— Я готов. Готов сразиться с любым из ваших воинов.

Смел был этот Гектор. Перед ним ведь стоял могучий Аякс, который даже без своей палицы всем внушал ужас. Но Гектор сказал: "С любым!" И смотрел бесстрашно, прямо. Ничего не скажешь, настоящий воин!

И главное — зачем было это? Независимо от исхода схватки, войны все равно не избежать, все тут это понимали. Из-за одной лишь Елены драться!.. Да у него своя жена была, Андромаха, слывшая первой красавицей всего ионического побережья, — что ему Елена?!..

А вот что! Хотел смыть позор, легший на Трою из-за женокрадства, совершенного братом. И когда Менелай потребовал выдать Париса на расправу — это ведь он, Гектор, первым тогда покачал головой.

Нам бы таких вождей! Этот, я уверен, не стал бы резать женщин и детей и выжигать беззащитные города. Ибо не только отважен был этот Гектор, но и благороден. Не зря, хоть и троянец, но и в наших песнях воспет. Как там у нас?.. "Не было в Трое смелей, справедливее..." Ну, как там?

Слепцы тут же подхватили:

Не было в Трое сильней, справедливее мужа!

И в благородстве был равен тем древним героям,

Слава о коих жива, хоть столетья минули!

Если бы создали боги такими всех смертных —

Снова бы век золотой на земле воцарился!..

— Вот-вот! — сказал Клеон. — Доблестью напоминал тех, древних, великих. Не устрашил его даже Аякс! Мало таких нашлось бы на земле!

Глаза Агамемнона снова загорелись. Уже, небось, видел Гектора этого, расплющенного Аяксовой палицей. Но тут вдруг брат его Менелай вскочил — тоже далеко не трус был спартанец:

— Молись всем богам, Гектор! Ибо я, спартанский царь Менелай, буду драться с тобой!

Уверен, Агамемнон в тот миг пожалел, что вообще взял его на эти переговоры. Как ни силен и храбр был его брат, но все же против такого воина, как Гектор, он едва ли выстоит. Не столько ему даже брата было жалко, сколько заботило его, что будет, если Гектор выйдет из этой схватки победителем. Решат наши воины, что боги на стороне троянцев. А те возомнят, что боги им покровительствуют.

Плохое начало для войны!..

Но тут же по лицу Агамемнона я понял, что благая мысль сразу вслед за тем осенила его. Смекнул, что и боевой пыл его брата может пойти на пользу дела.

— Так тому и быть! — возгласил. — С нашей стороны будет драться мой брат, славный спартанский царь Менелай, оскорбленный вашим Парисом! Но не с Гектором он будет драться, — ибо доблестный Гектор не наносил ему никакого оскорбления! Нет! Он будет драться с тем, кто нанес ему обиду! С вашим царевичем Парисом — вот с кем будет драться за жену свою, прекрасную Елену, мой брат!

И вправду, это было для него лучше, чем бой Гектора с Аяксом. Гектор — сразу видно — воин превосходнейший. Аякс, конечно, силен; однако и Бусилай когда-то был куда как силен, — а чем для него тогда схватка с Ахиллом закончилась? Мало ли что там будет, если Гектор выйдет против Аякса.

А вот если Менелай выйдет против Париса — иное дело. Менелай — настоящий воин, уже во многих битвах участвовал, а Парис хрупок, утончен, хорош только для совсем иного рода битв и не мечом, а совсем иным оружием силен. Тут уж исход схватки предрешен заранее. Зато — как воспрянут духом наши воины, когда увидят, что боги на нашей стороне!

Гектор же, наоборот, приуныл. Гибель брата, наверняка, уже виделась ему: не одолеть Парису закаленного спартанца. И отказаться нельзя: вызов уже принят. А если с той стороны драться будет Менелай, то кому же еще, как не Парису, обидчику, выходить против него?

Мрачно сказал:

— Будь по-вашему. Когда поединок?

— Сегодня! Сейчас! Немедленно! — снова подскочил Менелай, но Агамемнон его попридержал:

— Ну-ну-ну! Сперва договоримся об условиях... А условия наши таковы, — обратившись к троянцам, сказал он. — Поединок состоится завтра утром. И во время этого поединка ваши гоплиты будут стоять у стен города, а то, глядишь, кто-нибудь из них вмешается в схватку. А наши воины сойдут с кораблей и выстроятся линией у самого берега, тоже далеко не заходя. Лишь на таких условиях может быть угодный богам справедливый поединок! А вблизи дерущихся будут лишь двое. С вашей стороны — доблестный Гектор, в чье благородство я верю, а с нашей — кому еще и быть, как не мне, брату Менелая?.. Как, подходят вам эти условия?

— Да будет так, — сказал печально Приам.

Он сделал знак, и троянцы уныло покинули шатер.

Зато Агамемнон возвращался на корабль, не в силах сдержать своей радости. В этих переговорах он достиг даже больше, чем хотел. Помимо того, что большой войне быть, и теперь уже никто, даже боги, не предотвратит ее, — помимо этого, он выговорил право для нашего войска беспрепятственно высадиться на троянский берег. Да еще наверняка Менелай прикончит завтра их царевича — и тогда увидят наши воины, что им сопутствует воля богов!

Рад был Агамемнон, все видели, как он рад!..

Уже ночью наши начали сходить с кораблей на берег...

Менелай, верно, всю ночь не спал, предвкушая сладостную месть, ибо, лишь только утро забрезжило, он был уже в доспехах, при оружии, и нетерпеливо расхаживал вдоль наших строящихся рядов.

И вот настал долгожданный для него час — вострубили трубы на стенах Трои, ворота открылись, и из них вышли двое — невысокий Парис и возвышавшийся за ним Гектор. Парис был в великолепных доспехах, со щитом в позолоте, с очень длинным мечом из драгоценного железа, наверняка; но, несмотря на свое превосходное снаряжение, ступал он робко, это видели все.

Лишь когда они прошли половину расстояния от Трои до берега, Агамемнон, до сих пор придерживавший брата, сказал:

— Пора!

Конечно, вооружение у Менелая было куда проще, чем у Париса, — тут нам не угнаться за ионийцами, — но по тому, как яростно он рвался в бой, все понимали, на чьей стороне истинная сила. И загремели наши гоплиты щитами, подбадривая его. Троянские же воины стояли у стен города тихо, явно уже не ожидая от этой схватки ничего доброго.

Менелай набросился на него так яростно, что не устоял бы, может, и сам Аякс, — а тут всего лишь изнеженный, хрупкий царевич. Парис и про меч свой длинный, железный сразу забыл, только сил и доставало прикрываться щитом. Но и щит не слишком помогал — удары Менелая были столь сильны, что несколько раз царевич валился с ног и едва успевал вскакивать, пока спартанец не смешал его с песком. Менелай же свой щит вовсе отбросил, взял меч обеими руками и рубился с таким исступлением, что, казалось, каждый его удар должен был стать последним для царевича.

Из наших рядов кричали:

— Что, Парис, это тебе не чужих жен воровать!

— Разделай его, Менелай!

— Освежуй его, как ягненка!

Парис, хоть его еще не настиг меч Менелая, был уже весь в крови — собственный щит разил его тыльной стороной при каждом ударе спартанца, в кровь разбивая ему лицо.

Удар, еще один!.. И вдруг Парис, уронив и меч, и щит, под улюлюканье, доносившееся из наших рядов, устремился прочь и, отбежав, укрылся за щитом своего брата Гектора.

— Всё! — поспешил крикнуть Гектор. — Поединок закончен! Победа за Менелаем!

Но Менелаю того было мало, спартанец жаждал крови, только крови Париса. Он налетел на Гектора и все с той же силой рубанул по его щиту.

Гектор даже не дрогнул под его ударом. Меча он выхватывать не стал, лишь крикнул:

— Все кончено! Остановись, Менелай!

Спартанец не желал слушать. Он нанес еще удар по щиту Гектора, а затем попытался ударом сбоку перерубить троянца пополам.

Обороняясь, Гектор двинул его щитом. Сила удара была такова, что Менелай рухнул на спину и на какое-то время затих, бездвижный.

А если бы Менелаю выпало с самого начала драться с Гектором! Да, Профоенор, право, не позавидовал бы я ему!..

Тем временем Гектор поспешно обхватил за пояс изнемогшего в схватке, едва передвигавшегося Париса и повлек его в сторону Трои.