Однако, как обычно, Жоан трезво оценил обстановку (здравый смысл ему всегда подсказывал быстрые решения). Повесив на шею палочку, чтобы она, не дай Бог, не упала и не затерялась в песке, Жоан Смельчак пустился в тягостный путь через пустыню.
Временами луна (она была вдвое больше луны обыкновенной, той луны, которая разгуливает по небу, когда ей это положено) освещала ему дорогу, озаряя пустыню своим неправдоподобным сиянием.
Он шел и шел, километр за километром, пока не свалился от усталости.
— Как бы мне сейчас пригодился верблюд! — сказал он, и мгновенно пришла ему на ум мысль испытать достоинства волшебной палочки.
— В самом деле, черт побери. Одним, пальцем больше, одним меньше, какая разница. Чем ковырять вот этим пальцем в носу, дай–ка лучше променяю его на верблюда, сильного и безотказного. Решено! Сказано — сделано. Жоан Смельчак коснулся палочкой мизинца на левой руке и сказал:
— Хочу верблюда!
Палец исчез, как это и полагалось по законам Черной магии, а перед Жоаном восстал из песка рыжий красавец верблюд; Жоан, не теряя даром времени, взгромоздился на него и, блаженно покачиваясь между горбами, отправился в путь…
Однако через полчаса у него от голода засосало од ложечкой и свело от колик живот.
— А не съесть ли мне бифштекс с картошкой? — нерешительно пробормотал он, глотая слюнки. — Опять же— пальцем больше, пальцем меньше— подумаешь, какая важность. Я на скрипке играть не собираюсь. А ну–ка попытаем счастья! Он ударил палочкой по безымянному пальцу и— о чудо! — перед ним появился чудесный бифштекс в ожерелье румяных картофелин.
— Странно! Такой большой бифштекс умещается в таком маленьком пальце? — поразился он, предвкушая трапезу из собственного мяса, поджаренного на рашпиле.
Но Жоан решил отложить все думы на десерт и, как людоед, набросился на бифштекс. При этом он спохватился, что нужны вилка и нож… Затем захотел он сыра, груш, бананов… Не говоря уже о всяких прочих лакомствах… Одним словом, к концу обеда Жоан Смельчак стал Жоаном Беспалым.
«Если так пойдет дальше, — подумал он, — я сожру себя, не добравшись до оазиса; надо взяться за ум и обуздать свой аппетит».
И Жоан поклялся, что не станет без особой нужды пользоваться волшебной палочкой.
Но едва забрезжило утро, как он снова проголодался, и, что делать, — пришлось заморить червячка. Когда же подошло время второго завтрака, он с аппетитом умял два поджаренных хлебца, три пирожных с заварным кремом, выпил чашку молока. Итог — половины левой руки как не бывало…
Солнце припекало немилосердно, и Жоану не раз приходилось утолять жажду прохладительными напитками и освежаться клубничным мороженым; ничего удивительного, что к полудню у него исчез остаток левой руки.
— Сказать по правде, я теперь и на человека–то не похож, — негодовал Жоан, проклиная свою слабость. — Я превратился в мясную лавку. В бакалейное заведение. В кафе. В лоток мороженщика. Однако он утешил себя торжественным зароком:
— Клянусь здоровьем фей — сегодня ни одного глотка прохладительных жидкостей!
И он сдержал слово. И через четверть часа, когда захотелось промочить горло апельсиновым соком, и чуть позже, когда он едва устоял перед соблазном променять свои уши на веер, — ведь, кстати говоря, уши у него (все это утверждали) были слегка оттопырены и малость смахивали на веер.
Но все же жажда есть жажда, и голод есть голод.
И, гарцуя на своем верблюде, Жоан Смельчак ехал и ехал бесконечной дорогой к оазису Зеленого Блаженства, где девушки подносят путникам кувшины с ключевой водой и под сенью пальм потчуют гостей золотистыми финиками.
К вечеру Жоан окончательно пал духом; в полубреду он бормотал:
— Для чего нужны ноги?.. Чтобы истязать ими брюхо бедного верблюда? Ну нет! Лучше уж как следует поужинать ценой правой ноги, чем от голода протянуть обе. Скажем, за правую я получил бы отличное жаркое из свиной грудинки. Вместо голени — бараний бок, да еще с маслинами; вместо бедра — миску трески с отварной картошкой и фасолью в стручках. А на десерт хорошо бы дыню с ветчиной. Говорят, объедение, пальчики оближешь. Ну–ка, попытаем счастья!
Сказано — сделано. Часа через полтора Жоан Смельчак проел правую ногу и, раздувшись, точно бурдюк с вином, растянулся в тени верблюда. Глаза у него слипались, в животе он ощущал приятную тяжесть, ничто его не тревожило, и он захрапел вовсю…
Его разбудил пронзительный крик. Из глубины пустыни к нему шел человек, который может лишь присниться в кошмарном сне. Да и человек ли это был? Скорее, призрак…
— Спаси меня, — простонал бедняга. — Дай мне лошадь, тогда я доберусь до оазиса, прежде чем испущу дух.
— Где же я возьму тебе коня здесь, посреди пустыни? — рассердился Жоан Смельчак, пытаясь спасти те остатки своего тела, которые еще уцелели после сегодняшних кутежей.
— У тебя есть волшебная палочка! Помоги мне! —взмолился этот полутруп, несомненно подосланный Синдикатом фей, чтобы разыграть сцену искушения. — Преврати левую ногу в скакуна.
— Левую ногу! Да ты, брат, рехнулся! Скоро стемнеет, самая пора теперь ужинать, а чем же я, по–твоему, расплачусь за ужин? Своим желудком? Но несчастный человек не отступался, и так он был измучен, что Жоан Смельчак решил: нельзя быть эгоистом, пусть торжествуют добрые дела; да, благие намерения, хоть и медленно, но все же созрели в его душе.
— В конце концов, мне куда приятнее спасти этого горемыку, чем ночью, при свете звезд пожирать лангуста, запивая его шампанским… И, поддавшись внезапному порыву (а почему и не позволить себе быть добрым?), Жоан слегка потер палочкой левую ногу, и она тотчас же превратилась в восхитительного вороного коня. Обезумевший от радости путник хотел было поблагодарить Жоана, но тот оборвал его на полуслове:
— Брось, брось. Седлай мою ногу и езжай своей дорогой… Только будь осторожен, слышишь, — не терзай ее без нужды шпорами!.. Стой, не спеши, сперва взгляни на меня. Сейчас увидишь, что со мною станет.
Он приложил палочку к груди и очень спокойно (а как же иначе — судьба есть судьба) скомандовал:
— Хочу зеленый зонтик!
И мгновенно Жоан Смельчак сократился до предела: от него остались только голова и правая рука.
— Зачем ты это сделал? — спросил путник, оцепенев от ужаса (еще бы не оцепенеть — ведь рука росла прямо из головы).
— Чтобы больше не есть, — флегматично пояснил Жоан. — Признаться, я сам себе надоел — мало радости кормиться бифштексами ценой своей плоти.
Жоан умолк, молчал и всадник. Неловкую тишину нарушал лишь нетерпеливый конь, который нервно стучал копытами.
— Сделай одолжение, положи мою непутевую голову и руку на верблюда и раскрой зонтик, обратился к путнику Жоан. Тот с готовностью выполнил его просьбу.
— А теперь можешь убираться к своим феям! Скатертью дорога! Незнакомец последовал его совету — вскочил в седло, махнул на прощание рукой, да и был таков. Вскоре он исчез в желтых песчаных далях.
— Смотрите, вот скачет моя бедная нога! —насмешливо воскликнул Жоан Смельчак. И, погоняя верблюда зеленым зонтиком, направился прямо через барханы к желанному оазису.
Настала ночь, и Жоан Смельчак, вернее, его голова, которая покачивалась на верблюжьей спине, сомкнула очи и задремала под мерную рысь корабля пустыни.
Проснулся Жоан рано утром. Небо над ним было как голубая жесть, солнце— словно добела раскаленный железный шар. Усталый верблюд прилег у песчаного холма, а в воздухе уже веяло весной и ароматом сочных трав. Судя по всему, не за горами был оазис Зеленого Блаженства.
— Жаль матушку: каково–то ей будет, когда она меня увидит в таком состоянии! — сказал Жоан Смельчак. — Ладно, ведь говоря по совести, кое–какие преимущества есть и у головы, потерявшей тело. Купил шляпу — и ты уже не голый… Впрочем, если уж мне непременно понадобится тело, прикажу изготовить его из пластмассы. В общем, поживем — увидим.
Этот бесконечный поток оптимистических рассуждений иссяк, когда Жоан заметил впереди распластавшуюся на песке женщину в черном. Она рыдала. «Ну, жди новой беды», — подумал Жоан Смельчак. Но все же обратился к женщине с явным участием:
