Владлена налила себе еще рюмочку, опрокинула, вздохнула:

– Не зря все оставили. Не подвел сынок. А я пошла прибираться по квартирам. Сначала по объявлению – повезло, потом уже меня стали рекомендовать. Я аккуратная очень прям – хозяева довольны. Иногда, правда, такие попадаются! Вот на Рублевке работала, платили мало, в доме своем загородном запирали. Ой, как вспомню. Еле ноги унесла я от них. Многие придираются, строят из себя. Вот ты, сразу видно, женщина интеллигентная. А есть ведь такие, что только с виду хороши, а внутри склочные и за копейку удавятся. Но это я так, ворчу, захотелось что-то поделиться, а вообще я любой работе рада, любым хозяевам. Деньги почти все за квартиру уходят и Коле на обновы. Парень молодой, надо одеваться. Девчонки опять же. А разве уборщицей много заработаешь? Коленька вот тоже вроде пошел подрабатывать немного. У меня вся надежда на него. Выучится, тогда заживем.

– Повезло вам с мальчиком. – Глаза уже закрывались. – Вы, если хотите, посидите еще, а я, с вашего позволения, пойду.

– С моего позволения, ишь ты. А про Гришу-то? Про Гришу ты спрашивала? – После спиртного Владлена раскраснелась, сняла олимпийку. Подбородок расплылся, маленькие глазки заблестели.

– Давайте завтра уже. Устала я очень. Вы постель-то себе найдете? Вот в комоде белье.

– Найду, найду. Давай, отдыхай уже. Я все приберу, дверь закрою.

– Ну спокойной ночи, спасибо вам еще раз.

– Спокойной. Лекарство не забудь выпить. И зови сразу, если что. Не стесняйся.

Когда Ольга ушла, Владлена откинулась на стуле и плеснула себе еще. Стала оглядывать пространство.

Ольга с Гришей любили свой дом и не обставляли его по принципу – что в городе не нужно, отвезем на дачу. Помимо старой мебели родителей – тяжелого красивого буфета, массивного комода, круглого стола, – они покупали сюда много симпатичных вещей, возили всякие мелочи из-за границы – специально выбирали именно на дачу. На полу лежал мягкий ковер. Висели красивые шторы. Только все покрылось пылью и одиночеством.

– Да-а-а, ну и доверчивая душа. Пустила чужого человека ночевать, сама ушла. А тут мебель, и вон вазы стоят, дорогие небось. – Вообще Владлене такой интерьер был не по душе. Она любила новенькое. Владлена подошла к комоду и взяла в руки вазу, стала ее разглядывать. – Поди ж ты, фарфоровая что ли? Тонкая какая. – Внезапно раздался шорох. Она повернула голову, ваза выпала из рук на пол и разлетелась вдребезги. На комоде тихо сидела Ляля и в упор смотрела на нее.

– Ах ты, зараза! Черт лохматый! Подкралась! А ну пошла отсюда, чума болотная! – Наклонилась и стала собирать осколки. – Что я хозяйке-то скажу?! А вот скажу, что ты разбила, зараза такая. – Кошка сидела не шелохнувшись, и Владлена, напугавшись, схватила ее за шкирку, отнесла, брыкающуюся, в другую комнату и закрыла дверь. – Ну чисто черт – черная, глазищи блестят. Тьфу-тьфу-тьфу! – Владлена переплюнула через левое плечо и домела осколки. Выкидывать в мусор не стала, вдруг Ольга склеить захочет. Затем достала мобильный. Два пропущенных от сына. Написала эсэмэску: «Все в порядке, буду завтра». Получила ответ: «Мать, у тебя завелся кто?» И смайлик. Заулыбалась: Вот стервец! Хотела отписать, чтобы не тратил деньги, но передумала. Постелила себе на диване и через пять минут засопела.

Утром Ольга проснулась от какого-то совершенно умопомрачительного запаха. Она долго вдыхала его, стараясь угадать, и потом поняла: пахло сырниками и кофе. Боже! Как давно не было в ее жизни этого уютного, домашнего запаха. Сырники и кофе. Они с Гришей часто делали себе такой завтрак. Мысль о сырниках навела ее на мысль о Владлене. Вчера ей было так плохо, она настолько устала, что оставила незнакомого человека ночевать у себя в доме. Хотя вроде они близкие люди, получается. Ну, с натяжкой близкие, но все ж. Ольга поднялась, чувствуя, что набралась сил за ночь и хорошо отдохнула. Или во всем виноват этот запах? На кухонном столе красовалось большое блюдо с поджаристыми, румяными, ровненькими – один к одному – кругляшами.

– На колбасе долго не протянешь, – увидев Ольгу, констатировала Владлена Семеновна. – Доброе утро.

– Ну, вы просто волшебница. А где творог взяли?

– Что ж тут сложного? Вышла, у соседки спросила, где сельпо, и пошла отоварилась.

– Ой, как неудобно. Давайте я вам деньги верну, что же вы тратились?

– Ешь лучше. На-ка, вот самый жирненький. И кофейку с молочком. С утра-то самое оно.

– Ну, спасибо. А мы с соседями почти не общались. Родители, да. А потом все поменялось, кто дачу продал, у кого дети жили. И мы как-то не очень. Нам с Гришей хорошо было вдвоем. Никто не нужен был. Да, а как вы про Гришу-то узнали? Да присядьте, хоть кофе со мной попейте. – Владлена уже забралась на табуретку и отстегивала шторы с карниза.

– Нельзя тебе пылищей такой дышать. Заберу – постираю. Подоконники со шкафами протру сегодня. А шторы здесь не прополощешь. Да и сохнуть сто лет будут. Машинка нужна.

– Ой, да что вы! Господи, неудобно-то как.

– Да что тебе все неудобно! Вот злишь ты прям меня. Не чужие ж люди, говорю. У нас в семье не принято близких оставлять в беде.

– Да мы ж ведь и не знакомы совсем.

– Вот и познакомимся. Лучше поздно, чем никогда. – Сняв свое грузное тело с табуретки, она сложила шторы в пакет. Села за стол, сунула в рот полсырника, пожевала. – А с Гришей… С Гришей неожиданно, конечно, все получилось. Говорю, не виделись мы со школы. Он уехал, и никаких вестей. Вот, значит, мы в Москву попали с Колей, я убираться пошла. – Остановилась, громко прихлебнула чая. – Пошла, значит, убираться к одной. Богатая такая женщина, не жадная. Только куча собачек мелких у нее, лысых таких, с хохолком. Одна мерзкая была, прям так и норовила вцепиться в руки, когда полы прибираю или еще чего снизу. – Она доела сырник. Помолчала. – Так о чем я?

– О Грише.

– А, ну да. И вот и выхожу я от нее, а автобус мой ручкой помахал. А квартира-то эта прямо напротив Колиного института. Ну, я стояла, молодежь разглядывала, думала, может, и сынка встречу. Заходить-то после работы не решаюсь, не любит он этих телячьих нежностей. Ой, что ж за девки пошли, курят, матерятся, юбки едва срамоту прикрывают. Одна идет на каблучищах таких и раз-раз у дверей как поскользнется, ноги вверх. Вся стыдоба наружу. Я б повесилась, а эта только отряхнулась, папироску в рот и цок-цок. Ну я смотрю, а двери-то там такие большие, стеклянные, и случайно вижу: за ними стоит огромный портрет с черной лентой наискосок. Ну, как покойникам вяжут. Думаю, автобус еще минут двадцать ждать, пойду гляну. Еще Коленьку все высматривала, чтобы не столкнуться, а то подумает, что я специально к нему, обозлится. Просто любопытно стало да зябко было, погреюсь заодно, думаю. Подхожу, – батюшки-святы, Гриша. И по годам все сходится. И лицо почти не изменилось. Ну только постарело, а так чисто наш Гриша, как я его помню. Нашла женщину какую-то, на учительшу похожую, и не ошиблась. Я ей – так, мол, и так, откуда Георгий Юрьевич родом, не знаете ли? Она сама-то не знала, но отвела меня к ним в учительскую, что ли. Ну, я уже не сомневалась, что это он, а как мне городок-то, откуда он родом, назвали, я совсем удостоверилась. Сказали, где похоронен. Не зря, думаю, так случилось. Надо ехать. На девятый-то не успела, а сороковой отсчитала и поехала.

– Вот уж действительно судьба. Всю жизнь почти не виделись, и тут… – Ольга вздохнула.

– Да… Думаю, это Гриша к тебе меня привел. А то я смотрю – такая ты тетеха. Одной-то тебе не сдюжить. Кстати, вот. – Она достала из ящика пакет с разбитой вазой. – Кошка вчера с комода смахнула.

Ольга заглянула в пакет.

– Ой, это мы с Гришей в Париже купили на блошином рынке. Настоящая старинная китайская ваза. Жалко.

В комнату вбежала Лялька и стала тереться об Ольгины ноги, запрыгнула на колени:

– Лялька, ну что же ты, а? Ведь аккуратная была.