— Миранда Фуэте? Я не могу поверить в это!

— Они каждый день завтракают вместе, а затем возвращаются в ее апартаменты в «Кларидж».

— Я должна проверить это. — Плам схватила свою сумочку, порылась в ней трясущимися руками в поисках записной книжки и нетвердой походкой добралась до столика с телефоном.

Секретарша Бриза сказала ей, что он уже ушел на ленч, — нет, она не знает куда, — и появится только к концу дня.

Бриз был человеком с устоявшимися привычками. Она обзвонила все рестораны, где торговцы картинами обычно угощали своих клиентов: «Каприс», «Маркс Клаб», «Гарриз Бар». Затем попытала счастья в «Одинз» и «Айви». И наконец сообразила, где может быть Бриз.

В зале испанского ресторана «Ле Бахия» тихо играла гитара. Плам подождала, пока ее глаза привыкнут к полумраку, и направилась к уединенному кабинету, почти полностью скрытому от остальной части зала, куда Бриз приводил ее в первые дни их знакомства. Она почувствовала запах паэллы с шафраном и сильный аромат жареного молочного поросенка. И тут же зажала рот, чтобы сдержать подступившую тошноту.

Небольшие золоченые часы в виде четверки запряженных лошадей, стоящие на камине в спальне, пробили восемь. Бриз стоял перед полыхающим огнем, расставив ноги, и не мигая смотрел на жену. Он не помнил, чтобы она когда-либо перечила ему, не говоря уже о том, чтобы орать на него. Бывало, конечно, они ссорились, как и все семейные пары, но лишь по пустякам.

Плам ходила туда-сюда.

— Конечно же, ты не видел меня. Бриз! Там никто ничего не видит — поэтому туда и ходят в подобных случаях. И не пытайся целомудренно протестовать, что ты, мол, всего-навсего завтракал с женой клиента. Я не дам тебе такой возможности! — Она повернулась к нему лицом. — Итак. Я засекла тебя в ресторане и ждала на улице в такси, потом поехала за тобой в «Кларидж». Сидела в холле, караулила, делая вид, что читаю газету. Ты спустился вниз только к пяти часам! Когда ты возвращался пешком на Корк-стрит, я шла сзади.

— Ты явно помешалась, изображая из себя детектива! — прорычал Бриз. — Да, я пригласил жену клиента на ленч, но это еще не значит, что я изменяю тебе…

— Ты уже пел эту песенку две минуты назад… Нет, я не буду говорить тише!.. Мне наплевать на прислугу!

Бриз подергал мочку левого уха — верный признак волнения. Он понял, что дальше упираться не было смысла, сцена ревности и так уже тянулась два часа.

— Послушай, там не было ничего серьезного…

— Это мне решать. И я считаю, что это серьезно.

— Я очень сожалею, Плам. — В голосе Бриза зазвучало раскаяние. — Этого больше не случится, дорогая, я обещаю. — Он придвинулся к ней. — Я действительно очень сожалею. Я поступил неразумно. — Он протянул к ней руки. — Я был круглым дураком, я признаю это и обещаю загладить свою вину. Я…

— Перестань болтать, как в старом кино!

Стремительным движением Бриз привлек ее к себе и, крепко прижав к груди, быстро зашептал, что он ее любит, уважает, почитает и что он уверен — они забудут случившееся и все начнут сначала. Он наклонился и поцеловал ее рыжий затылок, наклонился ниже и прильнул губами к ее уху, затем принялся водить по нему языком, зная, как это возбуждает ее.

Маленький кулачок Плам резко ударил его поддых. Бриз замычал и выпустил ее из своих объятий. Она отскочила к камину.

— Скажи спасибо, что я не поддала тебе коленом куда следует. — Эта мысль приходила в голову, но ей не хватило храбрости.

— Плам, ну сколько это будет еще продолжаться? Я хочу сказать, не пора ли прерваться, чтобы выпить чего-нибудь, как это делается в старом кино? — Бриз успел увернуться, и маленькие золоченые часы ударились в стену за его головой. — Эй, да ты могла разнести мне голову?

— Ты же не относишься к этому серьезно?

— Отношусь! Отношусь! — Боже, что еще она хочет услышать от него?

Схватив серебряный подсвечник с камина, Плам заметила бриллиант, блеснувший на ее пальце. Она отпустила подсвечник и, расплакавшись, стала стягивать кольцо.

Бриз, уже приготовившийся к тому, что теперь в него полетит подсвечник, принялся умолять ее:

— Не делай глупостей. Не надо никаких глупых девичьих жестов, пожалуйста.

Сквозь слезы, которые ручьем текли по щекам, Плам глядела на него свирепым взглядом.

— Не беспокойся. Я его не выброшу, я только хочу вернуть его тебе.

— О боже, Плам. Я в самом деле раскаиваюсь. Пожалуйста, дорогая, не плачь. О боже, мне и вправду жаль…

Плам уже рыдала в полную силу, закрыв лицо руками.

Бриз осторожно приблизился к ней. Так же осторожно обнял ее и, прижав к себе, бормотал какие-то слова, пытаясь успокоить ее, не забывая виниться.

Плам шмыгала носом, прижавшись к колючему твиду его пиджака. Кто еще — кроме Бриза — мог понять, как ей горько от такого предательства?

Но сколько их было у него? Она представила, как широкий и сильный рот Бриза тянется к совершенным анонимным полным грудям, увидела, как его длинные и изящные руки подхватывают под колени пару стройных анонимных ножек, а вот уже его стройные бедра ритмично покачиваются на чьем-то белом теле, она увидела, как их возбуждение перерастает в неистовство по мере того, как Бриз все сильнее вдавливается в красивое анонимное тело…

Тут она не выдержала и пнула-таки его коленом.

Прошло пять дней. Плам все еще не разговаривала с Бризом. На ночь он отправлялся в спальню для гостей на первом этаже. Экономка Сандра, от которой не укрылась вспыхнувшая между ними вражда, демонстрировала крайнюю степень невмешательства, подобно наблюдателям ООН. Плам подозревала, что в мечтах она вновь владела холостяцким хозяйством Бриза.

Плам временами мучительно раздумывала, сколько же времени Бриз был ей неверен, часто ли и со сколькими женщинами он ей изменял. Эти размышления то заставляли расплакаться, то приводили в ярость. К лучшему, что они не разговаривали, потому что единственное, о чем она могла бы говорить с ним, — его неверность. Но тут правды от него она не ждала. Сможет ли она вообще теперь доверять ему? Она бесконечно изводила себя одними и теми же вопросами.

И сейчас, направляясь на ленч с Лео, она мучилась ими, но, когда такси свернуло на Шарлотт-стрит, Плам поняла, что, если она сейчас же не выбросит Бриза из головы, ей мало чего удастся добиться от этой встречи. Не хватало еще лить слезы на плече Лео, тогда они не доберутся до той темы, которая была ей нужна. К черту Бриза! А вместе с ним и Билла Хоббса, который неизвестно где пропадает. Она бросила в его почтовый ящик уже вторую записку, но он так и не ответил. Наверное, все еще разъезжает со своим товаром по Скандинавии, где все так устали от долгой зимы, что даже согласны покупать его картины…

Лео уже ждал в «Л'Этуаль». Плам так и знала, он не мог устоять перед излюбленным местечком знаменитых актеров, писателей и художников.

Древний официант предложил отведать вначале маринованную сельдь, а затем эскалоп по-зингарски. Другой, не менее древний, официант, распоряжающийся винами, рекомендовал «Шато-Лярос Тринтодон» 1979 года. После того как они справились с этими деликатесами, Лео принесли огромную соблазнительно облитую глазурью ромовую бабу. Плам была на послерождественской диете.

Когда дело дошло до бренди и кофе, Плам спросила Лео, почему он увильнул от нее в Париже.

— Сто лет не был в Париже, ты, должно быть, обозналась, — беззаботно отмахнулся он.

— Лео, я знаю, что это был ты, идиот безмозглый. На тебе были разные носки: один розовый, другой зеленый.

Эта придурь, начало которой положил Дэвид Хокни, была отличительным признаком Лео — его разные носки всегда сочетались по цвету.

После длительного молчания Лео вздохнул.

— Ладно, это был я. Я знал, что из-за этого ты меня пригласила на ленч, и пришел только потому, что не могу прятаться от тебя вечно. Однако причиной моей поездки в Париж была любовная связь с замужней женщиной. Поэтому мне пришлось скрываться, ведь я не могу рассказывать об этом.