцать – у нее была пышная светлая челка и пучок на затылке. Гладкая кожа напоминала хрупкий дорогой фарфор. Глаза у нее были синие, с темными ресницами, отчего казались почти фиолетовыми.

Она кивнула сержанту Дейвису и затем обратилась к Ратлиджу:

– Вы, должно быть, человек из Лондона. – Проницательный взгляд изучал лицо, рост и одежду незнакомца.

– Инспектор Ратлидж. Я бы хотел, если можно, поговорить с вами и с капитаном Уилтоном.

– Марк пошел прогуляться. Вряд ли он хорошо спал прошлой ночью, а прогулка всегда успокаивает его. Пожалуйста, входите.

Женщина провела их не в гостиную, а в дальнюю комфортабельную комнату, где все еще ощущалась мужская атмосфера. Должно быть, это было любимое место в доме ее покойного мужа. Картины с изображением сцен охоты висели над камином и на двух стенах, а застекленный шкаф с коллекцией трубок стоял под маленьким, но весьма изысканным Каналетто.

– Ужасное дело, – сказала миссис Давенант, когда Ратлидж сел на предложенный ему стул. Сержант Дейвис отошел к камину, как если бы приглашение сесть не относилось к нему. Женщина приняла это без комментариев. – Просто ужасное! Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь захотел убить Чарлза Харриса. Он был на редкость приятным человеком. – Ее слова звучали искренне.

Пожилая женщина в черном платье и белом фартуке подошла к открытой двери, и, увидев ее, миссис Давенант спросила:

– Хотите кофе, инспектор? Сержант? – Когда они отказались, она кивнула женщине и сказала: – Тогда это все, Грейс. И пожалуйста, закройте дверь.

Когда женщина ушла, Ратлидж осведомился:

– Ваши слуги живут с вами, миссис Давенант?

– Нет, Агнес и Грейс приходят ежедневно убирать и готовить еду. Сейчас Агнес нет – ее внучка очень больна. Бен мой конюх и садовник. Он живет над конюшней. – Она вопросительно подняла брови, как бы ожидая, что Ратлидж объяснит свой интерес к ее прислуге.

– Не могли бы вы рассказать мне, в каком настроении был капитан Уилтон, когда он пришел из «Мальвы» вечером, накануне убийства полковника?

– В каком настроении? – повторила миссис Давенант. – Не знаю, я уже пошла спать. Когда он обедал с Леттис и полковником, я не ждала его.

– Тогда следующим утром?

– За завтраком он казался немного задумчивым. Но я привыкла к этому. Леттис и Марк очень любят друг друга. – Миссис Давенант улыбнулась. – Леттис очень подходит ему. Он так изменился, когда вернулся из Франции. Стал мрачным, полным горечи. Думаю, он разлюбил летать – печально, так как до войны это было его величайшей страстью. Теперь Леттис все для него. Вряд ли Чарлз мог бы встать на пути этого брака, даже если бы хотел.

Ратлидж видел, что миссис Давенант любит своего кузена, – ей и в голову не приходило, будто Уилтон мог убить Харриса. Говорила она свободно, тепло и в то же время с какой-то загадочной отстраненностью. Как если бы ее собственные эмоции были крепко заперты и не затронуты убийством. Или же она привыкла сдерживать их так долго, что это стало ее второй натурой. У некоторых женщин это бывало ответом на вдовство, но здесь могли быть и другие причины.

– Капитан Уилтон ходил на прогулку в понедельник утром?

– Конечно. Он любил ходьбу, а после катастрофы – Марк разбился перед самым концом войны – езда верхом стала трудной для него. Его колено сильно пострадало, и хотя при ходьбе это едва заметно, контролировать лошадь – другое дело.

Ратлидж изучал ее. Привлекательная женщина с той чисто английской красотой, о которой мужчины мечтали, погибая в окопах за короля и страну. Розовое шелковое платье при свете из высоких окон придавало ее коже мягкий розоватый оттенок. Такой же оттенок мог быть вызван страстью. Ратлиджа интересовало, не увлекался ли ею когда-нибудь Чарлз Харрис. Мужчина иногда сохраняет женский романтический образ в своей душе, когда проводит долгие годы за границей, – это связь с домом, реальная или воображаемая.

– Куда капитан Уилтон обычно ходил?

Миссис Давенант пожала плечами:

– Не могу вам сказать. Полагаю, в зависимости от настроения. Однажды, когда я пришла домой, увидела, как фермерская повозка высадила его у наших ворот. Он сказал мне, что ходил в Лоуэр-Стритем и Бэмптон! По пути Марк собрал букетик полевых цветов для Леттис, но он увял. Жаль!

– Насколько я понимаю, он поссорился с Чарлзом Харрисом в воскресенье вечером после обеда. Вы не знаете, из-за чего?

– Инспектор Форрест задавал мне тот же вопрос, когда приходил насчет дробовиков, – с сердитым вздохом ответила миссис Давенант. – Не могу себе представить Чарлза и Марка ссорящимися. Они могли поспорить о лошади или военной тактике, но не всерьез. Оба отлично ладили с тех пор, как повстречались в Париже во время отпуска.

– Как я понял, капитан Уилтон провел некоторое время здесь перед 1914 годом. Он и полковник Харрис не были знакомы тогда?

– Думаю, Чарлз был в Египте тем летом, когда мой муж умер. А Леттис, конечно, была в школе.

– А свадебные приготовления проходили спокойно?

– Насколько я знаю, да. Леттис заказала себе платье и на будущей неделе должна была ехать в Лондон на первую примерку. Приглашения были отправлены типографу, цветы выбраны для свадебного завтрака, строились планы свадебного путешествия – сомневаюсь, чтобы Марк возражал, если бы Леттис захотела отправиться на Луну! А Чарлз обожал ее и никогда не противился ее желаниям. Ей было достаточно попросить. Из-за чего им было ссориться?

В устах миссис Давенант слово «брак» звучало идиллически – такую высокую романтику не могла остановить даже смерть. И все же за те три дня после того, как Чарлза Харриса нашли убитым, Леттис, очевидно, не пыталась повидать Уилтона. Он, насколько знал Ратлидж, тоже не ходил в «Мальвы».

Ратлидж собирался развить эту тему, но тут дверь открылась, и капитан Уилтон шагнул через порог.

На нем был сельский твидовый костюм, который подходил ему так же хорошо, как, должно быть, униформа, придавая его мускулистому телу элегантность. Газетные фотографии Уилтона, стоящего перед королем, не воздавали ему должное. Он был таким же светловолосым, как его кузина, и глаза его были такими же синими, – словом, он полностью соответствовал популярному портрету «воина-героя».

«Нацепи ему на голову окровавленную повязку, дай саблю в одну руку и флаг в другую – и готов служака для вербовочного плаката, – мрачно заметил Хэмиш. – Только эти прекрасные летчики бомбили бедняг в окопах и поджигали других пилотов. Интересно, быть сожженным заживо лучше, чем задушенным в грязи?»