– Очки он, кажется, стал носить после того, как его выгнали, – вспомнил Малач.

– А выгнали этого Репф-ф-фа после того позорного случая в «Золотом шлеме герптш-ш-цога», – сказал Шермилло.

– Так это он хотел съесть на ужин серебристого рыбодракона! – догадался Тубуз.

– Да, – подтвердил Малач. – И, думается мне, в действиях этого господина прослеживается некая логическая цепочка. Но об этом мы подумаем после. А сейчас давайте поглядим, что соткал наш друг.

Полотнище оказалось пронзительно-синего цвета, такой иногда была вода в озере Зуро. Во всяком случае, Алесандро Б. Зетто, которого попросили полотнище развернуть и на вытянутых руках предоставить всем на обозрение, приходилось наблюдать именно такой цвет во время рыбалки в некоторых местах озера в преддверии очень хорошего клева. Узоры были вытканы золотой нитью и, как и говорил Воль-Дер-Мар, располагались вдоль краев треугольника и напротив его углов.

– Вот они! – Железяка сразу же ткнул пальцем в два одинаковых, соседствующих рядом друг с другом узора, полностью копирующих татуировки на его собственной ноге и на ноге Тубуза.

– А это очень похоже на ваш шрам, профессор Малач, – сказала Ксана, указывая на узор в нижнем углу. И тут же добавила: – А вот этот… рисунок на то, что мы видели на спине у Кызля. А этот – на рану Пуслана.

– Гр, на моя рана? – удивился тролль, приближаясь к холсту. – Но Воль не видеть моя рана!

– Он не видел, он чувствовал, – сказал профессор. – Уважаемый Шермилло, не покажете ли вы нам свой ожог? Я ничуть не удивлюсь, если он будет соответствовать вот этому замысловатому изображению. – Малач показал на верхний левый угол треугольника. – А вы, Мухоол, освободите-ка от бинтов свою шею!

– Вы думаете, что рыбодракон мог оставить… – засомневался молодой эльф.

– Здесь и думать нечего, – нетерпеливо оборвал его профессор. – Здесь не может быть простых совпадений. Все предопределено!

– Смотрите! – сказала Ксана, успевшая разбинтовать свою ладонь, обнажив красный рубец от ожога, оставленного брошью, и сравнивая его с еще одним узором на холсте. – Один в один!

– Совершенно верно! – согласился Малач. – Мухоол?!

Когда тот разбинтовал шею, ни у кого не осталось сомнений в совпадении шрама, полученного эльфом в ресторане, с еще одним вышитым на холсте узором.

Оставался еще один, пока что не отождествленный узор.

– Я видел его! – после некоторой паузы выпалил Железяка. – Только… только…

– Сейчас не время для церемоний, стеснений и недомолвок, уважаемый! – жестко сказал Малач. – У кого ты видел это?

Сильно покрасневший Алеф, не поднимая глаз, подошел к Зуйке, которая непонимающе смотрела то на него, то на остальных.

– Помнишь, там, в библиотеке… – тихо сказал лекпин и только теперь встретился с ведьмочкой взглядом. Она посмотрела на него точно так же, как и тогда, во время отборочных соревнований, когда ее дисквалифицировали за нарушение правил. И так же, как и тогда, Железяку от этого взгляда буквально передернуло.

Ни слова не говоря, Зуйка подошла к табурету и, задрав насколько можно высоко свою юбку, поставила на него правую ногу, предоставив на обозрение вычурный шрам на внешней стороне бедра.

– Совпадает, – сказал профессор Малач. – Спасибо, Зуйка. И, пожалуйста… извини всех нас.

– Сейчас время не для церемоний и стеснений, – сказала ведьмочка, оправляя юбку. – Ведь так?

– Да, да, – согласился профессор. – Но вот эти три явно незаполненных на холсте места…

– У меня просто не было на это времени, – сказал Воль-Дер-Мар. – Позвольте мне все закончить!

– Тебя нужно оставить одного? – поинтересовался Малач.

– Это вовсе не обязательно. Но мне необходима полная тишина.

– Хорошо.

– Те, у кого еще остались бинты, попрошу их снять. Не беспокойтесь, это ненадолго, – сказал Воль-Дер-Мар и сорвал бинт со своей левой руки, в ладонь которой несколько часов назад его укусил Курт.

То же самое сделали сам Курт и Четвеерг. Раны всех троих, впрочем, как раны и отметины всех собравшихся (за исключением Алесандро Б. Зетто), были, если так можно выразиться, в одном стиле – стиле древних рун.

– Холст должен быть натянут, словно на подрамнике.

Воль-Дер-Мар взял протянутую ему Зуйкой иглу с продетой в ушко золотой нитью. Алесандро, держась за два верхних кончика, а Тубуз – за нижний конец треугольника, натянули холст. Прижав ушко иглы к губам, Воль-Дер-Мар неразборчиво прошептал какое-то заклинание, и игла, вырвавшись из руки, пронзила холст. Она замелькала, протыкая его то с одной, то с другой стороны, и на глазах у изумленных друзей на холсте появился точно такой же рисунок, который кровоточащими полосами красовался на руке Четвеерга. Затем в течение каких-нибудь десяти минут золотистые узоры повторили шрамы на ладонях самого Воль-Дер-Мара и Курта. С последним стежком нить закончилась, и игла сама собой оказалась в руке ткача, который уже приготовил новую нить, на этот раз серебряную.

– Я все-таки не могу понять, – нарушил молчание Четвеерг. – Что все это значит? Зачем нужно все это вышивание?!

– Гр, это знамя!

– Вы совершенно правы, уважаемый Пуслан, – согласился Малач. – И, насколько я понимаю, на нем не хватает только одного изображения…

– Оно появится не раньше, чем через два часа, – сказал ничего не видящий Воль-Дер-Мар, с первого раза продевая нить в ушко.

– В таком случае наши будущие студиозы смогут лицезреть это произведение искусства только по окончании сегодняшнего экзамена.

– Как экзамена? – послышалось сразу несколько голосов.

– Вы разве забыли? Сегодня же понедельник, и вам предстоит сдавать последний экзамен, по окончании которого решится ваша судьба.

– Но мы же совсем к нему не готовились, – обреченно сказал Тубуз.

– Не беспокойс-с-ся, – сказал Шермилло. – Подготовка к этим экзаменам длилас-с-сь всю твою жизнь.

– Внимание, господа! Поймать должен каждый! – Стоя на капитанском мостике, декан факультета рыболовной магии Эразм Кшиштовицкий оглядел притихших абитуриентов, собравшихся на палубе самого крупного парусника факультета, «Андрэоса». – Я надеюсь, уважаемые, вы догадались, что именно так называется ваше последнее испытание, ваш последний экзамен: «Поймать должен каждый!» – Он выдержал паузу, во время которой раздалась лишь парочка покашливаний. – Прошедшие испытание абитуриенты автоматически зачисляются в студенты факультета рыболовной магии! – выкрикнул он, подняв в приветственном жесте руки, чем тут же вызвал вполне ожидаемую реакцию: шквал аплодисментов и какофонию радостных воплей. – Но! – погасил эмоции декан. – В любом случае среди вас окажутся и такие, кто эти испытания не пройдет…

– А кто не пройдет-то? – послышался робкий выкрик.

– О! – Кшиштовицкий ткнул пальцем в толпу. – Кто экзамен не пройдет-то? – вы спросить меня хотите! Я отвечу вам: Все просто! Не пройдет экзамен тот, кто не поймает ни одной рыбки! А также те… кто окажется в одной тройке с этим непоймавшим!

– Как это? Не понял… Профессор, что вы имеете в виду? – сразу посыпались вопросы.

– Повторяю вам: все просто! – Декан позволил себе улыбнуться. – Экзамен заключается в следующем. Сейчас вы все методом простой жеребьевки буде те распределены в группы по трое. Именно методом жеребьевки, а не по каким бы то ни было принципам дружбы, расовой принадлежности, землячества и тому подобное. Каждая такая группа будет высажена на свой участок суши, где в течение последующих восьми часов будет происходить ваша рыбалка. Специфика этой рыбалки в том, что при высадке на берег у вас будет с собой один-единственный крючок, который вскоре будет вручен каждому из вас…

– Почему только на один? Это возмутительно! Это тройник или одинарник? Я не понял! – вновь раздались возгласы, которые декан прекратил поднятием руки.

– Ваши возмущения, пожелания и тому подобное в данной ситуации не имеют никакого значения, – спокойно сказал он и показал в сторону берега. – Любой может покинуть это судно. Но только до начала жеребьевки. Если таковые окажутся, они сядут в лодку, переправятся на пристань, после чего могут быть свободны. Остальные будут сдавать экзамен. Жеребьевка распределит вас по тройкам. И я не стал бы завидовать тому, кто вдруг откажется рыбачить или станет делать это спустя рукава, ведь тем самым он решит судьбу и двух своих напарников…