– Ирма… Все, я свободна. Мы расстались. – Ольга не могла справиться со слезами. Она-то думала, что сумеет взять себя в руки, набирая бесконечный международный номер. – Ирма, с ним все… Все кончено. Навсегда.

Невидимая Ирма молчала на другом конце провода, ожидая, что еще скажет Ольга.

– Ты слышишь меня? Я осталась одна.

Ей казалось, сердце бьется в цепких клещах и вот-вот замрет, сплющенное, раздавленное. Еще несколько вздохов – и все. Ну и пусть. Не важно. Она больше ничего не хочет.

– Ты сказала ему? – наконец долетел до нее спокойный голос Ирмы.

– Н-нет. Не сказала… Этого я не сказала… Я…

– Ты сказала ему что-то другое?

– Я вообще не говорила с ним. Я… я послала ему… одну фотографию.

– Могу себе представить, – хмыкнула Ирма. – Что ж, если ты поступила так, значит, иначе не могла. – Помолчав, добавила: – Ты не могла.

– Да, – тихо прошептала Ольга. – Ох, Ирма, но я так его любила! И я так его обидела! Так больно обидела… Мне самой невыносимо больно…

Она тяжело дышала в трубку, пытаясь успокоиться. Никогда еще Ольга Геро не вела себя так беспомощно перед подругой. Она вообще никогда ни перед кем не распускалась.

– Тогда зачем? – Голос Ирмы звучал ровно и сдержанно. В нем не было и тени женского любопытства. Ирма знала – бесстрастность лучше всего действует на человека в таком состоянии.

– Чтобы освободить его от себя. Я не хочу, чтобы он остался со мной из жалости. Я вообще не хочу, чтобы кто-то меня жалел. Понимаешь?

– Понимаю, Ольга. Я тебя очень хорошо понимаю.

– Я… не знаю, я совсем не знаю, как мне жить и зачем. Да кому я нужна?

– Кому? Себе. Ты нужна себе, Ольга. А теперь клади трубку и собирай вещи. – Ее слова прозвучали как приказ, и Ольга неожиданно для себя самой стала дышать ровнее. – Немедленно приезжай. Мы с Иржи ждем тебя.

– Но…

– Никаких «но». Заканчиваем разговор. До свидания, дорогая. До очень скорого свидания. Целую, милая.

– Спасибо, Ирма. Да… Хорошо. Я приеду.

Ольга положила трубку и повалилась на диван. Слез больше не было, но и сил тоже. Она зарылась лицом в подушку. Наволочка пахла любимыми духами, в них был свежий оттенок луговых трав. Перед глазами внезапно возникла отчаянно знакомая картина: яркий солнечный день, бездонное синее небо, над сиреневыми головками клевера жужжат мохнатые шмели. Дверь домика распахнута настежь.

Их со Славой домика.

Ольга любила выносить кресло-качалку и ставить его в самую гущу зарослей клевера, который вырастал на редкость высокий. Откинувшись на спинку кресла, с блаженной улыбкой на лице, наблюдая за суетой шмелей, шныряющих среди цветов, она ожидала его приезда.

Его!

Ольга со стоном повернулась на спину. Больше она никогда не увидит Славу. Никогда.

Слезы заливали лицо, будто неведомая рука открыла кран до отказа. Ольга не вытирала их. Слезы сами иссякнут, уже скоро. Они не помогают делу, знала она, но приносят облегчение. Картины жизни со Славой мелькали, как кадры из ушедшей жизни. Прошедшей. Никогда больше ничего такого не будет. Эту пленку надо скрутить в рулон и положить в коробочку вместе с другими – за свою жизнь она отсняла великое множество пленок. Об этой пленке надо забыть. Чтобы забыть о прошлом.

Зазвонил телефон. Ольга не сразу сообразила, что это за звук, утонув в слезах и воспоминаниях. Она не поменяла позу, не потянулась к трубке. Но этот внезапный звонок остановил слезы. Все, кран закрылся.

Телефон звонил не унимаясь, а Ольга будто одеревенела. Потом подняла руку, поднесла к лицу, щека все еще была влажная, она вытерла мокрую руку о халат и потуже затянула пояс на талии. Она не хотела слушать чужих голосов.

Итак, что ее ждет теперь?

Муки, боль. А дальше – темнота. Это не вымысел, не игра. Никто не знает, что увидит доктор Иржи, склонившись над ней, заснувшей наркотическим сном на операционном столе. Воображение рисовало вполне определенные кадры – она много раз снимала в больницах для разных журналов. Она не любила больничную тему, считая, что ей, фотографу, здесь ничего не надо искать – трагедия кадра разворачивается помимо твоей воли или участия, а просто передергивать затвор камеры Ольга Геро не любила. Она сама любила строить кадр.

Конечно, Иржи ничего не скажет ей до того, как получит результаты биопсии, этого анализа-приговора.

Ольга заставила себя встать с кровати и босиком протопать в ванную. В большом зеркале она увидела заплаканное серое лицо с темными кругами под глазами. Зеленоватые глаза под светлыми бровями смотрели жалобно и беспомощно, словно взывали к сочувствию и соучастию в ее судьбе.

Какие отвратительные глаза – глаза бездомной или побитой собаки, она не потерпит таких глаз! Она заставит себя смотреть как прежде – уверенно, твердо, прямо, сказала она себе, быстро сбросила халат и встала под душ. Струи воды хлестали тело, горячая вода сменяла холодную. Ольга любила этот мощный контрастный обвал воды, экзекуцию, как говорил… он.

Да мало ли что говорил он! Теперь ей на все плевать. Его больше нет с ней. Нет возле нее. Никогда не будет. Она не виновата, и он не виноват. Так вышло.

Горячая вода жгла кожу. Зеркало в ванной запотело, Ольга едва различала собственные очертания. Но свое тело она хорошо знала. Полезно носиться полжизни с тяжелым кофром по свету. Никакой зарядки не надо. Сменные фотообъективы тяжелые, они лучше всяких гантелей и тренажеров помогают сохранить осанку и тонус мышц.

Она долго не выходила из-под душа. Потом, когда наконец ей показалось, что смыла все слезы – и снаружи, и изнутри, – вытерлась большим махровым полотенцем – подарком приятельницы, которая ездила челноком в Южную Корею; между прочим, она бывшая переводчица с корейского. Потом, протерев зеркало сухим концом, осмотрела себя.

Очень скоро ее тело станет другим. Внутри и снаружи. Она тупо осматривала свой живот, белый, с тремя родинками, к которым он любил, прикасаться губами и… «Да перестань наконец, какая теперь разница, чем и как он любил прикасаться, черт бы тебя побрал!» – выругала она себя. Из запотевшего зеркала на нее смотрела другая женщина, совсем не та, которая недавно вошла в ванную. Каких-нибудь полчаса назад.

На нее смотрела обычная Ольга Геро – спокойная, независимая, уверенная в себе. Всегда готовая действовать так, как требуют ситуация и обстоятельства.

Ольга вытерлась, натянула голубые джинсы, красную футболку и пошла на кухню. Она велела себе позавтракать, выпить стакан кефира и большую кружку кофе. Ничто так не успокаивает нервы, давно убедилась она, как привычные действия. Итак, она завтракает. Потом… Она будет думать потом.

– Иржи, я вызвала Ольгу, – сказала Ирма мужу. – Пришло время ею заняться. Она для нас прекрасный вариант.

– Ты в ней уверена? – Иржи приподнял бровь, пристально глядя на жену. – Она согласится?

– Сейчас Ольга согласится даже на дозу цианистого калия, – хмыкнула Ирма. – У нее все болит.

– Сильные боли? – озадаченно спросил Иржи.

– Нет, боли не по твоей части. – Ирма покачала головой, золотистые волосы сверкнули на солнце. – Они из-за расставания с мужчиной. Не все мужчины такие, как ты. – Она встала на цыпочки и чмокнула его в щеку.

– Она сказала ему?

– Нет. Она не стала с ним объясняться.

– А что она сделала?

– Придумала кое-что., , более убедительное, чем слова. – Ирма многозначительно посмотрела на мужа. – Не забывай, она классный фотограф.

– Да, я помню. – Иржи внимательно смотрел на жену. В его глазах замерло любопытство.

– Подумай и скажи, чего не сможет простить нормальный мужчина? – Ирма испытующе смотрела на мужа.

– Нормальный? Ты на что намекаешь? – Глаза Иржи хитро засветились.

– Ну, лучше сказать так: мужчина традиционных взглядов. Да нет, я без всяких намеков… Мы – другие…