– Ваша правда, мадам, – кивнул Анн де Монморанси, – так оно и случится, и наш долг не допустить этого.

– На вас я возлагаю ответственность за это сражение, ибо других полководцев у меня нет, – сурово сказала Екатерина. – Вы уже далеко не молоды, но вам единственно, как старому и испытанному воину, могу доверить я это дело, ибо верю в ваш великий гений и знаю, что вы, как никто другой, понимаете всю важность создавшегося положения и не дадите гугенотам одержать верх.

– Им это и не удастся, ваше величество. Силы их раз в пять меньше наших, к тому же у них совсем нет пушек, которые есть у нас.

– Кроме того, – загадочно улыбнулась Екатерина, – я получила депешу, что Альба любезно согласился нам помочь и посылает в Париж две тысячи всадников – тяжелая кавалерия с мечами и закованная в броню.

Старый полководец нахмурился:

– Стоит ли вовлекать в это испанцев? Ужели мы не обойдемся своими силами?

– Обойдемся. Но так победа будет еще вернее. Надо использовать все средства.

– Однако испанец попросит плату за свою услугу.

– Лучше заплатить ему то, что он попросит, нежели отдать на разграбление всю Францию.

– Выходит, мы будем ждать этих броненосцев, а до тех пор ничего не предпринимать? А если гугеноты начнут первыми?

– С их-то силами против стен Парижа? Пусть только попробуют. Мы их помаринуем денек-другой, а затем выпустим на них наших солдат сразу с трех сторон: через Монмартрские ворота, Тампль и Сен-Дени.

– Их полководцы не глупее нас с вами, ваше величество, а потому вряд ли решатся на такой необдуманный шаг, влекущий за собой окружение. Но если это и произойдет, то Колиньи не бросит всю свою армию к воротам Сен-Дени. Часть он разместит на левом, другую на правом крыле, третья часть останется в тылу, за спинами осаждающих.

– Что же, в таком случае, у него останется перед северными воротами? Горстка храбрецов численностью в семьсот-восемьсот человек?

– С такими силами я не рискнул бы подходить к стенам города и встретить лобовой удар противника числом в четыре-пять тысяч солдат, да еще и с пушками.

– Поэтому они и не пойдут на Париж, Монморанси, а будут ждать в Сен-Дени, когда мы первые произведем вылазку. И мы ее произведем, клянусь святой девой Марией, как только прибудут солдаты Альбы. Пусть они отдают свои жизни, а мы побережем свои, коли уж так или иначе придется расплачиваться с ним. Но до той поры, я полагаю, все же следует попробовать уладить конфликт мирным путем. Видит Бог, как не по нутру мне все эти дурацкие сражения, которые в конечном итоге обескровливают нацию.

– Вы предлагаете послать парламентера в Сен-Дени с предложением добровольной сдачи, дабы предотвратить кровопролитие?.. Ничего не выйдет, в них еще свежо воспоминание про Амбуаз.

– И все же мы должны попытаться. Этим я в известной степени реабилитирую себя хотя бы в своих собственных глазах, во-первых, как правительница, во-вторых – как женщина.

– Понимаю вас, – промолвил Монморанси.

– Я согласен с королевой, – подал голос Карл. – Почему, в самом деле, не попробовать, быть может, они одумаются?

– Что ж, коли на то воля короля, никто возражать не станет, – сухо поклонился коннетабль королю.

– Кого мы отправим с этим поручением? – спросила Екатерина.

– Нашего герольда, господина де Кервенуа.

– При этом мы соблюдем старинный церемониал о взаимных переговорах воюющих сторон, – неожиданно вспомнил Карл кое-что из уроков, преподанных ему когда-то Альбером де Гонди.

Королева-мать улыбнулась:

– Мы предпримем попытку примирения, чтобы потом никто не упрекнул нас, что мы не сделали все возможное, дабы избежать войны. С этой миссией я пошлю вас, Монморанси. Уверена, вас они не тронут ни как посла, ни как главнокомандующего, который заслуживает огромного уважения.

– Хорошо, ваше величество.

7 октября в штаб-квартиру Сен-Дени прибыл господин де Кервенуа и тотчас потребовал принять его.

– Только не вздумайте заявить, – сразу разгадал намерение посла Конде, – что правительство требует от вождей восставшей партии явиться к нему, так сказать, с повинной. А теперь говорите. Ну, что же вы молчите, будто вас сосватали за бедную пастушку вместо принцессы?

И герольд торжественно объявил:

– Его величество король Карл IX требует от его высочества принца Бурбонского герцога де Конде, а также от адмирала Франции Гаспара де Колиньи и его брата господина Франсуа д’Андело явиться к нему лично и без оружия.

Д’Андело рассмеялся.

– А зачем? – спросил принц, криво усмехаясь.

– Его величество не станет творить беззаконие и поступит по справедливости. В случае вашего повиновения его воле, он определит легкую меру наказания для каждого из вас, дабы в будущем вы не повторяли подобных ошибок и дабы ваши заблуждения послужили назидательным примером для других.

– Легкую меру? – сразу же ухватился за это д’Андело. – Какую же именно?

– Могу сказать вам, брат, если вы еще не догадались, – отозвался Колиньи. – Удар топором по шее на Гревской площади. Мгновенно и безболезненно. Вот что король называет легкой мерой.

– Не так ли, господин посол? – ядовито спросил Конде. – Ведь именно это имеет в виду Карл IX, говоря о справедливости по отношению к нам?

Лицо герольда осталось невозмутимым. Он продолжал:

– Его величество хочет предупредить, что у вас нет никаких шансов на победу. Ваша добровольная капитуляция принесет вам и королю Франции несомненно большее удовлетворение, нежели разгром ваших войск и ваше пленение или смерть.

Никто не проронил ни слова.

– Мы всего лишь защищаемся, но не нападаем, – после продолжительной паузы произнес Конде. – Нам непонятны мотивы действий правительства, собирающего и концентрирующего войска из наемников и католиков Франции по всей территории страны. Мы полагаем, что меры эти предприняты против нас, а потому и взялись за оружие, дабы не быть застигнутыми врасплох в своих постелях.

Посол услышал то, что хотел. Ему надо было узнать причину мятежа. Но истина крылась в другом. В чем – он не понимал, а ему не сказали.

Посол молчал. Принц Конде добавил на прощанье:

– Ступайте обратно и передайте своему королю, что мы слишком хорошо помним Амбуаэ и знаем цену королевским обещаниям.

– Должен ли я еще что-нибудь передать своему королю? – холодно спросил герольд.

– Да. Передайте, что мы уже заждались, ожидая его к себе в гости.

– Мой долг напомнить вам, – заканчивая свою миссию сказал Кервенуа, – что в случае неповиновения вас всех обвинят в организации бунта против короля. Чем это грозит – вам известно.

– А в случае повиновения не обвинят?

Герольд не нашелся, что ответить.

– Ступайте, господин Кервенуа, другого ответа не будет. Матиньон, отдай распоряжение, чтобы господина посла пропустили через наши заслоны.

На другой день в Сен-Дени явился коннетабль с предложением мира.

– А потом? Что будет потом? – спросил адмирал. – Она выловит нас всех поодиночке и велит возить наши головы по улицам и площадям Парижа в назидание остальным?

– Чего же вы хотите? Каковы ваши требования? – спросил коннетабль.

– Никаких. Мы боремся за свою веру, – ответил д’Андело.

– Кто же вам мешает верить и дальше в вашего Бога?

– Бог один, но подходы к вере в Него разные. И вы сами это знаете, господин коннетабль.

– Знаю, но не понимаю вашей программы.

– К чему было призывать на нашу землю столько иноземных солдат? Конечно же для борьбы с нами. Что ж, мы готовы, зовите хоть пол-Европы, мы грудью встанем на защиту отечества и во имя истинной веры.

– Нас притесняли по всей Франции – всегда и везде, – заговорил Колиньи. – Наша вера – как чума на ваши головы. Вы спите и видите себя во власти фанатиков-изуверов и испанских иезуитов, прикрывающих свои грязные дела папской тиарой. Дух Просвещения витает в Европе, но вы, ослепленные и одурманенные безумными речами бесноватых монахов, вы, осеняющие себя крестом и молящиеся размалеванному на все лады лику Христа, вы упорно не желаете видеть этого. Церковники стремятся оболванить народ, запугать его адовыми муками, внушая, что, игнорируя церковь воинствующую, невозможно общаться с церковью небесной. Иначе зачем тогда они, кто тогда станет набивать их карманы, кто станет покупать дурацкие бумажки, именуемые индульгенциями, и никому не нужные куски металла, тряпки, уголь, дерево, волосы и прочую нечисть, выдаваемую попами за святые мощи и атрибуты никому не ведомых святых, имена которых и придуманы вашими святошами для этой цели? До каких же пор будет продолжаться этот обман и околпачивание народа с целью выжать из него последнее, что еще осталось? Мы же боремся за чистую веру – без попов, епископов и кардиналов. Прямое общение с Богом, минуя церковь! Вот почему мы здесь. Мы боремся с попами, но, поскольку вы сторонник их идеологии, мы будем драться с вами.