– Пошли, – кивнул он.

Сразу за домом начиналась поляна с высокой травой, на расстоянии полумили переходящая в лес. Трава была ещё сочной и мягкой, хотя первые краски жёлтого успели её коснуться. Стэн уверенно направился вперёд, небрежно сгибая руками особо высокие травинки, мешающие видеть. Не перекидываясь ни словом, они пересекли поляну, оставив за собой большой старый дом, огороженный низким заборчиком. Несколько раз Алесса тревожно оглядывалась: ей казалось, что из-за поворота пустынного утреннего шоссе вот-вот вырулит автомобиль матери, и она услышит её крик: «Куда собралась, негодница? Немедленно возвращайся!». Тогда уж точно придётся весь день просидеть взаперти в подвале. Но, к счастью, ни одной машины не было видно на дороге.

Когда опушка приблизилась и сменила цвет с чёрного, каким она казалась издалека, на зелёный, Алесса обеспокоенно спросила:

– Стэн, а мы не заблудимся? Мать говорила мне, что нельзя ходить в лес одной.

– Нет, я хорошо знаю этот лес, – заявил он не без гордости. – Мне папа и мама тоже не разрешали, но я всё равно иногда гуляю по лесу. Только не ночью, ночью там страшно.

– А что ты делаешь в лесу?

– Просто играю. Иногда в войну, иногда в прятки сам с собой. Или просто хожу и думаю.

– В прятки сам с собой? – Алесса прыснула. – Стэн, какой ты глупый! В прятки нельзя играть сам с собой. От кого прятаться, если ты один?

– А я играю, – Стэн надулся и перевернул бейсболку назад козырьком. Они уже вошли в лес. Солнце мелькало между стволами, то появляясь, то исчезая. – Если хорошо спрятаться, то иногда сам себя не находишь.

– Так невозможно, – упрямо возразила Алесса.

– Можно.

– Невозможно.

– Можно, – Стэн подбоченился. – Если не прекратишь, я не покажу тебе бабочку. И твоя капекция будет неполной.

– Коллекция, – строго поправила Алесса, однако перестала спорить. А вдруг Стэн и правда обидится, и им придётся вернуться просто так. После пути, который они уже прошли, это было бы донельзя глупо. Глупее, чем играть в прятки сам с собой.

Они давно уже потеряли опушку из виду; Стэн ловко перепрыгивал через поваленные стволы и кустики. Кажется, он видел в них какие-то указания на то, где находится поляна с бабочкой, но Алесса давно не разбирала, откуда они пришли и в какую сторону идут. Просто следовала за Стэном, полностью положившись на него. Над кронами пели птицы, и солнце с каждой минутой становилось выше. Намечался жаркий день.

– Стэн, скоро уже?

– Угу, – сказал он, сворачивая в сторону. Здесь деревья как будто стали гуще и темнее. Алессе пришло в голову, что они уже не в Тихом Холме; если выехать из города по шоссе, то там висит большой щит, после которого Тихий Холм заканчивается. В лесу щита не было, но означало ли это, что город не кончился? Этот лес – относится ли он к Тихому Холму, или это чужое место?

Они шли ещё пять минут, потом Стэн вдруг остановился. Алесса, тоже вынужденная встать как вкопанная, увидела за маячащей впереди красной бейсболкой крохотную полянку, не более сорока футов в длину. На поляне росла трава, но какая-то мелкая и блеклая по сравнению с великанами у её дома. Одинокий пенёк на краю поляны почернел, корни вывернулись из-под земли, похожие на протянутые руки.

– Вот, – сказал Стэн и указал пальцем. Встав рядом, Алесса проследила за жестом и увидела рядом с пнём мёртвого ворона, распластавшегося по траве. Чёрные крылья раскинулись и высохли, клюв вдавлен в землю.

– Это?.. – нерешительно спросила она.

– Да, та самая бабочка, – подтвердил Стэн, почёсывая шею. – Большая, правда?

– Стэн, разве это бабочка?

– Ну да. Бабочка. Я сам поймал её, – он чуть не обиделся.

Алесса осторожно подошла к мёртвой птице. От неё плохо пахло, так что пришлось зажать нос рукой и задержать дыхание. Ворон не шевелился; на голове сидела большая муха, блестящая на солнце зеленоватым отливом. Крылья, большие и чёрные, действительно не поместились бы на её ладони. Не только на ладони Алессы, но даже мамы и кого бы то ни было.

– Бабочка, – сказала она.

– Тебе не нравится? – в голосе Стэна сквозило беспокойство. – Раньше она не воняла. Наверное, её трогал какой-то зверь, пока нас не было.

Алесса взяла птицу за крыло и подняла на воздух. Муха улетела с возмущённым жужжанием. Голова птицы свесилась вниз; отломавшийся клюв остался лежать на земле.

– Стэн, а почему она сломанная?

– Она не могла лететь, – он подошёл к ней, присел на землю, взял клюв. – Наверное, была больная. Я подумал: какая большая бабочка, дай-ка я подарю её Алессе. Но она всё время от меня убегала по земле. Тогда я сделал вид, что ушёл, потом внезапно вырвался из-за дерева и – бух! – он топнул ботинками по земле. – И сломал. Нечаянно. Наверное, это можно приклеить заново…

Алесса пристально смотрела на ворона, пытаясь представить эту тушу на стене над столиком. Получалось плохо. Если повесить такую огромную бабочку, то придётся остальные убрать на полку. И неужели её комната тогда будет так ужасно пахнуть?.. Ну уж нет. Она покачала головой:

– Нет, Стэн, я не могу взять эту бабочку. Она… слишком большая.

– Да? – он огорчился. – Тогда, может быть, возьмёшь не всю бабочку, а только одно крыло? Крыло не очень большое.

Алесса снова посмотрела на птицу и нашла предложение Стэна вполне разумным. В конце концов, в коллекции не было бабочек с такими красивыми чёрными крыльями. А она может иногда смотреть на него и думать: «Это мне подарил Стэн».

– Хорошо, – сказала она; Стэн аж посветлел от счастья. – Но тогда нам нужно оторвать крыло. Ты это умеешь?

– Н-наверно, – Стэн почесал затылок. – Если ты положишь бабочку на землю и будешь держать ногой, то я буду тянуть её за крыло, пока оно не оторвётся. Они легко отрываются?

Алесса вспомнила, как несколько раз случайно оторвала крылья у бабочек, когда пыталась проколоть их булавкой, и сказала:

– Да, очень легко.

Она бережно положила птицу на землю и наступила на неё правой ногой. Тело было мягким и норовило сместиться из-под подошвы то вправо, то влево. Алесса наступала всё сильнее, пока ворон не оказался надёжно зажат. Стэн сел у её ноги и взялся за крыло. С первого рывка ничего не получилось; со второго тоже. Сцепив зубы, он тянул сильнее – пока Алесса не начала чувствовать, как ворон буквально выскальзывает из-под ноги. В отчаянии она навалилась всем весом на птицу. Стэн с остервенением дёргал крыло, не заметив, как бейсболка скатилась с головы. Через минуту, наконец, их объединённые усилия увенчались успехом: засохшее крыло нехотя отломилось у основания, заставив Стэна кубарем покатиться по поляне. Алесса с облегчением убрала ногу, налившуюся тяжестью от напряжения.

– Вот крыло! – Стэн сразу вскочил на ноги и побежал к ней, демонстрируя свою драгоценность. Алесса взяла воронье крыло, почувствовала в руке ворсистую шерсть, которыми оно было покрыто.

– Спасибо, Стэн, – искренне сказала она. Ещё некоторое время они стояли на поляне и молча смотрели на изувеченное тело птицы сверху вниз.

– Ты её совсем раздавила, – сказал Стэн. – У неё даже кровь вышла из глаз.

Алесса пожала плечами, не чувствуя себя особо виноватой. Она хотела уйти, мама скоро наверняка вернётся, но тут Стэн предложил:

– Нам нужно её похоронить.

– Бабочек не хоронят, – сказала она, нетерпеливо оглядываясь назад. Солнце уже не скрывалось между стволами; оно вознеслось высоко на синее небо, заливая лес лучистым сиянием. Щебет птиц стал громче.

– Стэн, пошли обратно. А не то нам попадёт. Я не хочу, чтобы мама меня била.

– Угу, – он шагнул вперёд и со всей силы наступил ворону на голову. Раздался хруст. Стэн повернул ногу, не отрывая от земли. Из-под подошвы вытекла почти чёрная маслянистая жидкость.

– Зачем ты это сделал? – удивилась Алесса.

– Если нельзя похоронить, то нужно сделать так, – сказал он. – Я думаю. Так гораздо лучше.

Алесса внимательно посмотрела на птицу, но не заметила, чтобы ей стало сколько-либо лучше. Но, по крайней мере, теперь чёрные глазки-пуговки не смотрели на небо, так что, может, бабочке действительно будет легче быть мёртвой.