– Ладно, – сказал он, – придется заставить.

Джурджу изумленно уставился на него. Остальные лесорубы – тоже. Потом бригадир неторопливо вышел на поляну.

– Тогда пошли, – бросил он через плечо. – Кишка у тебя не тонка, признаюсь, только тебе это не поможет. А как тебя откачают – пойдешь работать, имей в виду.

– Не пойду, – отозвался Корнелю, – а поеду. На подводе заместо Левадити.

Он уже и сам начал подумывать, что свалял дурака. Джурджу двигался с тигриной, а не медвежьей ловкостью да вдобавок был намного тяжелей своего противника. Лесорубы окружили поляну.

– Давай, – подначил его Джурджу. – Хочешь мне навалять – валяй. Или бери топор – и марш работать.

Неслышно вздохнув про себя, Корнелю выступил в круг. Да, придется нелегко… но отступить сейчас значило лишить себя всякой гордости. Он ринулся на бригадира. Движения его казались неуклюжими – подводник пытался внушить Джурджу ложную уверенность в собственных силах, и это сработало – бригадир широко замахнулся, намереваясь одним ударом вколотить Корнелю в валун за его спиной. Но бывший подводник легко увернулся и, перехватив руку противника, швырнул Джурджу на желтеющую траву. Потом изготовился было завершить прием ударом каблука по почкам, но великан не рухнул, точно подрубленное дерево, как надеялся Корнелю, а ловко откатился в сторону, чтобы тут же вскочить на ноги. Леорубы зашумели в недоумении.

Джурджу заново смерил наглеца взглядом.

– Знаешь, что делаешь, а? Ну ладно. Посмотрим, кто останется на ногах.

Теперь на лице его была лишь мрачная серьезность.

В следующие пять минут Корнелю исхитрился ударить бригадира, и не один раз, поставив здоровенный «фонарь» под глазом и здорово приложив по ребрам, но великан явно остался в выигрыше. Из носу Корнелю обильно текла кровь, хотя переносица вроде бы уцелела. Каждый вздох отдавался болью в ребрах. Моряк выплюнул кусочек зуба – в драке он и не заметил, как тот откололся. Еще повезло, что остальные на месте.

В конце концов Джурджу сумел сбить Корнелю с ног и заломить ему руку за спину.

– Если я тебе что-нибудь сломаю, – пророкотал великан, – работать ты не сможешь. Довольно с тебя или продолжить?

Он надавил посильней, и плечо Корнелю взорвалось болью.

– Довольно, – выдавил моряк опухшими губами, злясь на себя.

Отпустив противника, Джурджу помог ему подняться на ноги, а затем огрел по спине так, что едва не сбил с ног по новой.

– А ты смелый парень, – признал он, и остальные лесорубы закивали вразнобой. – Заставил меня попотеть. – Снова кивки. – А теперь смой кровь, – скомандовал Джурджу, – и за работу. Не бывать тебе сегодня в городе, вот так.

– Ага, – прохрипел Корнелю.

Кто-то принес ему ведро воды. Прежде чем умыться, моряк пристально вгляделся в свое отражение. Зрелище было неприглядное. Может, оно и к лучшему, что Костаке его сегодня не увидит.

– Ваше величество… – Маршал Ратарь облизнул губы и произнес то, что следовало сказать несколько минут назад: – Северный фронт прорван. Южный – тоже, но там противник продвигается не столь быстро: погода мешает.

На бледной, точно у каунианина, всю жизнь просидевшего в темнице, физиономии конунга Свеммеля черные глаза полыхали, словно угли.

– И как, – промолвил монарх тоном, в котором звучала угроза,– могло это случиться?

– То была волшба, ваше величество, – ответил Ратарь. – Большего сказать не могу – я лишь солдат. Ежели вам нужны подробности, их может поведать архимаг Адданц.

Пылающий взор конунга обратился на главного чародея ункерлантской короны.

– Да, Адданц, поведай нам подробности, – проскрежетал Свеммель еще строже. – Поведай, как подвел ты родину в трудный час!

Адданц склонил голову. Как и Ратарь, он был видным мужчиной в расцвете лет. Старое поколение придворных лежало в могилах. Иные – те, кому повезло больше, – умерли от естественных причин. Остальные выбрали сторону проигравшего в войне конунгов-близнецов или навлекли на себя гнев Свеммеля. Их судьба была куда страшней.

– Ваше величество, – не поднимая головы, проговорил Адданц, – я не ожидал, что альгарвейцы пойдут на подобное кощунство. Никто не ожидал, что проклятые альгарвейцы способны на такое! – Слово «проклятые» в его устах приобретало зловещее ударение на первый слог. – Для тех, кому природная склонность и опыт позволяют чуять волшбу, мир содрогнулся в тот час, когда они вершили свое злодейство. Силы горние – ваше величество, когда они свершили это преступление в первый раз, я едва не умер!

– Лучше б ты сдох! – прорычал конунг. – Тогда мы поставили бы на твое место кого-нибудь посмышленей. – Он повернулся к Ратарю: – И на твое!

– Мое?! – выпалил – точней было бы сказать, пискнул – Ратарь. Маршал надеялся, что гнев самодержца выплеснется без остатка на голову архимага, но… не повезло.

– В чем моя вина? – осмелился он запротестовать робко, опасаясь еще больше взбесить конунга.

– Ни в чем – оттого и виноват ты! – отозвался Свеммель. – Следовало тебе догадаться, что злосчастные альгарвейцы снизойдут до всяческой подлости, не сумев одолеть нас в честном бою!

– Ваше величество, никто из нас не мог подумать, что они опустятся до… до такого, – вмешался Адданц.

Ратарь кивнул ему благодарно и удивленно. Чтобы вступиться за близкого к опале маршала, архимагу требовалось больше отваги, чем, по мнению военачальника, таилось в чародее.

– Вам, без сомнения, ведомо, ваше величество, – продолжал архимаг, – что жизненная сила – мощнейший источник колдовских энергий. Солдаты, истощившие заряды боевых жезлов, могут пополнить запас волшебной силы с помощью принесения в жертву пленников – или своих отважных товарищей.

– Сие ведомо нам, – ответил Свеммель. – Как может быть иначе? На дальнем западе в особенности наши бойцы не раз использовали жизненные силы отдельных соратников, чтобы остальные могли сдержать приступ вшивых бородатых дёнок!

Адданц кивнул.

– Именно, ваше величество. Ключевое слово тут «отдельных». Ибо жизненная сила являет собою эссенцию чистой волшбы. Но альгарвейцы, можно сказать, перешли от розничной торговли кровью к оптовой. Они собрали в одном месте несколько тысяч кауниан – верней сказать, в нескольких подобных местах – и убили разом всех, после чего их чародеи обрушили высвобожденные силы на наши войска.

– Так и случилось, – согласился Ратарь. – Полевые чародеи сделали все, чтобы ослабить мощь вражеских боевых заклятий, – Адданц вступился за него, и маршал чувствовал, что обязан оказать ответную услугу, – но были повержены.

– Это великое зло, величайшее из зол, – полным ужаса голосом заключил архимаг. – Собрать вот так невинных людей, отнять их жизни и украсть витальную силу ради своих заклятий… не думал я, что даже альгарвейцы способны опуститься до подобного. В Шестилетнюю войну они сражались отчаянно, но были не более жестоки, чем их противники. Теперь же… – Он покачал головой.

Конунг Свеммель выслушал его, не прерывая. Выслушал очень внимательно. Ратарь испытал некоторое облегчение – он опасался уже, что самодержец сейчас впадет в бешенство и кликнет палачей. Потом взгляд Свеммеля устремился на него, и маршал понял, что рано обрадовался.

– Как нам остановить их? – спросил конунг.

Голос его был спокоен – пугающе спокоен.

Это был верный вопрос. Единственный, правду сказать, вопрос, который заслуживал ответа в данную минуту. И все равно Ратарь пожалел, что Свеммелю пришло в голову этот вопрос задать. Ему оставалось лишь ответить честно, хоть это и могло стоить ему головы.

– Не знаю, ваше величество. Если альгарвейцы и дальше станут тысячами уничтожать покоренных ими, мы останемся перед ними, как голый с ножом против воина с мечом и в кольчуге.

– Почему? – осведомился Свеммель с любопытством и недоумением – с таким явным недоумением, что ошарашил Ратаря.

– Потому что они без угрызений совести совершают то, на что мы пойти не можем, – разъяснил маршал очевидное.