...Однако же мы собирались говорить о любви. Замечательным апрельским днем по парку неподалеку от желтенькой колыбели революции прогуливалась... да-да-да... дама с собачкой. Дама была женой, я бы даже сказал — супругой, ответственного работника консульства одной недружественной нам державы. Дама гуляла, дышала свежим весенним воздухом... Но она еще и работала. Снаружи ничего не видать, а под одеждой у консульской супруги был размещен ряд хитрых приборов. Приборчики эти дал и даже помог закрепить в... ладно, интимные подробности опустим... дал и помог закрепить муж, кадровый разведчик недружественной страны.

Приборы постоянно слушали эфир вокруг Смольного. Я уже, кажется, упоминал, что девяносто девять процентов телефонного обмена никакой полезной нагрузки не несли. Кроме некоторого компромата на самих чиновников, что, впрочем, тоже является полезной информацией. Но подлинный интерес для разведки представляет оставшийся один процент. В обком ведь стекается информация и экономического, и политического, и даже военного характера. А это уже серьезно... это серьезней некуда.

Вот и гуляет каждый день дама с собачкой по весеннему парку возле Смольного, и под одеждой у дамы — хитрые электронные «уши». Мы это точно знаем, но сделать ничего не можем. Гулять в парке не запрещено. Носить на теле некие микросхемы — тоже...

Может, теперь мода такая на дамское белье? Задержать супругу дипломата и заглянуть ей под юбку? Ну извините... это такой скандал, что и представить себе трудно.

Не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны. К. П.

Однако нам не до шуток. Что за аппаратура у нашей дамы, мы, разумеется, не знаем... Есть ли вообще от нее толк — тоже. Но с другой-то стороны, не зря же она там каждый день прогуливается? А? То-то. Начальство рвет и мечет. В Смольном усилили меры технической защиты, особо серьезные разговоры по телефонным и радиоканалам запретили.

А дама продолжает свои прогулки в обществе рыжего кокер-спаниеля по кличке Моника. Это сейчас имечко «Моника» стало нарицательным и отождествляется с совершенно непристойным поведением. Тогда же, в восемьдесят втором, еще при жизни дорогого Леонида Ильича Брежнева, никто ничего непристойного в собачке не разглядел. Рыженькая собачка, симпатичная... бегает себе и бегает. Но что-то же надо делать! Смольный фактически на осадном положении. Товарищ Романов терзает Ленинградское управление и Москву тоже. Все напряжены... вот-вот последуют оргвыводы.

И тут вмешалась Любовь. Да-да, Ее Величество Любовь. Милашка Моника влюбилась! От пьянящего весеннего воздуха у нее закружилась голова. Высокое романтическое чувство охватило нашу героиню в тот момент, когда она познакомилась с бездомной ленинградской дворнягой. Имени этого замечательного пса мы не знаем. Это досадно. Это несправедливо. Имя этой суки Моники известно всем! А нашего замечательного пса? Его не знает никто. Вот какова судьба героя. Есть в этом что-то глубоко символическое.

Пока хозяйка Моники занималась своим гнусным шпионским ремеслом, ее породистая собачонка вступила во внебрачную связь с питерским «пролетарием». Он мог бы отвергнуть ее. Да, мог бы! Когда жизнь тяжела, проходит в поисках куска хлеба насущного, донимают блохи и холод — до любви ли? Но наш безвестный пес снизошел до заморской сучки и тут же, под скамейкой возле урны, ею овладел... Следуя строгой социалистической морали («У нас секса нет!»), мы эротическую сцену опускаем. Скажем просто: драл наш герой эту Левински... — тьфу, суку Монику! — возле урны до тех пор, пока сие проявление возвышенных любовных чувств не заметила дама-шпионка. Я сам не видел, но ребята говорили: хорошо драл. С душой. У Моники аж лапы на льду разъезжались.

Шпионско-дипломатическая супружница раскричалась, про электронику свою забыла и кинулась искать палку. Пока она впопыхах это делала, наш герой завершил свой сексуальный подвиг. Расстался он с заграничной сукой достойно, как и положено советскому патриоту.

А шпионка в парке больше не появлялась. Поэтому я и повторяю вслед за Прутковым: и в пустых головах любовь нередко преострые выдумки рождает. Поэтому и говорили мы сегодня о любви, а не о скучных делах Смольного, разведки и контрразведки.

«Пистолет всегда должен содержаться в чистоте и исправности». Цитата... Что?.. Э-э, нет, не из Козьмы Пруткова. Бери выше — из брошюры Минобороны СССР «Наставление по стрелковому делу. 9-мм пистолет Макарова». Хотя и в ней встречаются перлы. Могу привести пример. Есть там могучая фраза: «Кобуру не смазывать, а лишь насухо протирать ветошью». Мудрости этого замечания Прутков бы позавидовал, ей-богу.

К чему я про пистолет? А к тому, что намечалась в управлении проверка хранения и сбережения табельного оружия. Вот я и решил свой ПМ, который в руки не брал года два, из сейфа извлечь, почистить да смазать. Те времена, когда сотрудник ЧК всегда ходил с маузером или наганом, миновали давно и безвозвратно. Мне за все время службы оружием не доводилось пользоваться ни разу. «Стрельба в цель, — замечает Прутков, — упражняет руку и причиняет верность глазу». Мудро. Тонко. Глыбко сказано... Только вот не люблю я оружие, в тир ходил исключительно по принуждению, и несмазанная кобура моего ПМ давно потускнела. Вот и решил почистить перед проверкой.

В тот вечер мне это не удалось. У соседа по кабинету, капитана Н., был день рождения. После окончания службы сели мы это событие отметить. Скромно, в узком кругу товарищей по оружию. Оружие, кстати, так и не почистив, я вновь запер в сейф. Два года лежало — еще полежит. В общем, мы — капитан Н., я и еще несколько ребят — хорошо посидели, душевно поздравили новорожденного и перешли к кофею. Тут я вспомнил, что у меня коньяк есть.

— А что, — говорю, — товарищи офицеры, может, в кофеек коньячку добавить? Для аромату?

— А есть? — спрашивают товарищи офицеры.

— Не было бы, — отвечаю, — я бы не предлагал.

Все, как на партсобрании, поддержали единогласно. Даже, я бы сказал, с энтузиазмом поддержали. Решения пленумов ЦК КПСС с таким искренним чувством никогда не поддерживали.

— Веди, — кричат, — в погреба, хозяин.

— Володя, — говорю новорожденному, — тебе ближе. Посмотри там в шкафу, на верхней полке, за бумагами в углу.

Володя шкаф открыл, бумаги сдвинул и кричит победно:

— Есть, Иваныч! Которую бутылку брать — початую или полную?

— Полную, — отвечаю, — непременно полную.

Тут я немного отвлекусь от повествования. Нынче про Комитет говорят разное. Одни нашу организацию представляют ностальгически-идеальной. Другие, наоборот, неким сборищем вампиров, ворюг, пьяниц. Я пенсионер, мне туману напускать смысла нет, и я скажу так: акварельной ясности и небесной чистоты в нашей службе, разумеется, не было. Как нет ее ни в одной спецслужбе мира. И быть не может по определению... Но и палитра Иеронима Босха к нашей деятельности не применима никак. А уж на фоне того, что в МВД творилось, мы просто ангелы. Да, насчет пьянства... Все мы живые люди, бывали в нашей жизни награждения, присвоения очередных званий, праздники, дни рождения, в конце-то концов... Разумеется — отмечали. Но и, разумеется, — только после службы. Ибо, как сказал Прутков: камергер редко наслаждается природою. Но, добавлю я, метко.

...Новорожденный достает из шкафа полную бутылку коньяку.

— О, — говорит, — армянский! Армянский уважаю. А молдавский (кивает на шкаф) не особо.

Ишь ты, молдавский он, видите ли, не особо.

Мы плеснули коньяка в кофей, посидели потолковали, и я решил идти домой. Еще трое ребят тоже собрались. А новорожденный и его приятель, капитан Р., остались... кофейку хлебнуть, наверно. Ох, редко камергер наслаждается природою! Но метко.

Наутро новорожденный пришел на службу несколько помятый. Выбрит, при галстуке, в свежей сорочке, но морда лица оставляет желать лучшего.

— Как, — говорю, — Володя, вчера кофею попили?

— Нормально, — отвечает.