Арминий нахмурился, но не потому, что отец был не прав, а потому, что тот был прав. С неба непрерывно сыпал дождь, и, хотя тропа пролегала под кронами сосен, а отец с сыном кутались в плотные плащи, оба промокли до нитки. Тропа превратилась в полосу жидкой грязи. Впрочем, германцы не сетовали — в это время года подобная погода была обычным делом.
— В следующем году мы будем готовы — я в этом уверен, — после размышлений заявил Арминий. — Единственное, что нужно, — это чтобы Вар заглотил наживку.
— И что после?
Зигимер упорно настаивал на том, чтобы рассмотреть все достоинства и недостатки плана.
— Даже если ты задашь им трепку, что будет после? Вар и римляне поймут, что у нас есть армия. Ну и что с того? У них тоже есть армия. Они сражаются не так, как мы, но это не значит, что они сражаются плохо. Если бы они сражались плохо, мы бы прогнали их задолго до твоего рождения.
Смахнув очередную каплю с кончика носа, Арминий снова нахмурился. Уж он-то знал, на что способны римляне, ибо не только видел их в бою, но и сражался в их рядах. Он не только понимал, что их тактика действенна, он понимал, как именно она действует.
Он мысленно услышал пение труб, увидел колонну, быстро и слаженно, без лишних движений, разворачивающуюся из походного строя в боевой порядок. Арминий представил себе смертоносный ливень копий и непроницаемую стену щитов, из-за которых, как змеиные жала, разят острые мечи.
— Мы должны разбить их прежде, чем они развернутся в боевой порядок.
Он говорил это и раньше. Представив себе легионы, готовящиеся к схватке с германским воинством, Арминий лишь утвердился в сознании собственной правоты.
Но его слова не произвели впечатления на отца.
— Ясное дело, ты это уже говорил. Но говорить — одно, а сделать — совсем другое. Как ты собираешься такое провернуть?
Вопрос Зигимера был острым, как римский гладиус.
— Мы должны застигнуть их там, где они не смогут перестроиться из колонны в боевой порядок, — ответил Арминий.
— И где ты найдешь такое место? — спросил отец. — Я понимаю, чего ты хочешь, но одного желания тут мало.
— Правильно, поэтому я собираюсь не просто хотеть, а искать то, что требуется. Зимой мне все равно предстоит разъезжать по стране, вот и буду присматривать подходящее место. И рано или поздно я его найду. Германия — это не только равнины и поля. Если искать как следует, что-нибудь обязательно найдется.
Арминий старался говорить уверенно.
— Надеюсь, ты прав, — проворчал Зигимер. — Ну а я буду рад вернуться к твоей матери. Я соскучился по ней. Полагаю, ты тоже будешь рад снова увидеть Туснельду.
Несмотря на холодный дождь, кровь Арминия закипела.
— Верно, — коротко подтвердил он.
Разумеется, за время пребывания в Минденуме ему случалось покупать себе женщину: он шел навстречу требованиям плоти, хотя ему и претила мысль о германских женщинах, продающих себя за серебро. С отцом они об этом не говорили, но Арминий полагал, что Зигимер тоже пользовался услугами продажных женщин. А что делать, если жена далеко?
Конечно, вздумай женщина, пока муж в отлучке, повести себя подобным образом, супруг имел право полоснуть ее по горлу и бросить труп неверной в болото. Мужчинам нет нужды хранить целомудрие, зато женщинам это необходимо.
— Тебе следует завести от Туснельды ребенка, — сказал Зигимер. — Это привяжет ее к тебе, даже когда страсть уляжется.
— Хороший совет. — Арминий улыбнулся по-волчьи. — Не сомневайся, я постараюсь ему последовать.
Оба рассмеялись. Арминий пытался укорить шаг, но на такой грязи не получалось идти быстро.
— Будь проклята богами эта слякоть! — воскликнул он и снова рассмеялся, на сей раз с другой интонацией. — Теперь я понимаю, почему римляне хотят построить на нашей земле дороги.
— Чтобы поскорее добраться до наших женщин, — отозвался Зигимер и, по сути, был не так уж далек от истины.
С сосны раздался пронзительный крик сойки. Большинство птиц уже улетели на юг, в исконные земли римлян, но некоторые, самые упрямые, остались тут зимовать. Стервятники, вороны и прочие падальщики находили себе прокорм в любое время года. Арминию хотелось вдоволь обеспечить их мясом римлян, и у него уже сложился план, как это сделать. Нужно было только подобрать подходящее место.
«Моя третья зима в Ветере», — подумал Квинтилий Вар с неким отрешенным удивлением.
Когда он впервые увидел Рейн, ему трудно было вообразить себе участь горше, чем провести три зимы подряд в таком захолустье. А теперь этот римский военный городок казался ему аванпостом цивилизации по сравнению с тем, что находилось за рекой.
И не один Вар испытывал подобные чувства.
— Клянусь богами, господин, хорошо иметь вокруг настоящие стены и настоящую крышу над головой, — сказал Аристокл. — Не сочти за неуважение к тебе и твоим трудам, но я устал жить под парусиной.
— Вряд ли ты упадешь замертво от удивления, если я скажу, что чувствую то же самое, — отозвался Вар. — Когда-нибудь из Минденума получится прекрасный город. Превратились же в города многие военные лагеря — например, та же Ветера. Хотя когда я впервые прибыл сюда, не сразу поверил, что это город. Но Минденуму еще предстоит пройти свой путь.
Раб наклонил голову, на греческий манер выражая согласие.
— О, еще какой! — страстно воскликнул он. — Неужели по эту сторону Рейна я смогу в одиночку выходить за городские стены, не опасаясь, что какой-нибудь дикарь убьет меня и приколотит мою голову к дереву?
— Ну… Вероятность этого не так уж велика и в окрестностях Минденума.
Вар скрыл улыбку, хотя не совсем искреннюю. Аристоклу, поскольку он был рабом, не нужно было притворяться храбрецом. А вот от римского наместника Германии требовалась отвага. Вар отдавал себе отчет в том, что куда лучше годится для управления мирной Сирией. Увы, Август этого не понимал, а в таких вопросах значение имела только воля Августа.
— Сдается, — продолжал Вар, убеждая не столько Аристокла, сколько самого себя, — что варвары, живущие по соседству с лагерем, почерпнули от нас больше, чем любые другие германцы.
— Может, и так, но все же почерпнули недостаточно.
Нет, ничто не могло обратить Аристокла в германофила. И не только его одного.
— На это просто требуется время, вот и все.
И снова Вар старался убедить не только раба, но и себя самого.
— Когда я родился, галлы, живущие по эту сторону реки, тоже были шайкой одетых в штаны варваров, лишь чуточку присмиревших после того, как Цезарь навел на них страху. Но ты не можешь отрицать, что из них получились хорошие подданные империи.
— Сносные подданные, — проворчал грек, скептически относившийся ко всему, что находилось к северу от Альп. — По крайней мере, теперь они в основном пользуются оливковым маслом, а не сливочным.
Наморщив нос, Аристокл добавил:
— О германцах этого никак не скажешь.
— Оливки в Германии не растут и расти не будут, такой уж там климат, — указал Вар. — Кстати, даже в Галлии оливки растут только в южных областях. Но наши купцы уже давно снабжают маслом всю провинцию. И Германию тоже снабдят, нужно только обустроить там все как следует.
— Этот день не скоро наступит.
Аристокл снова сморщил длинный нос.
— Сливочное масло, намазанное на хлеб, — уже само по себе плохо, даже если оно свежее. Но ведь германцы еще жгут его в лампах, отчего оно воняет так… Оно липнет к волосам, липнет к коже, просто спасу нет. И каждый германец провонял этим маслом!
— Ну уж не каждый!
Вар покачал головой, в то время как раб, будучи греком, в такой ситуации непременно бы кивнул.
— Например, от Арминия, да и его отца, пахнет так же, как и от нас.
— Да, конечно, когда они являются к нам попрошайничать и едят с нами за одним столом, от них и пахнет по-нашему, — хмыкнул Аристокл. — Но если бы ты встретился с ними в их деревне, от них воняло бы так же, как от всех прочих германских дикарей.
