В проходе во внутренний дворик дико раскачиваются подвешенные к стенам фонари. Они отбрасывают странные тени на две крупные статуи. Изваяния изображают двух мужчин, стоящих в расслабленных позах. Первая и вторая двери в дом заперты, но третья мягко поддается под нажатием его пальцев.

За мгновение он пробегает половину лестницы, задыхаясь и кусая язык. В руках ощущается непонятное покалывание, и Валентин готов поклясться, что в воздухе ему почудился запах пороха. Ворвавшись в комнату, он тут же опускается на колени, закрывает глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и складывает руки, словно в мольбе, готовясь задать самый главный вопрос, ответ на который сулит ему счастье.

Выйдешь ли ты за меня?

Когда он поднимает взгляд, то обнаруживает, что очутился в комнате, стены которой от пола до потолка покрыты изображениями влюбленных лиц. Кроме него в комнате находятся два живых существа: большой полосатый кот и хрупкая девушка лет семнадцати с пышными золотисто-каштановыми волосами. Кот глядит на него с вежливым интересом, а девочка, вытирая тряпочкой красивые, испачканные краской руки, окидывает его явно заинтересованным взглядом.

Но это не Мимосина Дольчецца.

Валентин Грейтрейкс потягивает фраголино [14]из глиняного кубка, но еще не совсем отошел от замешательства, хотя уверен, что близок к этому.

Он медленно поднялся с колен, представился и даже пояснил, в чем цель его визита. Девочка оказалась Сесилией. Она хорошо говорит по-английски, хоть и с легким акцентом. Общение с многочисленными англичанами, чьи портреты она писала, не прошло для нее даром.

Ее мягкий голос так же приятен уху, как и воркование Мимосины Дольчеццы. Валентин удивлен, что их говор так похож. А все дело в том, что Сесилия происходит из такого же знатного семейства, как и Мимосина. Однако она более капризна. Валентин считает, что художница скромного происхождения обязана уметь имитировать произношение знати. Он жалеет, что никогда не уделял этой уловке должного внимания, ведь того, что он разбавляет речь красивыми словами, явно недостаточно. Только иностранка вроде Мимосины может заблуждаться по поводу его настоящего общественного положения. Валентину кажется, что Сесилия уже раскусила его.

Конечно, она слишком добра, чтобы говорить об этом. Она ведет себя с ним учтиво, хотя и с определенной долей иронии.

Сесилия Корнаро, подмигивая и улыбаясь, просит прощения, но не может ничем ему помочь. В настоящее время она не работает над портретом красивой молодой женщины, только что вернувшейся из Лондона. Она хотела бы помочь ему, и он ей верит. В ее веселых карих глазах сквозит неподдельная искренность. Более того, он замечает живое любопытство.

— Ко мне с такой историей еще не приходили! — оживленно признается она, словно он принес ей прекрасный дар. Он рассказал ей свою историю, правда, опустив подробности. Она чувствует, что он недоговаривает, и готова выпытать у него все, что только сможет. У нее даже волосы кажутся наэлектризованными от любопытства. Ему кажется, что они стали пышнее, пока он говорил. Художница нервно меряет комнату шагами. Ее движения разгоняют запахи красок, повисшие в воздухе. Валентин чувствует себя как дома. Мастерская Сесилии с бутылочками и пестиками различных ярких тонов напоминает ему логово Диззома на складе на Бенксайде.

Это, должно быть, хороший знак.

Но, увы, ей кажется, что она никогда не писала портрет женщины по имени Мимосина Дольчецца. Она широко улыбается, произнося ее имя. Она спрашивает, нет ли у него какого-нибудь изображения этой женщины, которое помогло бы ей вспомнить. Валентин вспоминает о встрече с художником на замерзшей Темзе и грустно качает головой.

Сесилия дает ему еще один кубок с фраголино. Пока он пьет, она обходит его. Тело Валентина покрывается гусиной кожей, чувствуя ее взгляд. Неожиданно сняв с полки тарелку, она предлагает ему шоколадное пирожное. Когда он отказывается в третий раз, она нехотя отставляет тарелку в сторону и добавляет немного презрительно:

— Значит, вы не любите конфеты.

Он отрицательно качает головой, глядя на нее поверх края кубка.

— Каково настоящее имя вашей возлюбленной? — наконец интересуется Сесилия, подавшись вперед, чтобы лучше изучить его лицо, и отбросив прядь волос с его лба. Она продолжает глядеть на него с неприкрытым интересом, и тут Валентин понимает, что краснеет. Через мгновение она поворачивается и начинает зажигать свечи на шляпе, сделанной из набитой кожи, потом натягивает ее на голову. Она проводит Валентина к стулу, сажает его и устраивается так близко от него, что он чувствует тепло, исходящее от свечей на ее шляпе. Сесилия достает из кармана угольную палочку, постукивает ею по ладони и подтягивает к себе небольшой мольберт, не спуская с Валентина глаз.

Валентин шепчет:

— Это ее настоящее имя. Мимосина Дольчецца. — Ему нравится, как звучит ее имя, и он повторяет его снова, громче: — Мимосина Дольчецца.

Сесилия глядит на него с неприкрытым сочувствием.

— Ах, господин, я вижу, что вам следует кое-что объяснить. Ее имя не настоящее. Это псевдоним куртизанки или танцовщицы, возможно…

— Она актриса. — Его голос дрогнул.

— Ах, ну да. И вы говорите, что она из Венеции?

— Да.

— Но я никогда ее не видела и не слышала о такой женщине. — Она добавляет, не желая скрывать гордость: — Я знаю всех. Я всех рисую.

— Она часто уезжает за границу.

— Ну да, это, вероятно, все объясняет. Некоторые венецианские актрисы проводят почти всю жизнь в изгнании. В Венеции их особо не жалуют. Чего нельзя сказать о загранице. Все равно, очень странно, что я никогда не слышала о ней, если она молода и красива. Обычно такие ко мне приходят. Или их присылают любовники.

Упоминание о любовниках мне совсем не по вкусу.

Было бы некрасиво говорить об этом, потому Валентин молчит. Молодость уже перестала быть одной из ее сильных сторон.

Сесилия подзуживает его:

— Какая она? Внешне, я имею в виду.

— Зачем вам знать?

— Чтобы мы смогли сыграть в игру. Я хочу, чтобы вы нарисовали мне ее.

Валентин Грейтрейкс вздрагивает.

Она забавляется со мной. Мне не нужны игры. Мне необходима надежда и твердые факты, желательно связные.

Валентин, заикаясь, говорит, приподнимаясь со стула:

— Вы издеваетесь надо мной. Я не умею рисовать…

— Нет, я хочу, чтобы вы описали ее словами. — Она поднимает угольную палочку и отодвигает от него мольберт, смущая Валентина своим деловитым поведением. — Сперва мне нужно узнать форму ее лица. Оно имеет форму овала, клубники или, может быть, яблока? И ее шея. Она длинная или короткая?

Валентину, который никогда ни с кем не обсуждал подобные вещи, не требуется предлагать дважды. Он принимается лихорадочно описывать Мимосину, не упуская ни единой подробности, которая доставляла ему радость. Их так много, что он говорит довольно долго. Он закрывает глаза, чтобы лучше видеть возлюбленную.

Все это время Сесилия быстрыми движениям создает портрет Мимосины, постоянно задавая новые вопросы.

Ее вопросов так много и они такие подробные, что Валентин впадает в некое подобие транса, позволяя рту давать ответы без участия мозга. Ибо как мужчина может знать, натуральные брови его любимой или выщипанные? Или каково расстояние между ее глазом и бровью? Он видит ее как единое целое, все то, что ему так нравится в ней, сплавлено воедино.