Уже поздним вечером, когда Энни подбросила меня до дома, я, прощаясь, спросил, когда мы увидимся снова.

– Посмотрим, – ответила она и усмехнулась. – Я, знаешь ли, стараюсь не гадить, где кушаю.

Но все равно у меня от счастья кружилась голова. Я до сих пор не мог поверить, что так быстро сблизился с Энни. В уме никак не увязывалась та девчонка-оторва, шастающая по горам, с рафинированной вашингтонской фифой, которую я знал по работе. Так легко и естественно между нами случился роман – и заканчиваться он явно не собирался.

Поначалу, как принято, мы назначали свидания, и я пытался всячески ее обворожить: мы дегустировали разные кухни и вина, ходили после работы в «Собрание Филлипса»[16] с непременным коктейлем в музейной кафешке. Но, к удивлению, очень скоро мы превратились в стабильную, нагулявшуюся по свиданиям пару. Когда не было срочной работы, мы могли все выходные бродить рука об руку по живописным окрестностям вблизи моего дома, или по полдня сидеть, болтая обо всем на свете, в каком-нибудь кафе, или читать рядышком на террасе. Нам ни на миг не хотелось расставаться. Я с огромным удовольствием наблюдал, как она оккупирует мою ванную, мало-помалу – то зубной щеткой, то флаконом с шампунем, – столбит отвоеванное пространство. Мое жилище было больше, чем ее, к тому же гораздо ближе к работе, а потому ей не было нужды каждый вечер возвращаться в свое однокомнатное пристанище в Гловер-парке. Как и в большинстве апартаментов вашингтонских трудоголиков, в ее квартире был минимум мебели и целые стопки нераспакованных коробок по кладовкам и шкафам.

Однажды вечером, месяца три спустя после того первого поцелуя, Энни приехала ко мне прямо с работы, прихватив тюк одежды из химчистки возле офиса. Мы поздно поужинали и устроились на диване почитать. Я сидел с краю, она же вытянулась, положив ноги на подлокотник, а голову – мне на колени, и я гладил ее по волосам. Через некоторое время Энни отложила книжку и, кивнув на свои костюмы, что висели в пластиковых пакетах на дверной ручке кладовки в передней, спросила:

– Ты не против, если я их оставлю здесь? Это будет проще, чем каждую ночь убегать домой переодеться.

Я задумчиво посмотрел на ее одежки. Все это время я что было сил старался не испугать ненароком свою подругу, выпалив фатальное: «Выходи за меня замуж», что просилось на язык всякий раз, как она заглянет мне в глаза. Я надеялся, мы с каждым днем будем все ближе и ближе друг к другу, что нам все комфортнее будет вместе – и в один прекрасный день я смогу захватить ее без долгого и сомнительного выяснения наших взаимоотношений. Наконец мой план сработал. Это был один из немногих моментов, когда я счел за лучшее промолчать. Хотя, сказать по правде, я влюбился в нее безумно и был бы беспредельно счастлив, если бы Энни перебралась ко мне в первый же день.

– Мне бы не хотелось тебя как-то стеснять, – произнесла она.

– Ну что ты, – отозвался я. – Ты лучшее, что когда-то случалось в моей жизни.

Я наклонился к ней и поцеловал в губы. Энни пробежала пальцами по моим волосам и посмотрела в глаза долгим, обволакивающим, нежным взглядом, явно обещавшим, что эта наша тихая вечеринка в гостиной вот-вот переберется в спальню.

Но тут зазвонил ее телефон. Он лежал на столе, ближе ко мне.

Я глянул на экран:

– Это Генри Дэвис.

– Не возражаешь? – спросила она и как бы невзначай обмолвилась: – Это по делу, очень важно. Я готовлю завтрашний запрос руководителю SEC[17].

– Держи, – передал я ей мобильник и мысленно выругался.

Она ответила Дэвису и вышла поговорить на террасу. Около пяти минут она стояла там на холоде.

– Извини, – вернувшись, сказала Энни и виновато улыбнулась. – А теперь… – провела она ладонью мне по груди. – Как насчет…

Я решил это не обсуждать. Просто взял ее за руку и повел наверх, в спальню.

Да, Энни, это работа. Благодаря ей у меня теперь было все, о чем я когда-либо грезил. И казалось, будто все это получилось как-то уж слишком просто. Хотя, конечно же, так оно и было.

Добро пожаловать в округ Колумбия, где отнюдь не место для веселых развлечений! Не счесть, сколько раз в первый год моего пребывания в Ди-Си разные субъекты в крахмальных воротничках на пустопорожних посиделках мне говорили: мол, хочешь иметь друга в Вашингтоне – заведи собаку, после чего ухохатывались над своей остротой. Предположительно афоризм этот пошел от Трумэна. Слыша его, я просвещался сразу по двум направлениям: во-первых, в Ди-Си недостаток искусства общения извращенно почитали за предмет гордости, а во-вторых, очередной мой собеседник полагал очень удачной шуткой объявить, что готов нагреть меня при первой же возможности. Зато, по крайней мере, честно.

Обзавестись друзьями в столице нетрудно – куда сложнее обрести хороших друзей, поскольку там полным-полно неотличимых друг от друга перелетных двадцати-двадцатипятилеток, работающих в тех сферах индустрии или политики, где больше всего ценятся фальшивое очарование и улыбчивая расторопность. Из всех новых знакомцев, что я обрел в округе Колумбия, особенно выделялся Так – работавший у Дэвиса родсовский стипендиат.

Этот парень являлся потомком целой династии госслужащих, давно обосновавшихся в Джорджтауне: дедушка его некогда был директором ЦРУ, отец являлся какой-то шишкой в Госдепартаменте. Родсовец так же быстро, как и я, продвигался по службе в «Группе Дэвиса», хотя, в отличие от остальных наших именитых ровесников, не был одержим ни политикой, ни властью – видимо, потому, что среди этого вырос.

Над парой проектов мы работали вместе. Нередко, засиживаясь вечерами, мы делали короткий перерыв и, чтобы выпустить пары, выходили погонять мяч на газоне перед зданием фирмы. Как-то раз около полуночи Так зафутболил мяч прямо на территорию посольства Сирии. У меня имелся некоторый опыт лазанья через ограды, а потому вернуть обратно мяч было не вопросом. И вот мы на пару вскарабкались на забор и спрыгнули по другую сторону. Пожалуй, только в Калораме можно сбегать за мячиком на территорию враждебного государства! Едва мы сцапали мяч, как из-за гаража выстрелила вспышка света. Я быстро подсадил Така и сам успел вовремя перемахнуть через забор.

Этот случай нас сдружил, мы начали общаться и во внерабочее время. Знал Так в высшем обществе буквально всех и каждого (ходили слухи, что он спит с дочкой вице-президента) и всем меня представлял.

Когда я только попал в этот город, то думал, что вечеринки там – ого-го! И если хорошей компанией вы нацелились чудесно отдохнуть, все будет просто здорово: друзья танцуют, кто-то целуется на пожарной лестнице, и до самого рассвета все сидят, болтая, у камина. Красота, да и только! Но на вечеринках в Вашингтоне даже двадцатилетние выглядят как разменявшие полтинник скучные женатики: вместо того чтобы веселиться, они завязывают контакты.

Как-то раз Так решил провести выходной дома с родителями и пригласил меня на барбекю. У них оказалось большое имение в Джорджтауне, с бассейном за домом. Был уже поздний вечер – а пили мы едва ли не с полудня, – и уж не помню, Так или я, но кто-то завел тему о нырянии. Недолго думая, я скинул одежду и, оставшись в одних трусах, прыгнул в воду. Помнится, летя в воздухе, я еще подумал, какая это классная идея: прохладная водичка отлично взбадривает. Но когда я вынырнул в конце бассейна и выбрался наружу – мокрый и одинокий, – я не увидел в воде ни одного купающегося. Только пьяно гудела у другого конца водоема компания, наполовину составлявшая европейский штаб Совета национальной безопасности. Я получил тогда урок: никогда не развлекайся на вечеринке.

Тот случай я как раз припомнил, собираясь нынче на коктейль. Приглашал издатель, парень с хорошими связями по имени Чип. Для меня это был шаг вверх в жестокой конкуренции за право оказаться среди наиболее известных васпов[18], о которых я слышал и в Гарварде, и в Ди-Си. (Кстати, приятель мой Так на самом деле, как выяснилось, именовался Эверетт Таккер Штраус Четвертый. Как обычно в частной школе перечисляют по списку богатеньких подготовишек? Берут ужасно занудное имя типа Уинтроп – и укорачивают его до комичного Уинни.)