Плам разрыдалась.

— Нет, ничего, правда, мама…

— Не будь глупышкой. Расскажи своей старой матери, в чем дело, и будь хорошей девочкой.

Материнский голос заставил ее вспомнить, что она говорит с единственным в мире человеком, которому всегда доверяла. И сбивчиво поведала ей о предательстве Дженни.

Из Портсмута немедленно последовали слова поддержки и сочувствия:

— Змея… пригретая на груди… моя бедная девочка… Она никогда не нравилась мне… ее глаза всегда напоминали мне моего дядю Альберта, который сбежал со сбережениями своей матери…

— Никогда не думала, что ты поймешь мои чувства, мам.

— Конечно, я понимаю тебя! Ты чувствуешь себя осиротевшей, ты скорбишь об утраченной дружбе. Ты злишься и негодуешь. Тебе тоскливо и одиноко. Утрата есть утрата. С ней всегда трудно смириться.

Через полчаса, когда Плам рылась в корзинке с почтой, позвонил Джим, чтобы обсудить летний отпуск, который он обычно проводил вместе с Максом и Тоби в суровых и напряженных походах. В августе этого года они замышляли пройти на байдарках по французскому Горж-де-Вердон, который был чем-то вроде американского Гранд-Каньона в Аризоне.

— Джим, почему бы тебе не обговорить все эти детали с самими мальчиками? — устало спросила Плам. — Это было бы проще. И потом, как ты можешь рассчитывать, что я куплю для вас все это снаряжение в магазине армейских товаров, когда я ничего не смыслю в нем? Почему бы ребятам самим не сходить на Лоуренс-Корнер за всем этим?

Она подумала, что Джим мог бы поздравить ее с победой на бьеннале, тем более если собирался взвалить на нее все эти сборы.

— Плам, от тебя рукой подать до Лоуренс-Корнер, так что это не займет у тебя много времени, а деньги я, естественно, отдам, — упрашивал Джим. — Мне же на это надо потратить целый день.

— Ладно, читай список еще раз, — смирилась Плам. Джим помедлил.

— Ты получила мои цветы?

— Ты послал мне цветы? — Плам не смогла скрыть удивления.

— И поздравления, конечно. Все мы очень гордимся тобой. Ты уже стала здесь у нас легендой. Наша самая знаменитая ученица. Ты, наверное, вне себя от радости. А как Дженни с Лулу?

— Ох, Джим… Ты не знаешь, что случилось… Я так расстроена из-за Дженни… — Джим, который когда-то учился вместе с ними, поймет ее боль из-за предательства Дженни. Когда Плам рассказала ему обо всем, он сначала не поверил, а затем пришел в бешенство, когда понял, что Тоби с Максом могли лишиться матери.

Плам рассказала Джиму о своих поисках изготовителя подделок, которые привели ее к Дженни, о зависти Дженни и, наконец, об инциденте в Венеции.

— Я не могу не думать об этом происшествии, — заключила она.

— Попытку убить тебя не назовешь происшествием! — возмутился Джим. — Так ей и надо, что она оказалась в госпитале. — И поинтересовался:

— Сколько она там пробудет?

— Она прилетает с матерью в субботу вечером, — угрюмо сообщила Плам. — После чего у меня вряд ли будет шанс получить прямое подтверждение того, что она занималась подделками.

— И что тогда? Полиция?

— Думаю, да. Хотя мне нужно иметь прямые улики против Дженни, прежде чем идти в полицию.

— Разве их у тебя недостаточно?

— Прямых — нет. Мне надо найти тайную мастерскую Дженни — не ту, что в ее квартире, а то место, где она занималась всем этим. И найти ее мне надо до субботы, до ее возвращения.

— И как ты собираешься сделать это?

— Собираюсь побывать в ее квартире и поискать там улики. Дженни допустила ошибку, нарисовав ящерицу в обычном альбоме. Она могла допустить ее еще раз.

— Альбомы похожи, — задумчиво произнес Джим. — Дженни, наверное, схватила его, когда укладывала вещи, забыв о том, что начала отрабатывать в нем элементы подделываемых картин. А ты уверена, что у нее есть тайная мастерская?

— Я никогда не видела ничего похожего на голландские натюрморты в ее маленькой мастерской.

После некоторых колебаний Джим проговорил:

— Послушай, я знаю, это меня не касается, но мне кажется, что ты не должна ходить туда одна. Это может быть опасно. Ты только что говорила, что у Дженни должны быть сообщники. Разве Бриз не может пойти с тобой?

— Я же говорила тебе, что Бриз взвивается до потолка, когда слышит от меня об этом деле. Он сделает все, чтобы остановить меня.

— Я бы мог приехать на денек в Лондон, если хочешь, — предложил Джим. — И пойти с тобой в квартиру Дженни, а заодно уж купить походное снаряжение. Я чувствую, что не могу взвалить это на тебя в твоем теперешнем состоянии.

— Я собиралась попросить Лулу сходить со мной на квартиру Дженни.

— Нет, тут нужен мужчина, Плам… Тебе может понадобиться защита. Дай-ка я подумаю… Утром у меня занятия, потом ленч с лектором… Я могу успеть на поезд в два двадцать, он приходит на вокзал Ватерлоо в четыре… Давай встретимся у тебя в четыре тридцать.

— Я могла бы встретить тебя на вокзале, — предложила Плам, тронутая его участием. Она с грустью отметила, что Джим стал намного уравновешеннее и мягче с тех пор, как женился на Салли.

— Нет, не встречай меня. Поезд может опоздать.

— Я не уверена, что мне следует впутывать тебя в это дело.

— Плам, если в этом нет ничего опасного, то тут не о чем говорить, а если это опасно, то ребята мне не простят.

— Но ты не расскажешь Тоби и Максу? Я не хочу, чтобы они беспокоились… И не побежишь у меня за спиной докладывать Бризу?

— Я не скажу никому, — пообещал Джим.

Еще через полчаса раздался звонок от Лулу, которая только что отвела Вольфа в детский сад. Услышав ее веселый голос, Плам опять не удержалась от слез и, шмыгая носом, поведала о том, что случилось с Дженни.

— Это как непрерывный кошмар, только наяву. Послетравматический стресс, так они это называют.

— Бедняжка. — Сочувствие в голосе Лупу заставило Плам разрыдаться еще сильнее. — Послушай, а ты уверена во всем? У меня это просто не укладывается в голове. Слава богу, что с ней ее мать… Мне становится не по себе при мысли о том, что Дженни в таком состоянии лежит в одиночестве в иностранном госпитале, где не может понять даже медсестер…

— А как же я, Лулу? Чем я заслужила такое? Если ты на стороне Дженни, я не хочу даже видеть тебя.

— Я на стороне каждой из вас, — упавшим тоном произнесла Лулу. — Плам, дорогая, перестань плакать, пожалуйста… Вот черт, я не могу приехать к тебе. Этим утром ко мне на беседу должна прийти новая сиделка… Почему бы тебе не подскочить ко мне? Захвати диапозитивы этих голландских картин — у меня есть кое-какие идеи. Тебе, наверное, еще нужны косвенные улики?

— Все, какие только можно найти. Я выезжаю прямо сейчас.

— Кстати, пока ты была в Венеции, полиция арестовала одного наркомана, который признался в убийстве Лео.

Один из его клиентов. Он, очевидно, думал, что в доме у Лео была припрятана заначка, а Лео проснулся и напугал его.

— Бедный Лео. Какая глупая смерть…

…Как и тетя Гарриет, Лулу жила на кухне, которая, правда, была не столь элегантной. Окна выходили на унылые задворки Бейсуотер-стрит. Джунгли, которые Лулу изобразила на стене, больше не выглядели такими оригинальными и веселыми, как тогда, когда в кухне ничего другого не было, а казались заброшенными и гнетущими, как ночной клуб в дневное время. На дешевой пластиковой столешнице лежали остатки завтрака, открытый альбом с набросками, костяная фигурка кота, мотоциклетный шлем, несколько видавших виды игрушек, включая безглазого и потрепанного медвежонка, с которым Вольф ложился в кровать.

— У тебя есть аспирин, Лулу? — Плам бросила свою бордовую замшевую сумочку на стол и села, подперев подбородок руками. Кольцо с бриллиантом смотрелось странно на ее руках с неухоженными ногтями.

— Нет, к сожалению. Выпей чашку кофе… Ой, как ужасно ты выглядишь, дорогая! — Лулу заглянула в ее фиалковые глаза, опухшие и покрасневшие.

Плам опять начала всхлипывать.

— Лулу, ты же понимаешь, что я чувствую? Если от мужчины еще можно ждать такого предательства, то от женщины — никогда.