Самочувствие мое стремительно улучшалось: браслет прекратил свое непонятное воздействие на руку, камень продолжал светлеть прямо на глазах. Боль ушла на задворки сознания, где оказалась на правах бедной родственницы – вроде терпимое беспокойство, а хрен ты ее выгонишь, поселилась на несколько следующих дней. Шепот Буяна доносился сквозь набившуюся в уши вату. Измученный болью и пережитыми ужасами разум пал легкой добычей нового пьянящего состояния. Но с действием алкоголя сравнивать это ощущение было примитивным кощунством. Я плыл на волнах чистоты и радости. Я воспарил над действительностью с удивительной силой. И тело, и разум, и душа мгновенно настроились утолять жажду жизни.

– Хватит, нельзя много брать! – оборвал мою медитацию Буян, отняв мои конечности от прохладной шершавой коры. Пока я радовался жизни, напитываясь жизненными силами мощного и мудрого дерева, мой товарищ закончил обработку раны и заклеил ее пластырем.

– Идти нам надо. Молчун их недолго задержит. – Буян вытер и поместил в ножны «свинорез» приличных размеров. Это им он пулю из меня доставал?

Несмотря на пережитое единение с деревом, ноги в коленях вдруг потеряли силу, а тело одолел озноб – то ли от приличной кровопотери, то ли от вида испачканных моей собственной кровью орудий убийства. Все ж права та медсестричка, слабый мы народ, мужики, плохо вид крови переносим. Собственной. Потому как месячные нам с ней никогда грешить не мешали.

Вновь не туда помчали скакуны моих мыслей шальных. Вон Буяну строго параллельно, что своя кровь, что чужая, которой его суконный кафтан заляпан сверх меры. Нож в руках держал, как профи, и выражение лица при том сохранял невинное: мол, людей, бывает, им режу, но хлебушек чаще. Пули иногда из попаданцев достаю. Работа у меня такая, ваше благородие.

Первым делом, как добрался до ранца, я напился воды. Осушил свою флягу до дна – и ведь не хватило. Тоскливо стрельнул взглядом на Буянову емкость, но сами знаете, чем просить и унижаться… Кроме того, неизвестно, сколько нам еще идти и встретится ли нам источник воды.

Я достал из ранца чистую рубаху и, превозмогая себя, оделся. Окровавленную рубаху скомкал и было собрался сунуть под куст, да наткнулся на неодобрительный взгляд Буяна – как ни прячь, а получится знак для погони. И сунул мокрый комок на самое дно, стараясь избежать его контакта с продуктами, аптечкой и запасными бриджами.

Чтобы согреться, развернул скатку одеяла из шерстяной ткани тонкой работы. Благодаря заранее сделанному отверстию с обметанными краями, оказалось возможным надеть его как пончо. Даже не подпоясанный ощутил, как плечи, а затем остальное тело постепенно укутало ласковое доброе тепло. Одеяло порадовало и разумным зеленовато-серым цветом – маскировочным и немарким. Чем больше я вступал в нежданное, но весьма богатое наследство, тем сильнее уважал бывшего владельца.

Сдвинув в сторону пенал с письменными принадлежностями, блок чистых прошитых листов для записей, пробитый пулей точно посредине, запустил здоровую руку в распотрошенный грубыми клешнями Буяна бумажный пакет-аптечку. На свет извлек сушеный листик не больше лаврового, оторвал половину и бросил в рот. Вторую бережно и аккуратно положил обратно. Возникло стойкое ощущение, будто в тот момент кто-то другой руководил моими действиями.

Буян сам без просьбы взял мой ранец, помог застегнуть на спине трофейный патронташ. Я поднял винтовку, автоматически проверил, застегнута ли кобура револьвера. Машинально поднял сплющенный свинцовый комок и сунул в карман. Надо при случае обязательно вернуть владельцу. Так чтоб наверняка, без мучений. Далекий ружейный выстрел ударом кнута подстегнул нас к быстрому шагу.

– А Молчун как же? Не будем его ждать? – вопрос задал с целью узнать про нового персонажа, а вовсе не из-за тревоги за незнакомца.

– Не впервой. Поводит супостата за нос, добудет снеди какой и прибежит, – охотно пояснил Буян. И добавил: – Не бывало такого, чтобы без прибытка возвращался.

– А с чего взял, что я «ваше благородие»?

– Так известное дело – фигулька на руке мажеская. А еще лицо бритое да руки холеные. Что спина не поротая, зубы целехонькие и тело гладкое – это я уж опосля разглядел. Али не угадал?

Спасибо, что пояснил. Значит, маги здесь, можно сказать, люди первого сорта, носят отличительные знаки вроде моего браслета. Жалуют ли здесь чародеям и волшебникам дворянство? Не испытывают ли простолюдины к одаренным людям классовой ненависти? И как тут обстоят дела с инквизицией или аналогичными органами? Если бы только это! Столько вопросов! Жаль, не спросишь напрямик. Не время, не место, и не в тех мы отношениях, чтобы доверительно беседовать. Все-таки очень наблюдательный тип этот Буян. Надо держаться с ним осторожнее. Уж как минимум не одолевать пустяковыми вопросами, когда ребром стоит вопрос жизни и смерти.

– Прости, браток, от боли и с перепугу совсем разум помутился, – слова лились сами, и я с удивлением заметил, что стал подражать речи собеседника. – За малым не убили меня проклятые. А насчет снеди в ранце запас есть.

Мое щедрое предложение осталось без внимания – у стрелка котомка тоже не пустовала. Мы вплотную приблизились к непроходимым зарослям. Здесь Буян по обыкновению замер и осмотрелся, после чего сделал шаг прямо в ветви и совершенно пропал из виду! Я храбро шагнул следом и оказался в темном и стиснутом с обеих сторон тонкими стволами пространстве. Три шага вперед, поворот налево с наклоном, еще пришлось сделать три или четыре шага в полуприсяде, затем ход повернул направо, и дюжина шагов привела к просветам в листве. Вот так: вплотную не увидел, а если бы проводник не полез первым, то и я бы тоже не отважился. Если б не коты да изверги, поставил бы годовое капральское жалованье против банковских сбережений, оставшихся на Земле, что сквернавцам нас нипочем не сыскать. Мысленно одернул себя: сам-то понял, с кем и на какой заклад спорить собрался?

Пейзаж в очередной раз изменился. Через полсотни метров вековая чаща оканчивалась подлеском, в просветы которого виднелось мертвое редколесье. Ветер донес запах сырости и гниющей растительности. Неужели прямо по курсу болото?

– Где мы, Буян?

– Не шуми. – Арбалетчик замер и сделал знак остановиться.

Погоня осталась далеко позади, ни выстрелов, ни командирского «ревуна» мы уже давно не слышали. Впрочем, пением птиц и прочими звуками дикой природы лес нас не баловал. Мы затаились за последними мощными деревьями, после чего мой проводник издал горлом птичий крик. Из зарослей донеслись два ответных. Кажется, нас опознали. Кому как, а мне одной пули на сегодня хватило по самые брови. Получить еще от своих будет смертельно обидно.

– Буян, ты? – из кустов донесся молодой голос.

– Мы. Выходим, не стрельните там, – тихо, но достаточно четко отозвался мой проводник.

Вот мы и у «секрета», выставленного перед тропинкой, ведущей к последнему приюту разбитого батальона. Двое мальчишек-рекрутов, один вооружен арбалетом, а второй неизменным ружьем системы военного инженера и имперского лорда Дербана. Сила.

– А с тобой кто? – судя по иному тембру голоса, спросил второй часовой. Положение обязывало.

– Подофицер, – важно обронил Буян. И торопливо добавил: – На посту болтать не велено.

Ребята – солдатами этих светловолосых мальчишек называть язык не поворачивался – вытянулись по стойке «смирно».

– Кхм-кхм, – многозначительно выдал я. Пусть сами додумывают, что имел в виду господин «подофицер». Что в таких случаях говорят настоящие, а не ряженые военачальники? Приказывают подчиненным привести себя в порядок? А видок-то у ребят еще тот: высокому нескладному арбалетчику серьезно досталось по лицу, возможно, прикладом, отчего один глаз заплыл, а губы кривились от боли. Странно, что нет симптомов сотрясения. Воротник мундира оторван и висит на честном слове. В дорожной пыли изваляли паренька изрядно.

А второй – невысокий подвижный крепыш, из каких получаются замечательные спортсмены – тяжелоатлеты и боксеры. Арбалет, на мой взгляд, лучше бы ему вручили, а не «дербанку», ствол которой приходился выше русой макушки. Как ухитряется заряжать-то? Мундир его годился только на тряпки: располосованный то ли о сучья, то ли об острые железяки, но аккуратно, без большой крови. Вдобавок уцелевшую поверхность покрывали крапинки ожогов, виднелись обгоревшие полы и спина. Интересно, чем это его шарахнуло: магией или тут зажигательные гранаты в ходу? На ногах ребят стоптанные до последней крайности ботинки из грубой промасленной ткани на деревянной подошве. Без слез не взглянешь. У «боксера» обувка тоскливо «просила каши», а утративший пуговицу единственный погон сиротливо свисал с плеча. Ремни, пульницы, тубус с болтами да неказистые «арестантские» шапчонки с княжеской эмблемой сохранили. Похвалить бы их за сбережение казенного имущества, да только этого ли от меня ждут? Словом, оба красавцы писаные. Почти как я, если «по-чесноку». Из офицерских признаков только револьвер в кобуре, козырные сапоги и магический девайс. Плюс в активе моего авторитета расцарапанная рожа.