Опять он попал в яблочко. Плам заплакала:

— Ты никогда не понимал жизни в Волвере.

— Потому что я слишком хорошо знаю такую жизнь! В ней нет ни минуты свободного времени. Мой дед был фермером-арендатором, помнишь? Все праздники мы были вынуждены помогать ему, не имея возможности пойти куда-либо. В деревне все время приходится тратить на то, чтобы согреться, вымыться и высушиться. Я знаю, что жизнь на ферме не имеет ничего общего с тем, как ее рекламирует телевидение.

Они молчали, неотрывно глядя друг другу в глаза, пока Бриз снова не завопил:

— Разве тебе чего-то не хватает в этой жизни? О боже, какая же ты эгоистка! Тебе надо, чтобы все было по-твоему!

Плам вспомнила слова тети Гарриет насчет обвинений в эгоизме и резко возразила:

— Только те мужчины, которые сами любят диктовать, обвиняют в этом женщин. Бриз, у меня никогда не было того, чего мне хотелось. Я имела только то, чего хотел ты. И долгие годы я делала только то, что было нужно тебе. Когда наши желания не совпадали, ты никогда не уступал мне. Считается, что женщины такие изощренные, но мужчины оказываются во много раз ловчее, когда затрагиваются их интересы.

— Ладно, давай оставим это. Скажи мне, чего ты хочешь?

— Больше всего я хочу иметь время, чтобы подумать.

— Думать? Ты хочешь как можно скорее оказаться в постели с этим проклятым французом! — Бриз едва справлялся с голосом. — Ладно. Почему бы нет? Как насчет пары месяцев круиза вокруг Южных Шетландских островов? — Он глядел на нее с мольбой. — Но только после бьеннале. Давай отложим этот разговор о твоем — нашем — будущем на время после выставки.

Плам покачала головой:

— Мне не нужен отпуск. После бьеннале я хочу разоблачить того, кто фабрикует эти голландские подделки…

— О господи, ты все еще носишься с этой идеей?

— Да, ношусь! И почему бы тебе хоть раз в жизни не сделать то, что хочется мне? Помоги мне найти этих жуликов!

Бриз заколебался. Тщательно подбирая слова, он устало сказал:

— Я не считаю, что тебе надо вмешиваться в это, я уверен, что это не твое дело.

— Но я вот-вот раскрою его! — Плам кратко посвятила его в ход расследования.

Бриз пришел в ужас. Наконец он выговорил:

— Ты стремишься к простоте жизни! А сама усложняешь ее, да еще таким опасным образом!

— Ты не хочешь понять меня!

Бриз посмотрел на Плам и потряс головой, словно не веря своим глазам.

— Я не понимаю, что вселилось в тебя в этом году. Ты готова поставить на карту все… Пойми, ты рискуешь не только своим участием в бьеннале, но и своей жизнью. Ты забыла о письмах с угрозами?

— Эти письма мог послать Лео, — предположила Плам.

— Лео не имел никакого отношения к поддельным картинам, — категорически заявил Бриз.

— Почему ты так уверен в этом ?

— Потому что Лео был убит… по другой причине.

— Откуда тебе известно это? Я знаю, полиция считает, что это обычное убийство на почве гомосексуализма, но копы никогда не упускают шанса очернить «голубого».

Они стояли друг против друга, пока в дверь не постучала временная горничная, которой надо было сделать уборку в спальне.

В подавленном настроении Плам вышла из дома прогуляться по парку. Она прошагала несколько миль по лужайкам, обогнула озеро с утками, понаблюдала за детьми на футбольном поле и вскоре оказалась перед входом в зоопарк.

С тех пор как выросли ее сыновья, она не бывала здесь. И не помнила, как выглядит это убогое бетонное сооружение с его чахлой растительностью, которая должна была заменять природу запертым здесь животным. С ощущением нарастающей тяжести на сердце она шла по пыльным дорожкам, пока не остановилась перед двориком с тиграми. У дальнего края бетонного рва с мутной водой беспокойно расхаживал взад-вперед поджарый и гибкий тигр, как будто был заключен в незримую клетку. Плам видела, как под черно-коричневыми полосами его шкуры перекатываются мощные мышцы.

Неожиданно тигр замер и медленно повернул голову. Огромные желтые глаза уставились на Плам, и она увидела в них печаль и покорность судьбе. Этот тигр на всю жизнь был заключен в клетку собственного отчаяния. И Плам вдруг поняла, что хотят донести до нее эти глаза-топазы:

«Ты знаешь, какими был. Ты видишь, каким я стал. Я помню, каким я был. Я знаю, каким я стал. Я не могу изменить свою жизнь. А ты можешь, ты можешь. Посмотри на меня и беги!»

Плам уже была на пороге своего дома, когда к нему подкатил новенький «Рейнджровер». За рулем сидела Дженни, с заднего сиденья махали руками Лулу и Вольф.

— Нравится? — прокричала Дженни, когда все они высыпали из машины.

— Дела у тебя, должно быть, идут неплохо! — пришла в восторг Плам.

По лицу Дженни пробежала тень.

— Папа оставил больше, чем мы ожидали.

Когда все протопали на кухню (Лулу больше не отпускала Вольфа от себя), зазвонил телефон.

Это был взволнованный Тоби, которого только что выбрали казначеем студенческого союза после блестящей и стремительной рекламной кампании, проведенной его новой подружкой Венецией, чей отец имел букинистический магазин возле Британского музея. Дело было в том, что в кассе оказалось совсем мало денег, и Тоби спрашивал, не сможет ли Бриз помочь ему поправить финансовое положение союза.

Дженни и Лулу поздравили Плам с сыном-казначеем, она приготовила шоколадные коктейли и положила в вазочку арахисового мороженого для Вольфа.

— Теперь расскажи нам остальные новости! Что произошло во Франции! — Лулу не скрывала своего неподдельного интереса.

Глаза Плам засветились. Им не пришлось просить ее второй раз, и следующие полчаса она без остановки рассказывала о Поле. Подруги были заинтригованы и довольно посмеивались. Но обе они любили Бриза и совсем не знали этого красавца француза, с которым так отменно грешила Плам. Хотя Дженни показалось, что она вспомнила Поля…

— Уж не тот ли это неуклюжий парнишка с прыщами, которого ты учила плавать?

Затем Плам поведала им о своеобразной авторской подписи в виде лепестка на картинах, вставляя через слово «Поль говорит» и «Поль считает».

. — По крайней мере, ты не переживала из-за этих писем с угрозами, — заметила Лулу, отбирая у Вольфа банку с малиновым вареньем.

— Поль говорит, что лучший способ покончить с этими письмами — найти того, кто подделывает картины.

— Теперь-то уж Бриз, наверное, не отмахивается от твоих открытий? — спросила Лулу, оттаскивая Вольфа от холодильника.

— Нельзя сказать, что мы с ним сейчас воркуем как голубки. Я, конечно, все рассказала ему, но это лишь вызвало его раздражение. Бриз сказал, что, поскольку фальсификатор промышляет на рынке уже долгие годы, с ним можно подождать несколько недель, он никуда не денется, пока не пройдет эта проклятая выставка в Венеции. — Плам повернулась к Дженни. — Ты случайно не передумала ехать?

— Как можно? А какие ты готовишь туалеты для Италии?

В разговор вмешалась Лулу:

— Эй! А где твое кольцо с бриллиантом, Плам? Заложила?

— Нет, оно в стенном сейфе в моей спальне. Я чувствую себя предательницей, когда ношу его.

— Предательницей по отношению к кому? — усмехнулась Лулу. В этот момент зазвонил телефон, и Плам взяла трубку:

— Инид? Да, это я…

Когда Плам положила трубку, Лулу не выдержала:

— Давай рассказывай! Мы же видим, что произошло что-то сногсшибательное… Поставь наместо, Вольф. Это корм для кошек.

Лицо Плам пылало.

— Действительно сногсшибательное! Инид только что подтвердила, что картину Синтии и картину шведа писал один и тот же человек. Но Амбросиус Босхарт-старший, якобы написавший картину Синтии, жил в периоде 1573 по 1621 год, а полотно шведа, как предполагается, принадлежит кисти Яна ван Кесселя-старшего, который появился на свет только в 1626 году. Так что теперь у нас есть вполне определенное доказательство подделки!

— И что же, у тебя вскоре будут для полиции два официальных заявления? Синтии и шведа? — спросила Дженни. Плам помрачнела.