— Как правило, это семейный бизнес. Ваш отец работает в похоронном бюро, и вы идете по его стопам. Так что я в некотором роде выпадаю из этого правила — мои родные не занимались похоронами.

— То есть вы просто взяли и решили, что станете бальзамировщиком, и все?

Мистер Рейсс не спеша проглотил порцию салата, промокнул губы салфеткой и ответил:

— Я всегдахотел стать управляющим похоронным бюро, сколько себя помню. И знаете что? Это вообще первое мое четкое воспоминание. Мне было шесть лет, когда скончалась моя бабушка. Меня отвели наверх, в спальню, и дали конфет, чтобы я не шумел. Это были конфеты с ликером в форме разных шляп: жокейских шапочек и «стетсонов». Ну вот, я оказался наверху — это было в Пенсильвании — и принялся кричать что было мочи. Я кричал: «Хочу посмотреть на бабулю!» «Нет, — отвечали взрослые, — сиди наверху и ешь конфеты!» Но я так кричал, что в конце концов взрослые сдались и позволили мне спуститься. Мой старший кузен взял меня за руку и отвел к бабуле, которая уже лежала в гробу. Вы же знаете, тогда похороны устраивали дома. И как только я это увидел, то принялся задавать вопросы типа «Как они делают это?» и «Кто этим занимается?» и дальше в том же духе. Мне было по-настоящему интересно. Я тогда же решил, что знаю, кем хочу стать — управляющим похоронным бюро. И когда мне исполнилось девять, я по-прежнему твердо знал, кем хочу стать.

Я не удержался и представил себе классную комнату в Пенсильвании и учителя, который задает вопрос тихому розовощекому мальчугану:

— Скажи мне, Джонни, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Неизбежно в какой-то момент наш разговор коснулся проблемы передачи канала. Я поинтересовался, что станет с ним самим и его похоронным бюро, если передачу ратифицируют.

— Я полагаю, что мы будем работать по-прежнему, что бы ни случилось. Не знаю, что произойдет после передачи, но надеюсь, что о нас позаботятся. Большинство из нас любит этот канал, и все мы работаем на совесть. Наверное, с нами просто заключат новый контракт. Все так всполошились из-за передачи, а зачем? Они все равно не управятся с каналом без нас. И я искренне заинтересован в том, чтобы остаться здесь.

Этим вечером меня пригласили на ужин.

— Вам придется развлекать других гостей, чтобы заработать ужин, — предупредил меня хозяин. Я спросил, какой рассказ он хотел бы услышать от меня? Он ответил, что это не имеет значения — может быть, о том, как я пишу книги?

— Не важно, о чем вы им расскажете, — добавил он, — единственное, что их действительно интересует, — это ваше отношение к передаче канала.

Я заверил, что это моя любимая тема.

Я рассказал собранию панамских писателей и художников о «Повести о приключениях Артура Гордона Пима». Эту книгу никто не читал, и потому мое выступление проходило так, будто я знакомлю их с недавно вышедшей книгой, кандидатом в бестселлеры, полной новизны и неожиданностей, как весеннее утро в Бостоне. Они с огромным вниманием слушали пересказ сюжета, перечисление жутких приключений главного героя и изящную музыку увлекательной концовки этой книги. У них сделались такие же зачарованные лица, как у моих студентов в далекой лекционной аудитории, внимавших моим попыткам растолковать им, как именно, с помощью каких хитроумных узелков и петелек По удалось из столь разрозненных обрывков сплести вполне прочную петлю для висельника.

— Мне бы хотелось знать, — сказал один из слушателей, когда пришло время отвечать на вопросы, — какова ваша позиция в отношении предстоящей передачи Панамского канала. Вас не затруднит ответить?

— Совершенно, — откликнулся я. И продолжил, что, как бы они ни относились к мнению зонцев по этому поводу, следует помнить, какие чувства испытывают эти люди к каналу. Я был не в том возрасте, когда человеку свойственно гордиться своей работой, но зонцы все как один гордились своим делом, благодаря которому канал так исправно функционировал все эти годы. И никакие толпы патриотов Панамы с лозунгами и флагами не заменят того высокого профессионализма, благодаря которому каждый день через канал благополучно проходит больше сорока судов. Я признаю, что зонцы высокомерно относятся к Панаме, но и панамцы со своей стороны не подозревают о тех трудностях и даже лишениях, которыми чревата жизнь в Зоне.

Эта фраза вызвала недоверчивые ухмылки в аудитории, но никто не отважился возражать мне открыто, и я продолжил, что, коль скоро по сути своей Зона канала является колонией, никто не сможет понять, что творится в колонии, пока не прочтет роман «Франкенштейн, или Современный Прометей».

После ужина я разговорился с пожилым архитектором. Он признался, что тоже пишет рассказы и большинство из них содержат сатиру на главу правительства и главнокомандующего Национальной гвардией генерала Омара Торрихоса [33]. А как Торрихос отнесся к его рассказам? Мужчина сказал, что генерал хотел запретить их, но они получили литературную премию.

— Кое-кто считает, что Торрихос — мистик, — сказал я.

— Никакой он не мистик, а настоящий демагог, — возразил архитектор. — Позер и фигляр, дьявольски хитрый и полный коварства.

— Так вы полагаете, что Америке следует удержать канал?

— Нет. Я вот что вам скажу. Канал — голубая мечта любого панамца. Вот как у вас есть своя американская мечта, эта мечта есть и у нас. Но к тому же это все, что у нас есть. И настоящая трагедия в том, что он попадет к нам в то время, когда Торрихос еще у власти. Вот увидите, он извлечет из этого всю личную выгоду, какую сможет. Он будет без конца повторять: «Вот, смотрите, что я сделал! Я вернул нам наш канал!»

Пожалуй, в его словах была правда. Американское правительство, выполняя программу помощи, выстроило немало многоквартирных домов на окраинах Панамы. Это было публичное строительство, и тысячи бездомных панамцев обрели крышу над головой. Официально эти кварталы именовались «домами Торрихоса». Но гораздо честнее было бы назвать их в честь настоящего спонсора — американского налогоплательщика. И я объяснил архитектору, что имею гораздо больше прав на то, чтобы на домах красовалось мое имя, чем Торрихоса. Ведь я плачу налоги, как и всякий американский гражданин, а Торрихос нет.

— Но это вы привели его к власти.

— Я лично не приводил генерала Торрихоса к власти.

— Я имел в виду, что это правительство США привело его к власти. Они хотели, чтобы он возглавил страну, потому что могли вести с ним диалог. И им пришлось бы гораздо туже, если бы у власти оказалось правительство, выбранное демократическим путем. Всем отлично известно, что Торрихос подписал со Штатами такие соглашения, которые никогда бы не подписало демократическое правительство.

— Но разве не Торрихос провел референдум о передаче канала?

— Это была сплошная показуха. Никто толком не понял, о чем их спрашивали. И в итоге этот референдум ничего не доказал. Люди не смогли по-настоящему выразить свое мнение. А теперь смотрите, что происходит! Соединенные Штаты дают Торрихосу пятьдесят миллионов долларов только на его армию! Почему? Потому что он их потребовал. Они дали гораздо меньше Сомосе в Никарагуа, и ему хватило, чтобы удержаться у власти.

— Так вы оправдываете Торрихоса? — спросил я.

— Нет, — сказал архитектор. — Я считаю, что, как только Соединенные Штаты выжмут из него все, что им нужно, от него избавятся, как от мусора.

Архитектор все сильнее увлекался разговором. Он забыл о своей еде, горячо жестикулируя одной рукой и вытирая другой пот со лба зажатым в кулаке платком.

— Хотите знать, каков на самом деле этот Торрихос? — продолжал он. — Он хуже мальчишки, разбившего свой первый автомобиль. Потому что вместо автомобиля он играет нашей республикой. И теперь ждет, когда ему подарят второй автомобиль, чтобы его тоже можно было разбить! И вторым автомобилем станет передача канала. И если бы Торрихос спросил у меня совета, я бы сказал ему: «Забудь об автомобиле! Научись сначала водить!»