– Она так любезна, что я даже не знаю, как себя вести, – призналась Лида, закрыв за нею дверь. – Мне перед ней неловко.

– Что тут неловкого?

– Надо бы как-то… Бутылку шампанского, что ли, с ней выпить…

Алеша выразительно указал пальцем на смежную стенку:

– Думаешь, мадам пьет?

– И ты заметил?

– Да, глаза опухшие, лицо тоже… Отечное какое-то. Но вообще-то на алкоголичку не похожа. Приличный вид…

– Все может быть. – Лида открыла шкаф и вяло принялась развешивать одежду. На нее как-то сразу навалилась вся дневная усталость. Радостное возбуждение прошло, она чувствовала, что через час уснет. – Живет, кажется, одна. Так было сказано в объявлении.

– Интересно, кто-нибудь, кроме нас, к ней приходил? – Алеша достал постельное белье и вытащил из узла подушки. – Посмотри, какое ложе! Неужели мы этой ночью не будем спать валетом?!

– И не будет пружины, которая норовила проткнуть мне печень!

Они по очереди приняли душ, потихоньку, еще не освоившись, вскипятили чайник на чистой, пустой кухне, где на окне стояли буйно цветущие фиалки. Девушка не переставала сравнивать новую квартиру с предыдущей, и все сравнения были к лучшему. Плита была новенькой и зажглась без капризов. Кран над раковиной даже не делал попыток хулигански свистнуть и плюнуть водой в того, кто к нему прикоснется. Если тут и были тараканы, то, по-видимому, они пока стеснялись новых жильцов и не показывались на глаза.

Когда супруги легли в постель, Лида блаженно заворочалась, повернулась к мужу и прижала к его плечу горящее лицо.

– У тебя температура поднимается! – испугался он.

– Вроде нет. Устала… Знаешь, даже если хозяйка пьет, мы все равно попали в рай.

– Это верно. И слышишь, какая здесь тишина?

Они замолчали. Хозяйка не солгала – под окнами в самом деле за весь вечер не проехала ни единая машина. В ее комнате за стеной тоже было тихо, даже телевизора не слышно. А возможно, стены были достаточно толстые.

– Ты начнешь работать завтра? – сонно поинтересовался Алеша. – Сделай паузу, подумай…

– Не могу. Я обещала сдать рукопись в декабре, а сейчас октябрь кончается. Я и так все думаю, думаю об этом! Пора наконец начать!

– И ты веришь, что сможешь?

Она промолчала, закрывая горящие глаза. Тихо и темно, широкая мягкая постель, дыхание засыпающего мужа рядом. «Я смогу, – подумала она. – Хотя бы потому, что должна все это сохранить. Я напишу эту книгу, во что бы то ни стало!»

Они были вместе пятый год – с того осеннего дня, как впервые столкнулись в коридоре общежития. Лида шла от кастелянши, прижимая к груди стопку белья, подушку и два одеяла. За этой грудой она не разглядела парня, поднимавшегося ей навстречу по лестнице, и ахнула только тогда, когда отлетела к стене, а подушка покатилась вниз по ступенькам. Остальное ей удалось удержать.

Алеша поднял подушку, отряхнул ее, помог донести до комнаты. По дороге они посмеялись и познакомились. Он учился на четвертом курсе, посещал поэтический семинар. Она только что поступила на отделение художественного перевода. Вторым языком у нее был испанский.

Через два дня, встретив девушку на перемене, он пригласил ее в кино. Они сходили в «Киноцентр» на Красной Пресне, но сейчас Лида смутно вспомнила бы, что они смотрели. Этих походов позже было без числа, даты и фильмы смешались, остались только обрывки воспоминаний о необычайно теплой, долгой осени, какая стояла в том году. Снег выпал только в конце ноября, и к тому времени молодые люди уже обитали в одной комнате. Этого удалось достичь путем тройного обмена с соседями по общаге.

Алеша ничего от нее не требовал и на этом переезде не настаивал, но Лиде самой надоело встречаться мимоходом, урывая случайные свободные часы, когда их соседи по комнате куда-то уходили по вечерам. Это было унизительно – каждую минуту ждать стука в дверь и, как бы ни кружилась голова от поцелуев, помнить, что ты в общаге, что любая личная жизнь тут относительна, а то, что ты сам называешь любовью, другие назовут «сошлись».

Однако к их связи отнеслись довольно мягко, можно сказать – одобрительно. О них даже не сплетничали. В общежитии многие жили парами, и вряд ли коменданту было известно, в каких именно комнатах обитают студенты, – все менялось чуть ли не каждый день. Создавались и распадались мимолетные браки, рождались дети, о которых начальство якобы ничего не знало, хотя те целыми днями играли в коридорах. Раздавались пощечины и поцелуи… А Лида с Алешей без шума и трагедий оставались вместе, в маленькой комнатке рядом с кухней. Они сами купили и наклеили обои, уезжавшая на родину грузинка подарила им несколько горшков с цветами, араб – кресло, молдаванка – занавески… Комната стала уютной, и, если забыть о желтом, странно пахнущем коридоре за дверью, можно было вообразить, что они обзавелись настоящим домом. Однако этому воображаемому мирку скоро пришел конец.

Прошло два года, и Алеша закончил институт. В сущности, это было радостное событие. Радостное для кого угодно, но не для него. У него кончилась прописка. На первых порах, когда бывший студент проходил мимо вахты, знакомый охранник все еще здоровался с ним… Но вскоре насторожился и начал расспрашивать об аспирантуре. Документы, конечно, были поданы, но Алеша провалился. Конкурс в том году был слишком велик, а глубокими познаниями парень не блистал.

В то лето Лида домой не уезжала. Она помогала мужу готовиться к экзаменам, вместе с ним ходила в библиотеку, собирала материалы для проекта кандидатской диссертации… Все оказалось бесполезным. Девушка была в отчаянии.

– Что ж, снимем где-нибудь комнату, и я найду другую работу, – бодро утешал ее муж, когда стало ясно, что надежд на его поступление больше нет. – Настоящую работу, на целый день, а не приработок, как сейчас. Подумаешь, что прописка кончилась, она не везде требуется. Поживем так, пока ты не закончишь институт, потом будет видно.

– Да-да, снимем комнату, – уныло соглашалась она. – Я тоже попробую работать.

Он прижал пальцем кончик ее носа, сказал «пип!» и весело заявил, что такую маленькую девочку никто не работу не примет.

Лида улыбнулась, но ей было страшно. Прожив в общаге два года, она успела наглядеться на то, как просто и жестоко распадались студенческие браки – в том числе и те немногие, что были зарегистрированы официально. Сокурсникам приходилось чуть легче: как-никак они вместе поступали, вместе оканчивали институт и вместе уезжали – причем иногда в одну и ту же сторону. Но если муж и жена учились на разных курсах, их неизбежно ждали долгие скитания по съемным квартирам, нелегальные ночевки в общаге, взятки коменданту, унизительные прошения на имя ректора… И чаще всего семьи распадались.

Лида знала, что в Ростове-на-Дону, откуда Алеша родом, его с нетерпением ждет большая семья – мать с отцом, две сестры, семьи сестер, племянники, старики… Она ни с кем не была знакома, но знала всех по фотографиям, которых у мужа был целый альбом, и понимала – войти в эту семью будет непросто. У всех был такой счастливый, сплоченный вид, что казалось – пришлых им не надо.

– Не выдумывай, – уверял ее муж. – Мама, знаешь, как тебя полюбит?

– С чего ты взял?

– Она любит всех, кого люблю я.

Возражать было бессмысленно – Лида и сама понимала, что преувеличивает свои страхи. Но как ей было не бояться, когда в ее собственной семье не было ни таких ясных улыбок, ни спокойных взглядов, а если делались семейные фотографии, то люди на них напоминали случайных прохожих, которых силком согнали в кучу и принудили смотреть в одну точку!

– Почему ты не хочешь съездить на лето в Ростов? – уговаривал ее муж, когда еще учился. – Не хочешь жить у родителей – поживем у сестер, любая будет рада! Они мне все время пишут письма, хотят познакомиться с тобой!

– Алеша, мне нужно время, чтобы решиться!

Но все-таки они снялись вместе и послали его родителям фотографию. Это было сделано как раз в ту пору, когда Алешу выселили из общаги. Молодые люди снялись в осеннем парке, на фоне замерзающего черного озерца. Фотоаппарат держал ребенок, случайно проходивший мимо них с собакой. Он очень старался, но, вероятно, снимал впервые, так что умудрился запечатлеть самого себя – в кадр попал краешек его пальца, напоминавший розовый воздушный шарик. Молодые люди улыбались, торопливо и зябко обнявшись, и сами в этот момент были немного похожи на детей – чем-то встревоженных, но все-таки счастливых, особенно Лида. Она и ростом походила на девочку – ее голова едва доставала Алеше до плеча, хотя тот вовсе не был великаном. Ее русые волосы спутались от резкого ветра, темные глаза блестели, губы и щеки порозовели от холода. Муж покровительственно держал ее за плечи, но его лицо казалось таким юным, что ему самому не мешало бы сыскать покровителя. Это его расстраивало – парень жаловался, что никто не дает ему настоящих лет, не верит, что ему уже двадцать шесть, все принимают за восемнадцатилетнего.