Босх вспомнил о черепе, который утром показал ему Гол-лиер. Жертва убийства, пролежавшая в битуме девять тысяч лет. Город костей, и все они ждут своего появления из-под земли. Ради чего? Ведь до них никому уже нет дела.

— Не знаю, — продолжил он. — Очевидно, в конечном счете это ничего не значит. Террористы-самоубийцы атаковали Нью-Йорк, и три тысячи людей погибли, не допив первой чашки кофе. Что по сравнению с этим кучка погребенных в прошлом костей?

Джулия мягко улыбнулась и покачала головой:

— Гарри, оставь свой экзистенциализм. Главное — это что-то значит для тебя. Что бы ни происходило в мире, потребность в героях будет всегда. Надеюсь, я получу возможность стать одним из них.

— Наверное.

Босх кивнул и снова принялся чертить узоры по кружке.

— Помнишь рекламную передачу по телевизору, там пожилая женщина, лежащая на земле, произносит: «Я упала и не могу подняться», тогда еще все посмеивались над этими словами?

— Помню. На пляже в Венисе продают футболки с этой надписью.

— Ну, в общем... иногда я чувствую себя так же. Имеется в виду — с четвертаком за плечами. Пройти эту дистанцию, не спотыкаясь время от времени, невозможно. Ты падаешь, Джулия, и чувствуешь, что не можешь подняться. Но потом тебе подворачивается дело, и ты говоришь себе: это — то самое. Просто нутром чувствуешь. Так вот, это дело то самое, с которым я могу подняться.

— Гарри, это называется искуплением. Как говорится в той песне: «Такой возможности хочется всем»?

— Да, что-то в этом роде.

— Видимо, это дело и есть твоя возможность?

— Думаю, да. Надеюсь.

— Тогда выпьем за искупление.

Джулия подняла кружку.

— Держись крепко, — сказал Босх.

Она чокнулась с ним. Пиво из ее кружки плеснулось в его уже почти пустую.

— Извини. Нужно будет попрактиковаться.

— Ничего. Добавка мне требовалась.

Босх поднял кружку и осушил ее. Поставил на стол и вытер рот тыльной стороной ладони.

— Значит, домой сейчас едешь со мной вместе? — спросил он.

Джулия покачала головой:

— Нет.

Босх нахмурился и подумал, не обидел ли ее своей откровенностью.

— Я еду за тобой, — уточнила Джулия. — Забыл? Машину оставлять возле отделения нельзя. И впредь все должно быть совершенно секретно, тайно, шито-крыто.

Пиво и ее улыбка кружили Босху голову.

— Проняла ты меня.

— Надеюсь, не в одном смысле.

К назначенному времени собрания в кабинете лейтенанта Биллетс Босх опоздал. Эдгар — редкий случай — уже сидел там, Медина из пресс-службы тоже. Хозяйка кабинета указала Босху на стул карандашом, который держала в руке, потом подняла телефонную трубку и набрала номер.

— Это лейтенант Биллетс, — произнесла она. — Передайте шефу Ирвингу, что мы уже все здесь и готовы начать.

Босх взглянул на Эдгара и приподнял брови. Замначальника управления все еще упорно интересовался этим делом. Биллетс, положив трубку, сказала:

— Он перезвонит, и я подключу его к громкоговорителю.

— Будет говорить или слушать? — спросил Босх.

— Кто знает?

— Раз уж мы все равно ждем... — начал Медина. — Я получил несколько звонков по поводу вашего объявления в розыск. Этого человека зовут Джон Стокс? Как мне отвечать? Он новый подозреваемый?

Босха охватила досада. Он знал, что объявления в розыск на перекличке в конце концов станут известны репортерам. Но не думал, что это произойдет так быстро.

— Нет, вовсе не подозреваемый, — промолвил он. — И если репортеры тут напортачат, как в случае с Трентом, мы не найдем его никогда. С этим человеком нам нужно просто побеседовать. Он был приятелем жертвы. Много лет назад.

— Значит, жертва уже опознана?

Не успел Босх ответить, как зазвонил телефон. Биллетс переключила Ирвинга на громкоговоритель.

— Шеф, детективы Босх и Эдгар здесь, полицейский Медина из пресс-службы тоже.

— Очень хорошо, — загремел из динамика голос Ирвинга. — Как обстоят дела?

Биллетс нажала кнопку на телефоне, чтобы уменьшить громкость.

— Гарри, может, ответишь ты?

Босх полез во внутренний карман куртки и достал оттуда записную книжку. Он не торопился. Ему нравилось представлять, как Ирвинг сидит за своим столом, накрытым безупречно чистым листом стекла, и дожидается голосов по телефону. Раскрыл книжку на странице, сплошь покрытой краткими записями, которые сделал утром, завтракая с Джулией Брейшер.

— Детектив, вы там? — спросил Ирвинг.

— Да, сэр. Я только просматривал кой-какие записи. Главное — мы добились окончательного опознания жертвы. Имя мальчика — Артур Делакруа. Он исчез из дому на «Миле чудес» четвертого мая восьмидесятого года. Ему было двенадцать лет. — Босх остановился, предвидя вопросы, и заметил, что Медина записывает имя. — Не уверен, что нам следует это сейчас предавать гласности, — добавил Босх.

— Почему? — удивился Ирвинг. — Вы хотите сказать, что опознание еще не окончательное?

— Нет, шеф, мы уверены, что окончательное. Просто если мы раскроем это имя, то тем самым дадим понять, в каком направлении двигаемся.

— В каком же?

— Видите ли, мы вполне уверены, что Николас Трент к убийству не причастен, поэтому идем другим путем. Повреждения на костях указывают на регулярные побои начиная с раннего возраста. Матери в доме не было, и мы заинтересовались отцом. Пока не общались с ним. Готовим вопросы. Если мы объявим, что опознали останки и отец услышит это по телевизору, то будет предупрежден заранее.

— Если он похоронил там ребенка, то уже предупрежден.

— В определенной мере. Но он знает, что если мы не сумеем опознать кости, то никогда не заподозрим его. Неустановленность личности жертвы гарантирует ему безопасность. И это дает нам возможность приглядеться к нему.

— Понятно, — произнес Ирвинг.

Несколько секунд все сидели молча. Босх ждал, вдруг Ирвинг скажет что-нибудь еще. Но тот не говорил. Босх поглядел на Биллетс и развел руками. Она пожала плечами.

— Значит... — промолвил Босх, — мы не предаем гласности это имя?

Молчание. Затем голос Ирвинга:

— Полагаю, это благоразумно.

Медина вырвал из блокнота лист, на котором писал, скомкал его и бросил в мусорную корзину в углу.

— Есть что-нибудь, что можно предать гласности?

— Да, — быстро ответил Босх. — Можно обелить Трента.

— Исключено, — возразил Ирвинг. — Сделаем это в конце. Если вы завершите дело, тогда исправим огрехи.

Босх посмотрел на Эдгара, потом на Биллетс.

— Шеф, — сказал он, — если будем вести себя так, то навредим нашему делу.

— Каким образом?

— Дело старое. Мы не вправе рисковать. Если не сообщим сейчас, что Трент невиновен, то предоставим человеку, которого в конце концов арестуем, способ защиты. Он укажет на Трента и заявит, что тот был растлителем малолетних и совершил это убийство.

— Но он сможет это сделать независимо от того, обелим мы Трента сейчас или впоследствии.

Босх кивнул:

— Верно. Однако я смотрю на это с точки зрения свидетеля, дающего показания на суде. Хочу иметь возможность сказать, что мы проверяли Трента и быстро сняли с него подозрения. Я не желаю, чтобы какой-нибудь адвокат спрашивал меня, почему, если сняли их быстро, ждали неделю или две, чтобы оповестить об этом. Шеф, это будет выглядеть так, будто мы что-либо утаивали. Большого значения это иметь не будет, но впечатление произведет. Присяжные вечно ищут повод не доверять полицейским вообще и лос-анджелесскому управлению полиции в частности.

— Хорошо, детектив, я все понял. Но мое решение остается неизменным. О Тренте мы объявлять не будем. Пока не появится обоснованно подозреваемый, которого можно будет назвать журналистам.

Босх покачал головой и немного ссутулился.

— Что еще? — спросил Ирвинг. — Через две минуты у меня совещание с начальником управления.

Босх взглянул на начальницу и покачал головой. Больше никакими сведениями он не собирался делиться. Биллетс сказала: