– Да как же он снял трусы, если не снял колготки?! – воскликнула она, уже немного позабыв, что перед ней находится мать убитой и выражаться следует осторожнее. – Ведь никак не получится!

– Что? – переспросила женщина. – Почему? Колготки он снял!

– Вы сказали – спустил, – поправила ее Катя. – Я вас верно поняла? Колготки были сняты не полностью, вы говорили – до колен? Но пока колготки оставались хоть на какой-то части ее ноги, трусики он снять не мог! Никоим образом!

Женщина призадумалась и в конце концов растерянно кивнула:

– Ну, верно. Только их нет.

– Не надела? – предположила Катя. – Такое возможно?

– Ирка-то? Да нет, она всегда за собой следила. Белья этого у нее было… – Женщина покачала головой. – Нет, этого не было. Была в трусиках, а осталась без. Точно могу сказать, в каких она была, я так и следователю сказала.

– Да как вы можете это знать? – удивилась Катя. – Ведь не угадаешь.

– С ней – угадаешь! – заверила ее женщина. – Трусики были белые, кружевные, с красным бантиком спереди.

– Откуда вы знаете? – недоумевала Катя. – Да еще так точно?

– Да она всегда носила гарнитуры, – пояснила та. – Так и покупала – в одной упаковке лифчик и трусы. Лифчик был белый, кружевной, с красным бантиком спереди, и трусики – такие же. По-другому у нас не бывает. Я следователю сразу сказала – раз так, ищите белые, кружевные, с бантиком.

– Ну да, единственная улика, – вздохнула Катя. – Значит, он их срезал, а не снял. Ножницами или ножом… Специально охотился. Да уж, убили ни за что, за тряпку! Мальчику-то скажете?

– Да вот не знаю, пока помолчу, а потом, конечно, скажу. Боюсь я. Парень ее любил как не знаю кого. Меня вот нет. – Женщина вздохнула. – Ну, ясно почему, меня и сама она не слишком-то обожала. Поссорились мы еще тогда, когда она залетела непонятно от кого. Я ее спрашивала: «Ну хоть знаешь, кто отец? Ты от кого рожать собралась?! Какие твои годы?! Тебе не тридцать пять, когда уже все равно, девка молодая… Охота обузу брать!» Она: «Нет, буду рожать, не твое дело, сама воспитаю». – Она поспешно закурила и продолжала: – Я больше не вмешивалась. К ней с добром, а она с дерьмом.

«Ай да мамаша! – подумала Катя. – Так ли ей нужна моя помощь? Может, дать деньги и пойти пока? На похороны приду… Нет, сейчас уходить неловко. Парня жалко. С такой бабушкой ему придется невесело». А бабушка рассказывала, энергично помахивая сигаретой:

– Не нашлось на нее нормального мужика, вот досталась маньяку! Все, как я и говорила: не гуляй с кем попало! Теперь будут искать среди ее знакомых. Записную книжку забрали с телефонами. Твой на обоях был записан. Над телефоном, карандашом. Только твой и был. Меня спрашивали, кто ты, я рассказала, что школьная подруга. Тебя тоже допрашивать будут.

– Да уж, конечно. Только я про ее знакомых ничего не знаю. Особенно про мужчин. Она не откровенничала на эти темы.

«Да уж, это не Лика, – подумала она. – Лика бы все сразу выложила. Ира была скрытная, замкнутая. О пустяках поболтать – пожалуйста, о Марлен Дитрих там или о косметике, о парфюме… О шмотках тоже и о белье, точно, теперь вспомнила, она обожала рассказывать, какое белье купила, за сколько и где. Это было ее хобби в каком-то смысле. И вот как оно закончилось. Нарочно не придумаешь! Кто-то тоже, оказывается, любил женское нижнее белье настолько, что убил из-за трусиков Иру».

– Мама! – раздался вдруг из комнаты испуганный детский голос. – Ма-ам!

Катя вздрогнула и посмотрела на женщину. Та торопливо вышла из кухни, и спустя мгновение в комнате послышались увещевания:

– Ты что не спишь? Куда вылез? Давай я тебя уложу. Ну, давай…

– Где мама? – захныкал сонный ребенок. – Там?

Катя задержала дыхание. «Он принял мой голос за голос матери, – поняла она. – Я сойду с ума. Вот так все кончается. Тот, кто ее убил, не подумал об этом вот голосе. Да наплевать было на ребенка тому, кто это сделал! Нет, это не скотина! Это хуже! Это нелюдь!»

– Мама в Воронеж поехала, к Наде, – сухо отвечала женщина. – А тебе велела вести себя хорошо. А ты капризничаешь, не слушаешься бабушку.

Ребенок замолчал, видимо, поверил. Еще что-то тихо спросил, а потом замолк окончательно, – наверное, уснул. Женщина вернулась в кухню.

– Спит, сирота. – Она снова вытирала слезы. – Привалило мне счастье на старости лет. Вместо внука сын оказался, теперь все будет на мне.

– Если бы удалось отца найти, он мог бы помогать, – неуверенно предположила Катя.

– Если бы удалось его найти, я бы ему, скотине! – в сердцах сказала та. – Не знаю, что это за птица такая, но перья ей я повыдергала бы! Сдается мне, он даже не интересовался, есть у него сын или нет.

– Тогда труднее… – кивнула Катя. – Сейчас мужики не особенно щедры на алименты. Поди добейся!

– Вот-вот… – вздохнула женщина. – Ну что ж, спасибо, что пришла. Есть, значит, у Иры друзья. На похороны я тебя позову, ты уж мне помоги! Руки отвалятся, да еще это следствие…

– Конечно, я помогу! – в который раз пообещала Катя. – Можно я позвоню от вас? Мне все же надо ехать, завтра на работу… Мой телефон у вас есть, и возьмите еще этот… – Она быстро написала номер на листочке, вырванном из блокнота. – Я могу быть и там.

– Работа? – спросила та.

Катя только покачала головой. Она набрала тот самый номер, который написала матери Ирины, и дождалась, когда ей ответит знакомый голос.

– Дима? – спросила она. – Не спишь еще? Послушай, тут такое дело… С Ирой случилось несчастье. С какой Ирой? Ну, с Ардашевой, Господи! Я тебя прошу, приезжай и забери меня отсюда. Да. Да. К тебе. Все расскажу по дороге. Не хочу по телефону. Да, изменилось. Да. Жду.

Через сорок минут Дима посигналил под окнами. Они уговорились, что подниматься наверх он не станет, иначе разговоры с матерью Ирины могли затянуться очень надолго. Катя попрощалась, отдала деньги (они были приняты как неожиданный дар судьбы, хотя после Иры должна была остаться сумма немаленькая). Но Катя решила не торговаться с чужим несчастьем, несмотря на то что женщина эта становилась ей все больше и больше несимпатична.

– Вот такие дела… – закончила она через час рассказ о случившемся.

Она сидела в глубоком удобном кресле, держала в руке пустую рюмку, резко пахнущую коньяком, и смотрела куда-то невидящими глазами. Дима лежал на широкой кровати, часто сопя и вздыхая, время от времени вытирая нос платком. Вид у него был совершенно больной, и путешествие к дому Ирины ему здоровья не прибавило. «И все же он не отказался, – думала Катя. – Приехал почти сразу же, значит, гнал как сумасшедший. А почему? Потому что понял, понял, что я сдаюсь. Да и как мне не сдаться? Как не сдаться, когда Игорь отколол такую штуку?! Дима точно так же болен, как и он, но приехал, стоило мне только позвонить. Ну так пусть будет так! Лет ит би, как поют „Битлз“. Он сам ускорил развязку. Жалеть больше не о чем. Он не знает, где я, думает, наверное, что у Иры. Свинья! Какая свинья! Он ведь знал, что она моя хорошая подруга, и все же… Нет, от таких мужей уходят не к подругам, а гораздо дальше… Что я и сделала».

– Ложись со мной, – слабым голосом попросил Дима. – Мне так холодно. Не бойся, я не заразный. Это просто простуда.

– Просто простуда… – Катя вздохнула. – Слушай, выпей чего-нибудь, а то смотреть страшно.

– Не хочу, – послышалось из-под одеяла. – Лучше ляг со мной.

«На войне как на войне, – подумала Катя. – Пусть будет так!» Она быстро разделась, не давая ему времени рассматривать себя, и нырнула под одеяло. Как только она оказалась рядом, он крепко ее сжал в объятиях и принялся целовать. Вид и напор при этом у него были совсем не больные.

– Так ты комедию ломал? – поняла наконец Катя. – Что-то мне кажется, ты себя чувствуешь лучше, чем я!

– Прекрасно себя чувствую, – шептал он, впиваясь губами в ее шею. – Замечательно! Потрогай сама!

Он схватил ее руку и заставил ее убедиться в том, что он совершенно здоров. Катя рассмеялась и удивилась тому, что совсем на него не сердится.