Ветер все крепчал. Андреа остановилась посреди широкого пляжа и подняла глаза к небу. От горных пиков до самого моря его поглотила чернота. И в тот момент, когда Андреа решилась повернуть к дому, небеса разверзлись. Ее с глухим стуком захлестнули первые тяжелые волны дождя. Лодочный сарай был от нее меньше чем в пятидесяти ярдах. Она решила укрыться там и переждать непогоду. Андреа побежала. Ветер хлестал дождем по лицу, слепил, силился отбросить назад, задержать. Спотыкаясь на каждом шагу, она преодолела последние ярды этого изнурительного забега против ветра. Следующим порывом ее прибило к стене эллинга. Едва Андреа справилась с задвижкой, как дверь подалась, и ее внесло в сарай. Андреа преодолела напор ветра и закрыла за собой дверь, лишь когда налегла на нее всем своим весом, повернулась и вступила во влажный сумрак комнаты.
Стены были из широких необструганных досок, прочно увязших в песке. Стропила над головой Андреа ломились от весел, свернутых парусов и рулонов брезента. Здесь же был и старый белый понтон, скутер стоял на катках, на стене висела резиновая лодка. В одном углу стопкой была сложена выцветшая кипа голубых брезентовых чехлов от лодок, со стропил клоками свисала многолетняя паутина.
Дождь с глухим грохотом бился в единственное крохотное оконце и барабанил в жестяную крышу над головой. Замерзшая, дрожащая и насквозь мокрая Андреа обхватила себя руками и стала оглядываться в поисках пляжного полотенца. Она нашла что-то похожее под сиденьем скутера, но как только она нагнулась, чтобы поднять его, зазубренный столб света под гневный рокот грома прорвался сквозь тучи.
Дверь распахнулась, и Андреа кинулась закрывать ее, не осознав еще, что ветер здесь ни при чем. Зак Прескотт стоял на пороге. Его промокшая до ниточки рубашка приникла к рельефной, мускулистой груди. Темные волосы под дождем стали почти черными. Даже на его ресницах и бровях россыпью поблескивали капли, когда он повернулся, чтобы закрыть дверь.
У Андреа перехватило дыхание. Она попыталась что-то сказать, но слов не было. Зак даже и не пытался. Его губы сложились в твердую, прямую линию, а глаза были устремлены на Андреа. Казалось, что снаружи мир распадется на части, растерзанный ослепительными клыками молний и скрежетом грома, если стихия не укротит свою дикую, беспощадную ярость. А внутри, в крохотном домике, — ни движения, ни звука, только глубокое прерывистое дыхание мужчины и женщины.
Андреа знала, что видел Зак, когда, стоя всего в нескольких футах, рассматривал ее с ног до головы. Формы ее груди были подчеркнуты мокрой хлопковой блузкой, соски выступали твердыми бугорками, натягивая мягкую ткань. Юбка обвисла тяжелыми, пропитанными водой складками, которые облепляли бедра. Все это Зак вбирал в себя взглядом, но Андреа не могла представить себе, о чем он в этот момент думал. А думал Зак о том, что она выглядит так, словно только что вынырнула из морской пучины. Дар природы, загадка, искус, подброшенный волной на берег.
Зак стоял неподвижно, сжав бока ладонями, и вбирал в себя ее облик. Единственное, что нарушало неподвижность этой фигуры, была грудь, которая то поднималась, то опадала в такт его частому дыханию. Еще один огненный столб света распорол небо и разрушил чары, окатив все на мгновение дневным светом. Они стояли и смотрели друг на друга через это пространство, осужденное прежде на вечный полумрак. Свет померк, и в сомкнувшейся вокруг тьме Зак двинулся навстречу Андреа.
Только что он стоял перед ней и вот уже притягивает ее к себе, и промокшая насквозь, она падает в его объятия. Андреа прижалась к Заку, впилась ногтями в мокрую, прилипшую к телу рубашку, и их губы сомкнулись в поцелуе. Страстный, ненасытный, он длился, казалось, целую вечность. Прикосновения губ, языка Зака были напористыми, жаркими, взывающими, и Андреа отвечала на них взаимной страстью. Так же, прижимаясь друг к другу, они упали на колени, и бедро прикасалось к бедру, мускулистый пресс — к плоскому животу, широкая грудь — к упругим холмикам груди, и его плоть готова была слиться с ее влажным, жаждущим лоном.
Зак отстранился ровно настолько, чтобы сдернуть блузку с ее влажной кожи. С юбкой все было не так просто. Казалось, раз намокнув, она стала частью тела девушки. Он поставил Андреа на ноги, и наконец-то с юбкой тоже было покончено. Она стояла перед ним в крошечной комбинации цвета пламени свечи, и под этим тонким покровом на Андреа больше ничего не было. Комбинация из кружевного нейлона, очень коротенькая, сверху едва прикрывала грудь, и ее формы отчетливо просвечивали сквозь частые, мелкие дырочки ажура, которые шли до самого пупка. Зак спустил тоненькие бретельки с плеч Андреа и начал стягивать тонкий, облегающий покров с ее груди ниже, еще ниже, открывая плоский, бархатистый живот и темный треугольник под ним, влажный, зовущий. Руки Зака ощутили этот немой призыв и на мгновение замерли, но вот они уже провожают невесомый лоскуток материи вдоль ее ног, и Андреа, сделав шаг, оставляет его лежать на полу.
В мгновение ока Зак подхватил Андреа на руки и отнес ее, все еще влажную, обнаженную, в угол и уложил на импровизированное ложе — кипу выгоревших на соленом морском солнце брезентовых чехлов. Андреа чувствовала его дрожь и знала, что и руки Зака, в свою очередь, ощущают трепет ее тела. Снаружи шторм со страшной силой обрушивался на море, но и здесь, внутри, разгорались не менее бурные страсти. Зак, охваченный невыносимым желанием, уже не в состоянии был сдержать свой порыв и остановиться, чтобы сбросить одежду, так велико было его возбуждение. Но распростертое перед ним нагое тело жаждало прикосновений его разгоряченной кожи, жаждало каждой клеточкой слиться с ним. Одного взгляда хватило ему, чтобы почувствовать это. И с безумной яростью Зак сорвал с себя одежду. Молниеносная вспышка вновь выхватила его лицо, и то, что увидела Андреа, было таким же первобытным и неистовым, как и сама буря. В его лице отражалась иная стихия, столь же стремительная и едва ли более управляемая. Но Андреа не догадывалась, что та же маска страсти отразилась и на ее лице. Зак заметил это и успел почувствовать, что их слияние будет таким же ненасытным и безудержным, как и шторм за окном. И он укротил свой порыв, насколько это было в его силах, чтобы не причинить ей боль в неистовом стремлении утолить эту безумную жажду.
Он попытался поцеловать Андреа нежно, но не смог совладать со своими губами, которые, вкусив сладкую терпкость ее губ, жадно ринулись к ее груди и задержались на мгновение, чтобы осушить капли дождя, затаившиеся в трепещущей ложбинке. Он нашел ртом набухшую почку ее груди и стал жадно покусывать ее, ласкать губами и языком, пока тело Андреа не выгнулось ему навстречу, и с ее губ не сорвался крик желания. И вот уже руки и губы Зака ласкают нежную и гладкую, как сатин, кожу внутренней стороны ее бедер, все ближе и ближе к заветному, влажному, манящему треугольнику, дразнят, искушают, испытывают ее терпение, пока в ней не нарастает мучительным и сладким ощущением приближение взрыва. Она стремится к этому и хочет оттянуть, остановить: рано, слишком быстро. Поздно.
Неистовый взрыв света потряс стены домика своей близостью, ворвался грохотом в их убежище в тот самый момент, когда тело Андреа натянулось, как струна, и отозвалось эхом на крик стихии. Темное, глубокое удивление колыхалось на дне глаз Андреа, когда она посмотрела на Зака, прежде чем упасть на спину. Опустошенная, удовлетворенная, она клубочком лежала подле него, морщинки смяли нежную кожу ее бледного лба, но Зак лишь улыбался. Немного погодя он пододвинулся поближе, и его жаркие губы приблизились к лицу Андреа. Он прошептал ей на ухо первые слова, сказанные им за этот долгий вечер, слова, которые должны были возродить угасшее было в ее теле желание. Горячий, тихий шелест его голоса рассказывал ей о том, что хочет сделать он и что хочет, чтобы сделала она, и Андреа почувствовала, как вновь пробуждается в ней желание. Зак целовал ее глаза и шею, его руки ласково бродили по телу Андреа, и любовная игра разгорелась с новой силой.
