Первое свое место — в энергетическом подразделении Банка — Билс получил как раз в то время, когда многие восточноевропейские и африканские государства приступили к денационализации своих энергоресурсов. Зарождались частные компании, и каждая из них стремилась застраховаться от будущих колебаний цен. Сделать это можно было и на открытой бирже, однако Вилс предпочитал ориентировать их на «внебиржевые» сделки, совершаемые приватным порядком хорошо понимающими друг друга взрослыми людьми.
Ему эта работа нравилась. Она походила на игру в покер с противником, карты которого лежат открытыми на столе. Общаясь с этими инженю, он обнаружил новые возможности, куда более ценные, нежели те, с какими ему доводилось сталкиваться в рыночной сфере. На зарегистрированных рынках срабатывали алгоритмические торговые механизмы, которые в любое время удерживали цены в скучном соседстве с реальностью, действуя же без посредников, «вне биржи», Вилс обращался в подобие главного закройщика портняжной мастерской, облачающего мсье Мбвангве или мсье Раднинского в сшитый на заказ костюмчик, до того затейливый и так хорошо сидящий, что какое-либо представление о его реальной стоимости они напрочь утрачивали.
На пике того времени казалось, что в Нью-Йорк каждый божий день прилетает широкофюзеляжный реактивный лайнер, заполненный новыми клиентами — серьезными мужчинами, делающими первые неуверенные шаги в капиталистическом мире. Ободрав их как липку, Вилс отвозил этих господ (прихватывая с собой для непринужденных бесед Стива Годли) на бесконечно долгие обеды в непомерно дорогих ресторанах, стоявших на самой границе делового центра города, а затем обеспечивал девочками. Господа эти отчаянно нуждались в опыте Банка, одно лишь имя которого служило гарантией финансовой умудренности и мощи; по возвращении домой они должны были предоставить и то и другое в распоряжение своих боссов и правительств. В субботнюю ночь они вылетали из аэропорта имени Джона Кеннеди в свою страну, широко улыбаясь, испытывая мечтательную благодарность за то, что их обобрал носитель столь царственного имени.
С точки зрения Вилса, он, в сущности говоря, вовсе не вел операции с ОПК или иными опционами, он всего лишь манипулировал доверчивостью поляков, наивностью чехов, их коммерческим недомыслием.
Однако настоящего удовлетворения Вилс не испытывал. Происходившее смахивало на посещение женевских публичных домов для крупных банкиров, где красивейшие девушки из Праги и Вильнюса стоят рядком, обнаженные, склонившиеся в поклоне перед приезжими финансовыми менеджерами. Вилс жаждал чего-то более трудного и чуть более рискованного.
Во второй половине 1990-х Банк предложил ему заняться в Лондоне проблемными долгами, и Вилс с энтузиазмом взялся за эту работу. Долг можно было распродавать на бирже в виде облигаций, однако на банковские долги правила обращения с инсайдерской информацией не распространялись. Одна из задач отдела Вилса состояла в сборе средств, которые агентства, занимавшиеся оценкой кредитоспособности, долгами не считали, и для ее решения отдел измыслил новые инструменты, которым присваивались обманчиво веселые или простенькие названия. Кому не захочется приобрести «Фиесту» или «Высокий ВППБВ» (последнее означало «высший процент прибыли на банковский вклад»). «Высокий» же относилось, как шутили строго между собой Вилс и Годли, к доходу Банка. «Хотя долг — он долбаным долгом и остается», — признавал, беседуя с Годли, Вилс.
Впоследствии они увековечили эту шуточку в названии своего хедж-фонда: «Капитал высокого уровня». «Двадцать долбаных процентов от навара клиента плюс два процента за управление его капиталом, — говорил Вилс. — Норма индустрии! Ничего себе индустрия! Как будет на латыни „двадцать долбаных процентов“? Нам стоило бы сделать эту фразу девизом нашего герба». Viginti copulantes per centum.Годли отыскал перевод, но печатать его на бланках фонда не решился.
Тем более что Вилс и Годли все равно решили брать тридцать и три. Такие цифры доказывали, что они люди серьезные.
Банк старательно подчеркивал, что делает все возможное, чтобы его политика соблюдения нормативов соответствовала самым современным требованиям. В действительности это означало следующее: его менеджеры раз в год прослушивали часовую лекцию, в которой речь шла главным образом о связанных с отмыванием денег мерах предосторожности, схожих с теми, какие используют банковские клерки в отношении новых клиентов, коим надлежало предоставлять по две ксерокопии — паспорта и последнего оплаченного счета за коммунальные услуги. Вилсу довелось однажды сдавать «экзамен» по нормативам, и первый полученный им вопрос был таким: «В каком году открылась Сингапурская фондовая биржа?» Кроме того, от него и от прочих работников его уровня требовали, чтобы они каждый год проходили в каком-нибудь загородном отеле однодневный курс обучения. Вселившись в отель, большинство «учащихся» проводили утро как обычно — они руководили коммерческими операциями или посылали со своих мобильных телефонов текстовые сообщения. Вилс же с большим удовольствием заключал пари, рассчитывая на свои виртуозные вычислительные способности. Он спорил с каким-нибудь молодым хвастуном, что сможет подсчитать сложнейшую сумму быстрее, чем тот, кто пользуется карманным компьютером, и таким манером тихо-мирно зарабатывал тысячи.
Киран Даффи целый день оставался в своем светлом и чистом пфеффиконском офисе. Природа наделила его без малого волчьим плотским аппетитом и неспособностью к длительной концентрации внимания; свои уик-энды в годы, прожитые им в Нью-Йорке, он проводил на Лонг-Айленде, отдавая немалое время гольфу, несколько меньшее кокаину и французскому вину, а все остальное — стольким девушкам, скольких он мог себе позволить, не наводя миссис Даффи на мысль о разводе.
Впрочем, когда совершалась крупная операция, Даффи умел вгонять себя в подобие транса и мог оставаться в таком состоянии сколь угодно долго. И сегодня, после утренней любовной схватки с итальянской подружкой, Марселлой, он принял душ, оделся, сказал ей, что может не вернуться до завтра, и погнал свой синий немецкий спортивный автомобиль по заледеневшим дорогам в Пфеффикон. Вчера он велел своей помощнице и секретарше явиться на работу к восьми и, войдя в офис, унюхал аромат кофе и круассанов.
Он включил четыре больших плоских экрана над своим рабочим столом и потер ладони.
Биржи начинали работать в девять по швейцарскому времени, так что утро Даффи провел, обзванивая главных воротил опционного рынка, работающих в различных лондонских банках. Затем к нему одно за другим начали поступать предложения, и Киран одну за другой утверждал по телефону трансакции — разумеется, внебиржевые. После заключения каждой сделки он выписывал регистрационное распоряжение и передавал его своей помощнице, высокой, элегантной англичанке, носившей имя Виктория Гилпин, а та вводила документ в компьютер и отправляла его в операционный отдел и отдел рисков «Высокого уровня».
Пока Виктория трудилась (она умела печатать вслепую, в старомодной манере машинистки — запястья неподвижны, длинные пальцы мягко порхают по клавиатуре), к Даффи начали поступать: направлявшиеся по электронной почте каждым из банков, с которым он заключил сделку, запросы на ее подтверждение; извещения от лондонского прайм-брокера «Высокого уровня» (обладавшего безупречнейшей репутацией американского инвестиционного банка) о том, что каждая из сделок зарегистрирована; и выводившиеся на экраны корректировки его, Даффи, торговой позиции. Этот показатель получался посредством постоянных перерасчетов множества позиций «Высокого уровня». Вследствие размеров заключенных им за утро сделок малейшее изменение в стоимости акций АКБ порождало огромные сдвиги в операционных показателях Даффи. Зрелище получалось впечатляющее.
В полдень у него состоялся разговор об ограничении риска с Тедди Робинсоном, обманчиво вялым калифорнийцем, который приглядывал в офисе лондонского прайм-брокера за большей частью операций «Высокого уровня». Затем, съев прямо за рабочим столом сэндвич — помидоры на ломте ржаного хлеба, Даффи занялся гарантированными фондовыми бумагами — займами правительства Великобритании, получая которые оно выпускало «первоклассные», или гарантированные, облигации. Если у банков Британии начнутся те неприятности, которые предвидел Джон Вилс, правительству придется занять для их рефинансирования крупные суммы, а в результате рыночная стоимость британских долговых обязательств съедет еще и ниже итальянской.
