— Нет, он в отъезде. Я жду тебя.

— Уже выезжаю. Целую, мама. — Она положила трубку. А если она выезжает, то это значит, надо садиться за руль и ехать немедленно на конечную станцию, тогда она успеет на поезд, который проскакивает мимо Ужмы без остановки.

Она побросала в зеленую дорожную сумку вещи, подарок матери уже с зимы готов — Дика вытропила куничку, Ульяна ее добыла и сама выделала. Мать очень любит классические костюмы, отороченные мехом. Вот пускай и порадуется.

Ульяна встряхнула шкурку, хорошая, пушистая. Загляденье.

Вжикнув молнией, она нацепила сумку на плечо, позвала Дику, заперла дверь на замок, и они отправились к машине.

Мать давно просила привезти Дику, которую она очень любила. Уже с порога Ульяна оглянулась на телефон. Сколько раз она говорила себе: надо купить с автоответчиком — да все никак руки не доходят. Вот! В этот раз, может, она все-таки найдет в городе такой телефон и купит. А то Купцов без нее сегодня позвонит — и никого…

Если позвонит, поправила она себя.

— Дика, рядом! — скомандовала Ульяна, и собака уселась на сиденье рядом с водительским. Ульяна улыбнулась. Вот ведь какая, все понимает, только не разговаривает. Сидит прямо, смотрит вперед, а сколько достоинства в осанке!

Дорога в этот час была пустынной, ехать недалеко, всего-то восемь километров. На станции она оставит машину у начальника во дворе, а на обратном пути заберет.

Любила ли она ездить к матери? Да, любила, но всякий раз, отправляясь к ней, она чувствовала себя так, как будто готовилась к исповеди. Хотя никогда на самом деле не испытала, что это такое — исповедоваться.

Мать, казалось, видела ее насквозь. Чем дальше, тем прозрачнее для ее взгляда становилась Ульяна, хотя они давно не живут вместе, встречаются не так часто, но, наверное, в том и заключается одна из причин — издали лучше видно. А другая причина — Ульяна знала и это, — она все больше становится похожей на отца. А мать отца прекрасно понимала и чувствовала.

Мать открыла дверь и всплеснула руками:

— Дика! Ну и красавица!

Собака кинулась к ней, она подпрыгивала и улыбалась, подтверждая наглядно, что и собаки умеют улыбаться, да еще как!

— А я, мам? — Ульяна изобразила этакую сиротку и исподлобья смотрела на мать.

— Ой, о тебе я вообще молчу. Просто загляденье. — Она раскрыла руки, принимая в объятия дочь, которая была выше ее на две головы. Худенькая, изящная женщина исчезла в объятиях дочери.

— Поздравляю, мам. Мы с Дикой поймали тебе подарок.

Она отпустила мать, чмокнув ее в последний раз в щеку, и дернула молнию сумки. Искристый мех заблестел в свете люстры, точно так же засветились глаза матери.

— Ох, моя мечта, — прошептала она и накинула себе на шею, как горжетку. — А мя-ягкая…

— Кто мастер? Я мастер.

— Ты сама выделала? — изумилась мать.

— Сомыч дал рецепт. Там не нужна высшая математика, как ты понимаешь. А терпение и аккуратность — это известно, от кого мне перепало. — Она подмигнула матери.

— Да уж, перепало немного.

— Да ты что, мам? У меня адское терпение.

— Перестань говорить о том, чего не знаешь.

— Ты про ад? — сощурилась, усмехаясь, Ульяна.

— Не ерничай, ладно? — тихим голосом попросила мать.

— Как скажешь, я твоя шелковая девочка.

— Мойте руки, лапы, — засмеялась мать, — и за стол. Дика тоже поплелась в ванную и стояла, подняв нос, ловя брызги, слетавшие с рук хозяйки.

— Мы не будем мыть тебе лапы, мы обманем, что их помыли, — прошептала Ульяна Дике прямо под нос.

Дика чихнула, соглашаясь.

Мать всегда готовила прекрасно, а с недавних пор — просто изысканно. В еде всегда заметно настроение хозяйки, это Ульяна уже поняла по себе.

— Ты счастлива, мама, я вижу, и дай Бог тебе продолжать оставаться в таком же состоянии души, — произнесла Ульяна, поднимая бокал с шампанским.

— Спасибо, Уля. Я правда счастлива. — Глаза матери излучали небывалый свет, и Ульяна ощутила легкую зависть. А у нее так же светились глаза, когда она была у Купцова? Она не знала.

— Уля, — мать положила Ульяне на тарелку кусочек севрюги горячего копчения, — я наконец научилась покупать продукты.

Ульяна подняла брови:

— Как это?

— А вот так. Продукты наилучшие. — Мать хитро улыбнулась. — Сейчас в магазинах всего полно, но кто, кроме продавца, знает, какая сметана, например, самая свежая?

— По дате на банке видно, — пожала плечами Ульяна, — проще простого.

— А вот и нет. — В голосе матери слышалось торжество, она сейчас напомнила Ульяне девчонку, которая знает секрет, который не знает никто. Челка на лбу подпрыгнула, мать подула на нее снизу, и Ульяна увидела под поднявшимися на секунду волосами морщинки, и ее сердце сжалось. — А вот и нет, — повторила мать, разрумянившись от вина. — Я подхожу к продавщице и тихо-онько говорю: — Я знаю, у вас вся сметана свежая. Делаю паузу и, не моргая, смотрю на нее. Но какая из них свежа-ай-шая? Понимаете ли, мне для особенного торта, который я пеку по очень сложному рецепту, необходима свежайшая. И что ты думаешь? Она мне говорит как на духу: «Видите, у этой сметаны срок годности полмесяца. Она не может быть свежайшей. Вот у этой — два дня. Берите ее». Так же и с этой рыбой. Прекрасная, да?

— Значит, и ты тоже устраиваешь другим проверочку! — Ульяна потерла руки, захмелев и почувствовав расслабление.

— А что значит — тоже? — подняла брови мать.

— Да я тут одно дельце проворачиваю, — засмеялась Ульяна. — Хочу проверить, что нужнее, что важнее: мое ружье или я сама!

— Расскажи, — попросила мать.

Ульяна рассказала, не все до деталей, но близко к правде. Матери и не нужны детали, она чуткая женщина.

— Значит, ты его… обманула?

— Да нет, я его не обманула. Я запустила дезу, чтобы он меня не обманул. Понимаешь? Я хочу узнать истину.

— Ты хочешь избежать страданий, — усмехнулась мать.

— А может быть, я хочу выполнить твой наказ?

— Какой из них? — В глазах матери возникло любопытство.

— Кто мне говорил, не выходи замуж за того, кого ты все равно бросишь? Вот я и хочу выяснить, чтобы потом его не бросить. А если я выйду за него, а потом узнаю, что он женился на мне из-за ружья…

— Но разве ты сама себе не веришь?

— Сама себе я, конечно, верю. Но…

— Уля, ты хочешь сделать то, чего не удалось еще никому. Поверить алгеброй гармонию, как писали таланты.

— Они давно это писали, — отмахнулась Ульяна.

— И еще я хочу тебе сказать одно: о чем думаешь, то и будет.

— Объясни.

— Ничто не проходит бесследно, даже мысль. Ты выпускаешь эту мысль в пространство, она уже не принадлежит тебе, ты не хозяйка ее больше. Мне жаль, — она сложила печально губы, — но я не удивлюсь, если у тебя ружье украдут на самом деле.

— Ох, ну ты и скажешь, мамочка! — Ульяна вспыхнула.

— Господь может захотеть проверить тебя. Поскольку ты сама решила проверить — обманом — другого человека. Ты смутила его душу.

— Ой, ма-ам, ну не надо. Я обычная, земная женщина. Никто ничего не украдет. А если он мне больше не позвонит или не захочет продолжать отношения, то и слава Богу. Меньше печали, меньше слез.

— Не надейся прожить жизнь без слез и печали. Ими питается наша душа.

Ульяна положила себе на тарелку кусок мяса и сделала вид, что занята только им. Что-то в словах матери ее задело, хотя она не соглашалась с ней полностью, но и ее в собственной выдумке что-то смущало.

— Посмотри, какая книга вышла у Георгия. Его лекции.

— «Христианская этика», — прочитала название книги Ульяна и отложила нож и вилку. — Солидно издано.

— Замечательная книга. Вот если бы ты ее почитала…

— Мам, почитаю. Но сейчас я готовлюсь к конференции в Лондоне…

Мать просияла.

— Я так рада… И знаешь, это кольцо… — она покачала головой, — знак. Я уверена.

— В чем уверена?

— В том, что в твоей жизни будут перемены. Серьезные.

— Ага. А если не будет, то я возьму и открою Зинаидину шкатулку.