За спиной его стоял Тевфик. Хадджадж знал это, не оборачиваясь: скрип сандалий старика-домоправителя он узнал сразу. Верный слуга замер почтительно, ожидая, когда его заметят, и Хадджадж не стал заставлять его ждать.

– Что теперь, Тевфик? – спросил он, воспользовавшись поводом отвлечься от созерцания дождевых струй.

– Ну что ж, мальчик мой, опять крыша потекла, – с мрачным удовлетворением заявил слуга. – Я послал гонца в город за кровельщиками, если только по дороге парень не свернет шею в этой грязище.

– Благодарю, – отозвался Хадджадж. – Вот только стоит зарядить ливню, и крыши начинают протекать у всех, потому что никто не озаботится починять кровлю, пока светит солнце. Одни силы горние знают, когда у кровельщиков дойдет черед до нас.

– Уж надеюсь, что скоро, иначе у меня найдется что им сказать!– возмутился Тевфик. – Крыши могут протекать у всех, но не все министры иностранных дел Зувейзинского царства!

– Прочие отцы кланов ничем мне не уступают, – ответил Хадджадж. – А богатые купцы в городе живут ближе к мастерским кровельщиков, чем мы.

Тевфик фыркнул, демонстрируя полнейшее пренебрежение к притязаниям тех зувейзинских вельмож, кому не повезло заполучить его в слуги. Потом фыркнул еще раз, показывая, что притязания каких-то торгашей вообще не стоят внимания.

– Я знаю, что положено вам, господин, и кровельщикам, прах их побери, тоже лучше бы это усвоить, – прорычал он.

Спорить со старым домоправителем было бесполезно. Хадджадж сдался.

– Ну ладно. Стены хоть не размыло еще?

– Держатся, – с неохотой признал Тевфик. – Ветер не такой сильный, и свесы не дают воде поливать основание.

– Уж надеюсь! – воскликнул Хадджадж.

Дом его, как это обыкновенно делалось в Зувейзе, построен был из саманного кирпича, а тот от дождя мог размокнуть в глину. Всякий раз, когда в стране случалась буря с дождем, кто-нибудь погибал под развалинами рухнувшего жилища.

В комнату заглянула служанка.

– Простите, ваше превосходительство, – промолвила она с поклоном, – но генерал Икшид вызывает к хрусталику. Желает переговорить лично.

– Сам Икшид? Не его адъютант? – уточнил Хадджадж. Служанка кивнула. Министр поднял седеющую бровь. – Значит, какие-то неприятности. Поговорю с ним, конечно.

Поспешно войдя в комнату с хрустальным шаром, что располагалась рядом с библиотекой, министр запер за собою дверь. Еще не хватало, чтобы слуги подслушивали. В глубине кристалла маячило изображение генерала Икшида.

– Добрый день, ваше превосходительство! – приветствовал Хадджаджа старый солдат. – Не подмокли?

– Пока нет, – ответил Хадджадж. – Сейчас промокнуть легче, чем в те дни, когда мы встречались в последний раз – в пустыне на старой ункерлантской границе. Что случилось?

В противоположность личным встречам при беседах через хрустальный шар хорошим тоном считалось переходить прямо к делу.

– Лучше будет, – ответил Икшид, – если вы сами прибудете во дворец. Как бы не были совершенны наши защитные чары, никогда не знаешь, кто подслушивает дрожь эфира в твоем шаре.

Хадджадж задумался.

– Так плохо?

– Разве иначе я стал бы выгонять вас под дождь? – вопросом на вопрос ответил Икшид.

«Уж надеюсь. Если ты меня ради какой-нибудь мелочи вытащишь из дому, я тебе это припомню», – мысленно пообещал ему Хадджадж.

Икшид происходил из весьма влиятельного клана. Хадджадж знал его на протяжении добрых сорока лет и считал неплохим командиром. Но если новости его окажутся недостаточно важными, генерал все равно поплатится за это. А покуда…

Министр иностранных дел вздохнул.

– Еду.

– Хорошо.

Изображение Икшида исчезло во вспышке света, и хрустальный шар вновь обернулся прозрачной каменной глыбой.

Узнав, что Хадджадж намерен покинуть дом во время ливня, Тевфик завизжал почище ошпаренной кошки.

– Ты сойдешь в могилу, мальчик мой, от легочной лихорадки! – причитал он, и, обнаружив, что Хадджадж не намерен уступать, долго стоял под дождем нагой, как положено зувейзину, наставляя кучера, чтобы тот доставил министра во дворец и обратно целехоньким. То, что он и сам может слечь с пневмонией, старому слуге в голову не приходило.

Дорога заняла больше времени, чем хотелось бы Хадджаджу, – обычно выжженная солнцем, она превратилась в вязкое болото, и даже в пределах города, по мостовым, карета ехала небыстро. На скользком от дождя булыжнике телеги легко заносило, и несколько пробок на бойких перекрестках рассосутся еще не скоро.

В конце концов, прикрывшись зонтиком – в обычные дни защищавшим от солнца, – министр сумел добежать от кареты до дворцовых ворот. Несколько лакеев при виде его вскркинули изумленно.

По извилистым коридорам дворца Хадджадж добрался до крыла военного министерства, в кабинет генерала Икшида. На пути ему встретилось несколько горшков, куда капала с потолка вода, – даже царская крыша страдала от зимних ливней. Потом министру пришлось вытерпеть предписанное обычаем угощение – чай, печенье и финиковое вино, – прежде чем он смог, наконец, поинтересоваться:

– Так о чем, генерал, вы опасались сообщить мне посредством хрустального шара?

Икшид разом посерьезнел.

– Альгарвейцы начали отступление от Котбуса.

– Да ну? – пробормотал Хадджадж, чувствуя, как в животе у него поселяется ункерлантская зима.

– Насколько это скверно? – спросил он, пытаясь взять себя в руки.

– Хорошего мало, ваше превосходительство, – ответил генерал. Как большинство зувейзинских солдат, он поддерживал союз с Альгарве сердечней, нежели министр, который видел необходимость подобного альянса, но не находил в нем утешения, полагая подданных короля Мезенцио столь же скверным племенем, что и подданных конунга Свеммеля.

– Если устоит Котбус, – продолжал Икшид, – устоит и Ункерлант, как вы понимаете.

Он с опаской глянул на Хадджаджа, как бы сомневаясь, что тот действительно понимает.

– О да, – рассеянно промолвил министр. – Иначе говоря, война только что стала еще тяжелей.

Генерал Икшид кивнул. В Шестилетнюю войну он служил в ункерлантском войске; он знал о тяжелых боях все, и лицо его сейчас было непроницаемо мрачно.

– Откуда нам это известно? – нащупал Хадджадж другой важный вопрос. – Это совершенно точно?

– Откуда? – изумился Икшид. – Ункерлантцы трубят об этом так громко, что и без хрустального шара слышно, вот откуда!

– Ункерлантцы, – заметил Хадджадж сдержанно, – не славятся правдивостью.

– Но не на сей раз, – уверенно промолвил генерал. – Если бы они лгали, альгарвейцы визжали бы еще громче. А те молчат. Заявляют, что «ведутся тяжелые бои», но сверх того – молчат как рыбы.

Хадджадж поцокал языком.

– Когда альгарвейцы молчат, это всегда скверный знак. Они любят похвальбу еще больше, чем ункерлантцы.

– Ну, я бы не сказал… – Икшид оборвал себя: все же в душе он был человек честный. – Может быть, и да, но слушать их не так противно.

– Что-то в этом есть, – признал Хадджадж. – Они больше на нас похожи: стремятся произвести впечатление не только содержанием, но и формой. Ну неважно. Если мы начнем сейчас обсуждать привычки иноземцев, то и через год не закончим. А у нас есть более важные дела. Например – его величество уже знает?

Икшид покачал головой.

– Нет. Я посчитал, что вначале следует известить вас.

Хадджадж снова поцокал языком.

– Плохо, генерал. Плохо. Царь Шазли должен знать о таких делах.

– Вы тоже, ваше превосходительство, – ответил Икшид. – Возможно, даже больше самого царя.

Это была правда, пускай и невежливо высказанная. Но правда, как давно усвоил Хадджадж, – вещь многогранная.

– Возрадуется ли ваше сердце, генерал, если я возьму на себя труд известить его величество?

– Безмерно, – не стал отрицать Икшид.

– Тогда я этим, пожалуй, займусь, – отозвался Хадджадж, стараясь, чтобы в голосе его не прозвучало обиды.

Следовало предположить, что генерал вытащил министра из поместья в такой ливень больше для того, чтобы тот передал царю неприятное известие о неудачах его альгарвейских союзников.