— Браво! — воскликнул Диоклей. Испросил: — А что получит Полемей?

— Глоток напитка, — ответил Соклей, — после которого ему уже никогда не захочется пить.

— Это… О! — Начальник гребцов быстро сообразил, что к чему. — Что ж, не могу сказать, что меня это удивило. Если играешь в такие игры и проигрываешь, будь готов платить.

— Именно так, — согласился Соклей и сделал паузу, ожидая, что Менедем расскажет Диоклею и немногим остававшимся на борту морякам о событиях этого утра.

Но Менедем сказал только:

— Клейтелий будет гадать, что с нами сталось. Надо завтра послать кого-нибудь в его дом, чтобы дать знать о случившемся. И я бы не возражал против того, чтобы сделать еще парочку заходов с его рабыней. — Он пожал плечами. — Что ж, завтра у меня будет твердая палуба, а не мягкая постель, да и девицы рядом не будет. Полагаю, тут уж ничего не поделаешь.

И он улегся на досках палубы так спокойно, как будто вокруг на тысячи стадий не было ни мягких постелей, ни женщин.

Диоклей прошел вперед, чтобы выспаться, сидя на скамье гребца, и прислонился к обшивке, как делал всегда, ночуя на борту судна.

Соклей снял хитон, сложил его в виде подушки и лег рядом с Менедемом, завернувшись в гиматий, чтобы было теплей.

— Спокойной ночи, мой дорогой, — пробормотал он.

— Спокойной ночи, — ответил его двоюродный брат. — Лучше тебе не спать завтра допоздна, или ты упустишь свой шанс.

Он сказал это саркастическим тоном и все-таки был прав.

— Ты обычно просыпаешься раньше меня, — отозвался Соклей. — Потряси меня, если я все еще буду спать.

— Хорошо, но почему ты хочешь такое увидеть… — Менедем не договорил, повернувшись спиной к Соклею.

Через несколько мгновений он уже храпел. Соклей еще некоторое время бодрствовал, но недолго.

Он проснулся оттого, что Менедем толкал его в плечо. Солнце еще не встало.

Соклею понадобилось мгновение, чтобы вспомнить, почему двоюродный брат будит его так рано. А вспомнив, он перестал тихо жаловаться и сказал:

— Спасибо. А то я спросонья было позабыл, что мне надо сделать.

Соклей проглотил хлеб, сыр и вино, натянул одежду и поспешил к городу.

Когда он добрался до улицы, где жил Птолемей, он без труда догадался, в котором из домов рядом с резиденцией правителя Египта держат племянника Антигона — это здание охраняло больше воинов, чем дом самого Птолемея. Сколько людей Полемея явились с Халкиды на Кос? Достаточно, чтобы правитель Египта поневоле нервничал, каким бы спокойным ни казалось все в настоящий момент.

Соклей назвал свое имя одному из стражников, дежуривших перед дверью.

— Скажи мне и имя твоего отца, — отозвался тот.

Когда Соклей это сделал, воин кивнул.

— Хорошо, ты и в самом деле тот самый.

Он слегка постучал в дверь.

— Откройте, родосец пришел.

Дверь открыл не раб, а еще один воин.

— Пойдем со мной, — отрывисто проговорил он и повел Соклея в андрон.

Во дворе тоже было полно вооруженных людей. Воины, собравшиеся в андроне, были старше и, судя по виду, более высокого ранга.

«Свидетели, посланные Птолемеем», — подумал Соклей.

Одно кресло в комнате оставалось пустым.

Тот, кто привел родосца, махнул рукой в сторону этого кресла, и Соклей, садясь, изумленно покачал головой: правитель Египта подумал обо всем.

Полемей вошел в андрон несколькими минутами позже. Он не был связан или закован, и воины, шагающие с ним рядом, явно держались настороже.

Полемея ожидало ложе рядом с маленьким обеденным столом. Племянник Антигона возлег на это ложе и гневно уставился на людей, пришедших посмотреть, как он умрет.

— К воронам всех вас, — хрипло сказал он. Потом заметил Соклея. — Еще один падальщик ожидает мертвечины, а?

Прежде чем Соклей смог найти слова для ответа, в комнату вошел человек, неся простую глиняную чашу. Он поставил ее на стол и двинулся было к выходу.

— Подожди, — остановил его Полемей. — Скажи, здесь достаточно, чтобы я мог совершить либатий, прежде чем выпью?

Вздрогнув, Соклей вспомнил, что Сократ задал тот же самый вопрос — по свидетельству его тюремщика. Человек, который принес чашу, кивнул.

— Если хочешь, давай. Здесь достаточно, чтобы убить слона.

— Не хотим рисковать, а? — не без гордости проговорил племянник Антигона.

Он взял чашу и пролил из нее несколько капель, как бы совершая возлияние вином в честь Диониса. Потом выпил яд. Опустив чашу, он скорчил ужасную гримасу.

— Ох, клянусь богами, отвратительное пойло. Вы никогда больше не увидите, чтобы я его пил.

— Браво! Храбро сделано, — пробормотал офицер, сидевший рядом с Соклеем.

Родосец склонен был согласиться. Полемей, может, сполна заслужил то, что получил, но умирал он как человек отважный.

И это было еще не все. Приговоренный к смерти выплеснул осадок из чаши на пол андрона, сказав:

— Это — для красавца Птолемея.

Он как будто играл в коттаб и хвалил красивого мальчика.

Двое офицеров Птолемея открыто рассмеялись. Их хозяин был великим человеком и заслуживал похвалы за многие достоинства, но едва ли отличался красотой. Соклей подумал, что благодаря своему массивному сложению Птолемей, должно быть, выглядел в юности таким же непривлекательным, как и он сам.

Полемей уставился на парня, который принес цикуту.

— Я ничего не чувствую, — сказал он. — Что мне теперь делать?

Походи, пока твои ноги не отяжелеют, если хочешь, — ответил тот. — Потом просто ляг. Снадобье подействует.

Племянник Антигона пробормотал что-то мерзкое себе под нос. Воины внимательно наблюдали за ним с копьями наготове. Теперь Полемею было нечего терять, и кто мог сказать, что ему взбредет в голову? Заметив, что за ним пристально наблюдают, приговоренный сложил пальцы в оскорбительном жесте.

Полемей шагал туда-сюда, туда-сюда. На все это ушло больше времени, чем ожидал Соклей. Когда он читал Платона, у него сложилось впечатление, что Сократ умер очень быстро. Но ведь Сократ был стар и всего лишь среднего роста. Полемей же был огромен, как медведь, и в самом расцвете сил. Может, поэтому требовалось больше времени, чтобы цикута на него подействовала.

Прошел почти час, прежде чем Полемей фыркнул и сказал:

— Я не чувствую ног.

Он стал бледен, на лбу у него выступил пот.

Соклей огляделся в поисках человека, который принес смертельную дозу, но тот покинул андрон. Один из офицеров Птолемея сказал:

— Теперь ты, наверное, можешь лечь.

— Правильно.

Полемей с трудом добрался до кушетки и, опустившись на нее, заявил:

— А ведь этот шлюхин сын утверждал, что снадобье безболезненно. Еще одна ложь.

— А что ты чувствуешь? — спросил Соклей.

— Выпей такое сам и узнаешь, любопытный ублюдок, — ответил Полемей. Но потом продолжил: — Чувствую, будто мои ноги и живот в огне. И я… — Он перегнулся через край кушетки, и его шумно вырвало.

Кроме обычного острого запаха рвоты почувствовался кислотный запах, абсолютно незнакомый Соклею, — он понял, что это вонь цикуты.

Сидевший рядом с родосцем офицер махнул одному из воинов:

— Ступай приведи того, кто принес сюда яд. Выясни, не спасет ли Полемея тот факт, что он выблевал. Если спасет… — Он полоснул себя большим пальцем по горлу.

Воин поспешно вышел.

Но отравитель вернулся со словами;

— Нет, теперь уже поздно. Полемей может продержаться еще немножко, но он все равно мертвец. Когда дело касается цикуты, человека должно вырвать сразу, в противном случае ему точно не выжить.

Полемея снова вырвало спустя полтора часа. Он проклял Птолемея и всех людей в комнате, которые смотрели, как он умирает. Соклей сплюнул в подол хитона, чтобы отвратить беду. И не он один так поступил.

— Холодно, — простонал племянник Антигона. — До чего же холодно. И в глазах темнеет.

Он помолчал, потом покачал головой.

— Не может быть, чтобы было уже так поздно. Проклятое снадобье лишает меня зрения.