На обед она сварила картофель с последней замороженной кровяной колбасой, приготовленной прошлой осенью. Еда, конечно, не вдохновляющая, поэтому Роза решила добавить к ней бисквитный пирог и кофе. Вода в кофейнике закипела. По щеке ее скатилась слеза. «Гребаная сучка. — Роза смахнула слезу и, засопев, взялась за нож. — Гребаная сучка, — прошептала она. — Слышишь, сволочь, это я тебе говорю. — Крышка на кофейнике запрыгала. Роза встрепенулась, приподняла ее, и лицо озарилось внезапной улыбкой. — Гребаная сучка. Мертвая, мертвая, мертвая сучка. — Настроение сразу приподнялось, она занесла нож над пирогом. — Подохла, и скоро тебя похоронят». Роза еще ни разу не слышала, чтобы муж изменил своей жене с мертвой сучкой.

Мэтью оторвал голову от подушки. Хотелось пить. А еще хотелось бы знать, отчего он проснулся: то ли от жажды, то ли от необычного шума, доносившегося снаружи. Он улыбнулся своей глупости, поняв, что никакого шума нет и за открытым окном стоит абсолютная тишина. Зевнув, он осторожно поднялся, стараясь не разбудить Тору. Сделать это было непросто, поскольку она умудрилась разлечься на всю кровать. Мэтью пришлось извиваться, как цирковому акробату, чтобы не потревожить ее. Он направился в ванную, пустил холодную воду и, пока та стекала, принес из комнаты бокал. Подставив его под струю, он вдруг уловил странный звук, закрыл кран и прислушался. В первый момент ему показалось, что где-то неподалеку плачет ребенок. Насторожившись, Мэтью прошел в комнату и попытался определить, откуда доносится плач. Но плач вдруг прекратился. «Вероятно, в отель заехала семья с ребенком и тот не может уснуть? — подумал он. — Да, скорее всего так и есть». Он посмеялся над своей реакцией и решил закрыть окно. Тора обычно распахивала его настежь, поэтому в комнате было довольно прохладно, Мэтью же привык спать в тепле.

Едва он опустил шпингалет, как плач послышался снова. Теперь Мэтью был абсолютно уверен — звук шел снаружи. Он раздвинул шторы и вгляделся во тьму лунной ночи, но ничего не увидел. Тем временем плач прекратился так же неожиданно, как и возник. Мэтью постоял у окна, ожидая услышать его вновь, но, устав и озябнув, с удовольствием вернулся под пуховое одеяло, абсолютно убежденный — он явственно слышал плач младенца, и тот доносился снаружи.

Японцы, отец и сын, поразили Тору своей утонченной вежливостью. Рядом с ними она казалась себе подвыпившим водителем-дальнобойщиком. Она изо всех сил старалась не ударить лицом в грязь — говорила спокойно, двигалась медленно, избегала всяческой мимики, — но, увы, напрасно: натура брала свое.

Мэтью выглядел несказанно лучше, из чего Тора сделала вывод: работа в немецком банке явно имеет свои положительные стороны. Поэтому она решила держаться в тени, а все разговоры предоставить ему. Японцы, вернувшись с короткой утренней прогулки, которую, по словам Вигдис, совершали регулярно, устроились недалеко от входа в отель. Они облюбовали деревянные кресла, расставленные вдоль стены, и наслаждались редким для здешних мест солнечным днем.

— Так вы не знали ее? — тихо спросил Мэтью, четко выговаривая слова. Он был раздражен поведением Торы. Услышав его рассказ о ночном плаче, та лишь посмеялась и заявила, что все это ему приснилось.

Сын перевел слова Мэтью на японский, поскольку его отец других языков не знал, выслушал ответ и повернулся к ним.

— Простите, но мы не понимаем, о ком вы говорите.

— Об архитекторе. Она работала на владельца отеля. Молодая женщина, темноволосая, — пояснил Мэтью.

Старик положил костлявую руку на плечо сыну и что-то тихо произнес. Тот внимал ему с чрезвычайной серьезностью, затем кивнул и снова перевел взгляд на Мэтью.

— Возможно, мой отец видел женщину, о которой вы спрашиваете. Она стояла у входа в отель, беседовала с человеком в инвалидном кресле и сопровождавшей его девушкой. В тот момент в руках у нее были чертежи, и она делала в них какие-то пометки. Может быть, она?

Мэтью вопросительно посмотрел на Тору.

— Были у нее знакомые в инвалидном кресле?

Та покачала головой:

— Не знаю, ни разу не слышала.

Мэтью попросил сына узнать у отца, знаком ли он с этой парой.

Японцы снова обменялись несколькими фразами, после чего сын перевел Мэтью и Торе:

— Нет, мой отец их не знает, но женщину видел в отеле, а молодую женщину — недалеко отсюда. — Он поклонился и продолжил: — Отец говорит, что заметил ту пару, поскольку девушка была особенно заботлива к инвалиду. Но ничего больше ни об архитекторе, ни о девушке с инвалидом он не знает. Сам же я не припоминаю ее, поэтому не смогу быть вам полезным.

Мэтью и Тора переглянулись. Причин беспокоить нездорового человека больше не было.

— Громадное спасибо, мистер Такахаси, — произнес Мэтью с легким поклоном. — Желаем вам приятного дня.

— Спасибо, — ответил сын, вставая, и помог подняться отцу. — Нам нравятся здешние места. Мой отец болен, но на свежем воздухе чувствует себя много лучше.

— Надеемся, он скоро поправится, — вежливо улыбнулась Тора. Он тоже улыбнулся в ответ, и они попрощались.

Войдя в вестибюль, та повернулась к Мэтью и недовольно констатировала:

— Боюсь, ничем они нас не обрадовали.

Мэтью пожал плечами.

— А ты надеялась, что они назовут тебе имя убийцы? — Он нахмурился. — Мне же кажется странным один факт: отец видел Бирну, сын же утверждает, что не знает ее. А ведь он неотлучно находится при нем. Так сказала Вигдис, помнишь? Вопрос: где же был сын, когда его отец видел Бирну и девушку с инвалидом?

— Возможно, он заметил их из окна, — предположила Тора. — Если бы сын тоже ее видел, он бы нам обязательно сообщил об этом. Зачем ему что-то скрывать?

— Не знаю, — задумчиво произнес Мэтью. — Только есть еще одна странность. Сколько времени Бирна разговаривала с девушкой и инвалидом? По всей видимости, долго, раз отец обратил на них внимание. В то же время ответы сына были на удивление короткими. И, кстати, отметь — японцы даже не спросили, почему мы расспрашиваем их о Бирне. Удивительно.

— Может, из присущей японцам вежливости? Вероятно, в их стране любопытство считается пороком хуже воровства. — Тора проголодалась и метнула взгляд в сторону висевших на стене часов. — Пойдем быстрее в ресторан, пока там завтрак не убрали.

Мэтью изумленно посмотрел на нее, затем на свои часы.

— По-моему, в восемь утра они не закрываются, как ты считаешь?

— Пойдем, — повторила Тора, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Если я не выпью чашку кофе, то умру с голоду. В ресторане, между прочим, мы сможем побеседовать с другими постояльцами отеля.

— Я не хочу, чтобы ты умирала от голода, — отозвался Мэтью, следуя за ней. — Даже если ты не веришь, что я действительно слышал ночью детский плач.

— Опять, — простонала Тора. — Ну сколько можно говорить о брошенных младенцах? — Заметив недовольное лицо Мэтью, она усмехнулась. — Не будь таким глупым. Идем, кофе приведет тебя в чувство.

В ресторане оказались занятыми только три столика. За одним восседала престарелая пара, которую Тора видела здесь раньше. За другим завтракал Магнус Балдвинссон, упомянутый Йонасом. За третьим сидел, о чем-то задумавшись, симпатичный молодой мужчина, загорелый и на вид вполне крепкий, одетый в дорогой модный костюм. Тора сразу же решила сосредоточиться именно на нем. Она легонько толкнула Мэтью локтем и заговорщицким голосом произнесла:

— Посмотри. По-моему, это Тростур Лауфейярсон, байдарочник. Йонас считает его причастным к смерти Бирны. Посмотри, какое напряженное у него лицо. Давай сядем рядом с ним.

Они прошли к буфету, и Тора быстренько накидала в тарелку первой попавшейся снеди. К ее огорчению, Мэтью не торопился. Он вальяжно прохаживался вокруг стола, тщательно выбирая завтрак. Тора подскочила к нему и снова ткнула в бок локтем.