– Малышка, ты ведь обещала заниматься. Ты умная девочка, нужно лишь немного постараться. Я знаю, ты можешь учиться лучше.

– Сегодня исключение, мамочка. Все остальные дни я много работала. Сегодня у меня начались месячные. Ужасно болел животик.

– Бедная Кайла. Надеюсь, сейчас тебе лучше?

– Да, мамочка, гораздо лучше. Завтра все будет в порядке.

– Хотела бы я быть там и присмотреть за тобой. Я рассталась с тобой в Кейптауне всего неделю назад, – сказала Хейзел, – но мне она кажется вечностью. Я ужасно скучаю по тебе, малышка.

– Я тоже соскучилась, мамочка, – заверила Кайла.

Больше отвечать не требовалось: мама начала рассказывать, как управляет своими жуткими нефтяными месторождениями, о своих проблемах и стычках с грубыми немытыми ослами, которые ее окружают. Временами Кайла издавала негромкие звуки, подтверждая, что слушает, но в то же время сосредоточенно разглядывала Белазиуса. Он обрезан. У прочих, кого она знала, с верхушки свисал неаккуратный клочок кожи. И только после встречи с Роже она поняла, как прекрасен этот состоящий из плоти ствол, который она сейчас держала в пальцах. Белазиус, темно-синий, почти черный, гладкий и блестящий, как ствол ружья… Из разреза на его головке медленно выступила капля. Она дрожала, как капля росы. Это было так восхитительно, что Кайла вздрогнула от наслаждения и по безупречной коже ее предплечий побежали мурашки. Девушка быстро наклонила голову. Слизнула каплю языком, наслаждаясь ее вкусом. Ей хотелось еще, больше, гораздо больше. Она начала настойчивее доить член, ее тонкие изящные пальцы летали вверх-вниз, как челнок в ткацком станке. Мужчина приподнялся и прижался к ней бедрами. Она видела, как сокращаются мышцы его живота. Чувствовала, как разбухает Белазиус, твердый и толстый в ее руке, как ручка теннисной ракетки. Лицо Роже исказилось. Он откинул великолепную черноволосую голову и раскрыл рот. Кайла видела, что он вот-вот застонет или закричит. Она быстро выпустила пенис и рукой зажала Роже рот, чтобы молчал, но одновременно наклонилась и взяла Белазиуса как можно глубже в рот. Ей едва удалось уместить там половину его длины, и разбухший кончик пениса уперся ей в глотку, пробудив рвотный рефлекс. Но Кайла научилась справляться с этим. Она решилась и отняла руку от губ Роже. Ей хотелось чувствовать, как в глубине его члена поднимается сперма. Просунув руку между бедрами Роже, она крепко сжала корень пениса и мошонку. Продолжая сосать, качая головой вверх и вниз, она почувствовала, что началось извержение семени, и все давила и водила рукой; напряженные яички Роже внизу живота поджались.

И, хотя Кайла была к этому готова, сила потока, его объем всякий раз заставали ее врасплох. Она ахнула и принялась глотать как можно быстрее, но все проглотить не могла, и сперма наполнила ее рот и потекла по подбородку. Кайле хотелось выпить все до последней капли. Она пила и, сама того не желая, негромко стонала. Из тумана экстаза ее вырвал голос матери.

– Кайла, что случилось? С тобой все в порядке? Что происходит? Отвечай!

Кайла выронила трубку и лежала на кровати, тяжело дыша. Потом снова схватила трубку и собралась с силами.

– Да я пролила на себя кофе. Горячий. И я вздрогнула.

Она, задыхаясь, рассмеялась.

– Не обожглась?

– Нет! Но одеяло промокло, – сказала она и провела пальцами по скользким пятнам на шелковом покрывале. Влага еще хранила тепло тела Роже. Кайла вытерла пальцы о его грудь, и он улыбнулся. Она подумала, что никогда не видела такого красивого мужчины. Мать сменила тему и начала вспоминать недавнее посещение Кейптауна, куда «Дельфин» заходил две недели назад. Там среди виноградников на краю города, в великолепном поместье, построенном Гербертом Бейкером[13], жила бабушка Кайлы. Хейзел купила это поместье с мыслью когда-нибудь в далеком будущем поселиться здесь. А покуда получился прекрасный дом для матери, которую она горячо любила. Мама экономила каждый пенни, чтобы дать дочери возможность разъезжать по теннисным турнирам по всему миру. Теперь пожилая дама жила в замечательном доме, окруженная слугами, и шофер в форменной куртке каждую субботу возил ее в кадиллаке по магазинам и поболтать с подругами.

Роже встал с кровати и сделал знак Кайле. Потом, обнаженный, прошел в ванную. Мышцы его ягодиц привлекательно играли. Кайла тоже встала и последовала за ним, по-прежнему прижимая трубку к уху. Роже принялся стоя мочиться, а она прислонилась к переборке и с восторгом смотрела на него.

Они с Роже познакомились в Париже, где Кайла изучала французских импрессионистов в Парижской школе искусств. Она знала, что мать не одобрит отношения с ним. Мама либералка только на словах. Наверное, она никогда не лежала в постели с мужчиной, у которого кожа темнее светло-оранжевого цвета. Но экзотическая внешность Роже сразу привлекла внимание Кайлы: блестящая темно-синяя патина на его коже, красивые нилотские черты, рост, мускулистое тело и интригующий акцент. Ее также приятно возбуждали рассказы более опытных подруг-сверстниц, описывавших с сальными подробностями мужские достоинства цветных парней, намного превосходящие возможности других рас. Кайла прекрасно помнит, как, впервые увидев Белазиуса во всей его величественной мощи, пришла в ужас. Ей казалось, что невозможно уместить его в себе. Но задача оказалась не столь трудной, как она себе представляла. Вспомнив об этом, Кайла хихикнула.

– Над чем смеешься, малышка? – спросила мать.

– Вспомнила, как бабушка рассказывала о диком бабуине, который забрался к ней на кухню.

– Бабушка бывает очень забавной, – согласилась мама и продолжила рассказ о предстоящей встрече на острове Десять Лиг на Сейшелах. Хейзел принадлежали все 1750 акров этого острова, и она собиралась провести Рождество в большом бунгало на берегу, с семьей, как всегда. Она пошлет в Кейптаун свой самолет за матерью и дядей Джоном. Кайла постаралась об этом не думать. Не хотелось вспоминать о предстоящем расставании с Роже. Опустив руку, она крепко ухватила Белазиуса и повела Роже обратно в постель. Мать наконец унялась:

– Мне пора, малышка. Утром очень рано вставать. Позвоню тебе завтра в это же время. Люблю тебя, моя маленькая.

– А я люблю тебя миллиард раз и еще один, мамочка.

Кайла знала, как действует на мать ее детский лепет. Закончив разговор, она бросила трубку на старинный шелковый ковер на полу у кровати. Она поцеловала Роже, глубоко засунув язык ему в рот, потом отстранилась и повелительно сказала:

– Останешься на ночь.

– Не могу. Ты знаешь, что не могу, Кайла.

– Почему? – спросила она.

– Если капитан узнает, он обмотает мне шею якорной цепью и выбросит меня за борт.

– Не говори глупостей. Он не узнает. Джорджи-Порджи ест у меня с руки. Он нас прикроет. Если я ему улыбнусь, он все для меня сделает.

Она говорила об оружейнике.

– Все за твою улыбку и несколько сотен долларов. – Роже со смехом перешел на родной французский. – Но он не капитан. – Он встал и пошел туда, где на кресле валялась его одежда. – Мы не можем так рисковать, мы и так слишком рискуем. Приду к тебе завтра в это же время. Не закрывай дверь.

– Я приказываю тебе остаться, – повысила голос Кайла. Теперь она тоже говорила по-французски, но хуже, чем он. Роже улыбнулся, приводя ее в ярость.

– Ты не можешь мне приказывать. Ты не капитан.

Он застегивал медные пуговицы своей форменной куртки стюарда.

Капитан Франклин был прав. Кайла ни во что не ставила французских импрессионистов, да и всех прочих импрессионистов тоже. Она поступила в Парижскую школу искусств только по настоянию матери. Мать была одержима картинами с кувшинками и полуголыми таитянскими девушками – картинами вроде той, что висела на переборке у ее кровати; эти картины написал француз, сифилитик, наркоман и алкоголик. Хейзел лелеяла безумную мысль, что Кайла, окончив школу, станет арт-дилером, хотя саму Кайлу интересовали только лошади. Но нет смысла спорить с мамой: она всегда добивается своего.