— Спасибо, — сказал «Штык». — Выходит, в субботу я играю в команде?

— Вот именно, играешь в гребаной команде. У нас тут примадонн нет, дружок, — сказал Шон Миллс, и все рассмеялись, кроме маленького африканца и Али аль-Асрафа.

После ланча «Штыка» и Владимира отправили в 416-й номер, отдыхать. Владимир вытянулся на кровати во все свои шесть футов четыре дюйма, почесал густую, недельной давности щетину. Даже лежащим выглядел он устрашающе. Вскоре он извлек из сумки маленькую игровую приставку с двумя экранчиками и погрузился в игру, в которой драконята собирали золотые монеты под аккомпанемент тонких гудочков.

«Штык» терпеть не мог валяться среди дня. Это напоминало ему о детстве, когда мать заставляла его каждый день подниматься после обеда в одну из спален их смотревшей на гданьский порт квартиры и отдыхать. Тадеуш, как его тогда звали, лежал и смотрел на паутину, соединявшую шнур потолочной лампы с кусочком растрескавшейся потолочной же штукатурки. Потом выглядывал в окно, закрывал глаза и дивился тому, что все еще «видит» остаточное изображение того, что углядел за стеклом.

«Штык» подошел к телевизору, включил его, однако Владимир немедля запротестовал.

— Я пытаюсь сосредоточиться, дурень, — сказал он. — Уже девятнадцать монет набрал. Еще одна — и я перейду на новый уровень.

«Штык» лег снова, полистал Библию Гедеона. Впредь будешь умнее: постараешься получить другого напарника по номеру, прихватишь с собой книгу. Этот болгарин просто осел какой-то. Мысли «Штыка» обратились к его подружке, русской девушке по имени Оля, с которой он познакомился на званом обеде, когда только-только приехал сюда, чтобы подписать контракт с клубом. Любая мысль о ней делала его счастливым.

Он задремал и увидел перед собой Олю — голую, в отельной ванной. Природа наделила ее узкой грудной клеткой и непропорционально большими грудями: они не выглядели такими уж чрезмерными — просто могли бы принадлежать ее старшей сестре. «Штыку» казалось, что Оля их немного стесняется. У нее были темные, почти черные волосы и озорные карие глаза, и хотя ноги и бедра ее отличались стройностью, в пропорциях их присутствовало нечто несовершенное: какой-то трогательный, внушавший доверие изъян, — и когда Оля раздевалась, «Штык» думал, что перед ним не фотомодель, а студентка, которую он случайно застукал голой в университетской раздевалке. Английским Оля владела примерно так же, как он, может быть, немного лучше, а кто он такой, поняла, как только «Штык» подошел к ней в том клубе на Пикадилли и представился. Она работала в компании, занимавшейся «организацией мероприятий», однако работа ей не нравилась, и «Штык» согласился поспрошать в правлении клуба, не найдется ли там место для нее. Чем она занималась у себя дома — на Украине, а после в Москве — до того, как приехала в Лондон, он не знал, а Оле, похоже, не хотелось об этом рассказывать. Про себя он думал, что загонять такую девушку в компанию пожилых теток, работающих в закупочной и административной службах клуба, идея нелепая; тетки будут глазеть на нее и дивиться, почему она не подалась в фотомодели. Но, может быть, с этого здесь и следует начинать, говорил он себе. Так или иначе, если ей будет от этого лучше, он наведет необходимые справки.

«Штык» уже спал, и ему снилась Оля: за десять минут до окончания игры она поднималась со скамейки запасных и выходила на поле стадиона «Олд Траффорд», чтобы забить гол в ворота «Манчестер Юнайтед». Ему не нравилось, что все игроки глазеют на нее, да и выйти ей следовало бы в клубной форме, а не голой по пояс.

Его разбудил постучавший в дверь номера Кенни Хотри:

— Подъем, спящие красавицы. Пора ехать на стадион.

И у Джона Вилса это утро тоже выдалось хлопотным. За завтраком он поговорил с человеком по имени Алан Винг, работавшим у Вика Смолла в «Альтернативных инвестиционных услугах Гринвью». Для встречи с ним Вилс выбрал кафе-бар «Оазис», стоявшее в начале Кеннингтон-роуд — там, где эта улица отходит от станции метро «Ламбет-Норт» и устремляется к Имперскому военному музею. Улица была настолько безликой, насколько это возможно в Центре Лондона, — прямая полоса асфальта, практически ничего ни с чем не соединяющая. В «Оазисе» не было даже машины «эспрессо» — кофе там подавали в запотевших стеклянных кувшинах, а на вкус оно отзывалось желудями; Вилс, поевший дома, заказал для Винга горячие сэндвичи с помидорами и сыром, которые поджаривали здесь на шипевшей вафельнице.

Вилс получил от Винга пухлый конверт формата А4, содержавший плоды его двухнедельных трудов. Он вел слежку сначала за президентом, а затем, когда тот неожиданно улетел в Мадрид, за председателем правления Ассоциированного королевского банка. Конверт содержал фотографии этих двоих, сделанные у них на работе и при всевозможных перемещениях обоих, плюс записи Винга о том, чем они занимались. Председатель и президент обозначались в этих записях как Чарли и Эрик, соответственно: «Чарли приехал на работу в 7.42 в своей обычной машине, поставил ее на отведенном для нее месте. Поднялся лифтом на восемнадцатый этаж. Там его ждала секретарша. См. прилагаемое фото. Эрик завтракал в отеле „Коннот“ с Неизвестной Леди (см. фото). Он ел кеджери, она ела хлопья из отрубей и пила апельсиновый сок».

Фотографировал Алан Винг лучше, чем писал, так что Неизвестную Леди Вилс узнал без труда, ею была работница отдела долговых обязательств крупного инвестиционного банка. У этой встречи могло быть множество причин, однако ни одна из них не внушала Джону Вилсу тревоги, несмотря даже на то, что наступали самые мучительные часы задуманной им операции.

Что внушало ему тревогу, так это владевшее им странное, почти невротическое беспокойство: а вдруг слух, который он вот-вот распустит, обернется правдой? Он досконально обдумал ситуацию и решил, что взвинтить курс акций АКБ можно, заставив всех поверить, будто этот банк будет вот-вот поглощен Первым нью-йоркским. Однако, если Джон Вилс, принимая полуночную ванну, пришел к выводу, что такое поглощение выглядит весьма вероятным, то почему эта мысль не могла прийти в голову кому-то еще — людям из другого банка, которым платят за то, чтобы они только на такие темы и размышляли? Конечно, если бы все именно так и произошло, это стало бы еще одним следствием «Закона Мэрфи», почти невероятной ироничности жизни, однако наихудший результат расчетов, которые безостановочно производись в голове Вилса, всегда обдумывался им с наибольшей дотошностью.

— Хорошо. Держите это у себя, — сказал он. — Мой мобильный номер у вас есть. Позвоните мне, если в воздухе хотя бы слегка запахнет американцами. Понятно?

Винг открыл рот, и из него выпал на тарелку кусочек обжигающе горячего помидора.

— Как им удается раскалять эту дрянь добела? — захлебываясь словами, произнес он.

Вилс пролистал приложенные к отчету о слежке желтые расходные ведомости.

— Не любите разгуливать голодным, а, Винг?

— Время от времени мне приходилось использовать помощника. Не мог же я оказываться в двух местах сразу.

— Деньги я пришлю с курьером сегодня, чуть позже. А пока — вот вам на ближайшие расходы. — Вилс достал из заднего кармана рулончик банкнот и отсчитал шесть бумажек по 50 фунтов.

— Спасибо, Джон.

Вилс встал, посмотрел сверху вниз на соскребавшего с тарелки остатки расплавленного сыра Винга.

— Ладно, мне пора, — сказал он и вышел на Кеннингтон-роуд.

Следующая встреча состоялась в Челси, в теннисном клубе. Стюарт Теккерей был человеком куда более лощеным, нежели Алан Винг, хотя, по мнению Джона Вилса, не таким умным. Он состоял партнером в агентстве, которое подбирало для различных компаний руководящих работников, офис его находился в Мейфэре, однако Теккерей был заядлым теннисистом и любил сочетать спорт с бизнесом, уютно устраиваясь для этого среди пальм в горшках, расставленных по гостиной его теннисного клуба, из которой открывался вид на реку.