– Яволь, мин херц! Лови меня, е…чий фашист!!!

Доводилось ли вам как-нибудь на досуге развлекаться заранее оговоренными изнасилованиями? До знакомства с Евой мне никогда не приходилось заниматься подобными вещами, и я даже представить себе не мог, что когда-нибудь попробую себя в таком странном амплуа.

Я ненавижу насильников и презираю их всей душой, но затейливая прелестница Ева дала мне возможность поупражняться в этой роли, и я сделал вывод, что это не такое уж простое и приятное занятие, как показывают в кино и пишут в книгах.

Всё зависит от жертвы. Если попадется жертва наподобие Евы, я не завидую насильнику: вряд ли у него получится довести дело до точки входа в процедуру, и вообще, не уверен, что ему удастся выйти из этой забавы целым и невредимым.

Ева вполне ожидаемо направилась в бункер: постояла у тамбура, убедилась, что я следую за ней, и исчезла за бункерной дверью.

Я бросился вслед за «партизанкой», но, проскочив через тамбур, в растерянности остановился. Оказывается, во время экскурсии Ева даром времени не теряла, обстоятельно «срисовала» обстановку (она у нас девушка очень наблюдательная) и на ходу разработала план.

Теперь я понял, в чём заключался сюрприз: похоже, Ева что-то сотворила с проводкой. Ладно, если просто скинула клеммы на дизеле, но с неё станется и перерезать провода, это ведь проще и быстрее – в общем, в бункере было темно, как в потайном местечке у негритенка Бамбо, и не работал ни один выключатель.

Пришлось вернуться в кладовку за светом. Здесь выяснилось, что сюрпризы продолжаются: моя неугомонная людоедка куда-то спрятала все фонари и керосиновую лампу.

– Это не женщина, а какое-то стихийное бедствие…

Крепко выругавшись, я опять вернулся к бункеру и тут обнаружил наскальную живопись: перед входом, на стенке (в светлом месте) был намалеван мазутом жирный лотарингский крест.

– О боже… Ева, у нас мел есть, зачем стены портить?! – заорал я. – Мне потом их мыть! И вообще, с чего ты взяла, что советская партизанка знает про символ французского Сопротивления?! Ева, это уже гротеск!!!

Ева вполне ожидаемо ответила мне презрительным молчанием. Я понял, для чего моя затейница намалевала крест. Когда я ушел за светом, она решила, что больше я в бункер не вернусь и буду искать не там, где надо, а там, где есть свет, как в том анекдоте. Вот умница, подала мне знак. Спасибо!

Я спустился в бункер и приступил к поискам в первобытном формате: на ощупь, по слуху и посредством обоняния – в неподвижном сыром воздухе ощущался едва уловимый аромат Евиных духов. В принципе, я в этом бункере бываю ежедневно и знаю в нём каждый уголок. Но бродить здесь впотьмах ради праздного интереса мне никогда не приходило в голову, так что сейчас я чувствовал себя в буквальном смысле слепым: спотыкался на каждом углу, чертыхался и нервничал – однако это только разжигало мой охотничий азарт.

Я рыскал во тьме и искал Еву, как волк ищет волчицу, даже не по запаху (аромат её духов был представлен в микродозах, отчетливый шлейф, увы, отсутствовал), а, скорее, по плохо объяснимым с точки зрения реализма мистическим ощущениям ментального плана.

Проще говоря, я чувствовал, что она рядом, и двигался, полагаясь на это нерациональное чувство.

В результате я напоролся на неё в столовке бункера – перемещался боком, приставными шагами, выставив вперед левую руку – и вдруг ткнулся во что-то мягкое и теплое.

– А-а-аа!!!

Несмотря на то что момент был вполне предсказуемый, мы от неожиданности синхронно заорали как ошпаренные и резко отшатнулись друг от друга – только Ева вполне удачно, а я сплоховал, больно стукнулся плечом об стену, и это затормозило меня на несколько секунд.

– Смерть оккупантам! – завопила Ева, выбегая из столовки и на ходу включая фонарик. – Я убью твоих боссов, е…чий фашист!!!

Далее уже была игра в открытую. Ева перемещалась с фонарём по бункеру – значительно быстрее меня, поскольку световое пятно бежало впереди неё, а я следовал на некотором удалении, регулярно спотыкался обо всё подряд и порой пребольно падал.

Тем не менее я всё-таки поймал её и по мере сил попытался оказать знаки внимания. Должен заметить, что это было очень даже непросто: Ева – девушка сильная, ловкая и тренированная, большую часть времени она занимается «активным отдыхом» (от чего – это уже другой вопрос) и умеет постоять за себя как минимум на уровне крепкого здорового мужчины. То есть если бы мы сражались не понарошку, еще неизвестно, чем бы всё закончилось: вполне возможно, она убила бы меня тяжелым фонарём, размозжила бы всё, что за гульфиком, своим излюбленным приёмом или попросту выколола бы глаза.

Нет, Ева меня не била, она просто боролась со мной, пытаясь вырваться; судя по некоторым признакам, её эта возня изрядно заводила, и в итоге нам таки удалось наладить кратковременный цикл стыковочных работ. Ева хрипло и часто дышала, несколько раз я даже заподозрил её в ответных объятиях и преступно-поступательных движениях, но это тем не менее не мешало ей следить за ситуацией: как только я начал невольно вскрикивать и заходиться первичными судорогами в предвкушении закономерного финала, она ловко вывернулась из захвата, оттолкнула меня и, схватив фонарь, умчалась прочь.

Я был несколько ошеломлен прерыванием цикла – почему-то мне показалось, что мы уже обо всём договорились, – не сразу бросился в погоню и какое-то время потратил на то, чтобы привести себя в чувство. За это время партизанка-обломщица успела удрать на другой конец бункера, выключила фонарь и опять затаилась во тьме.

Что ж, пришлось начинать всё сначала.

На этот раз было несколько сложнее: я был раздосадован, взволнован и жаждал скорейшего продолжения – иными словами, я был неадекватен.

– Хау ду ю ду, ферфлюхтен швайн?! – отвязно орал я, бегая по бункеру. – Ху из Джон фазер, грязная партизанская сучка? Сдавайся, гадина! Поймаю – разорву на части…

Не знаю, сколько бы я там носился, впотьмах, спотыкаясь и падая, но Еве, очевидно, надоело сидеть без дела, то ли она сама желала продолжить цикл – в общем, моя партизанка в какой-то момент выскочила из дизельной и с боевыми воплями ломанулась прочь из бункера.

– Нопа серан! Че Гевара жив!! Смерь эсэсовским випам!!!

Как видите, это уже было серьёзно: в воплях содержалась некая роковая целеустремленность. Похолодев от нехорошего предчувствия, я бросился за партизанкой и выскочил из бункера. Она спрятала моих «соратников» наверху! Какой же я идиот… Надо было сразу по-быстрому оббежать верхние помещения, прежде чем спускаться в бункер…

Ева честно ждала меня посреди коридора. Выскочив из бункера, я на несколько мгновений в нерешительности замер. Все двери настежь – кроме арсенальной, Ева вспотевшая и скользкая, как сельдь иваси, одно неловкое движение – и игре конец. Надо попробовать угадать по взгляду, в какую именно дверь она захочет ворваться.

– У-ти-пуси… А ну, иди к папочке, партизанское отродье… – Я осторожно двинулся вперед, готовясь к решительному прыжку. – Игра окончена, подполье разгромлено, пора сдаваться…

– Смерть эсэсовским випам! – завопила Ева, не выдержав напряжённого ожидания и бросаясь к «камбузу». – Партизаны не сдаются!

Я словил её на пороге, обхватил сзади и рывком развернул, перекрывая вход в «камбуз». Оказалось, что это была всего лишь уловка: Ева попятилась, с силой напирая на меня, а когда мы оказались на середине «камбуза», она выскользнула из объятий и, оттолкнув меня, выскочила в коридор.

С трудом сохранив равновесие, я бросился следом за «партизанкой», и мы вбежали в «оперативный зал».

«Оперативный зал» (не путать со штатным оперативным залом бункера), или комната для совещаний, – это самое большое верхнее помещение с двумя окнами. Я поймал Еву уже за порогом, повалил на пол и, прижав к стене, быстро осмотрелся.

Совершенно верно: место расстрела «эсэсовских випов» было оборудовано здесь. Оба окна – настежь, на каждом подоконнике по бутылке, справа, у стены лежал автомат со снаряженным магазином.