Она помолчала, чтобы придать сказанному вес.

– Эти медицинские дела из Министерства ветеранов старые, – сказал Босх. – Вся эта история давнишняя. Я, конечно, не собираюсь сидеть здесь и представлять доводы, почему меня можно считать подозреваемым. Но те материалы старые. Я не обращался к психиатру – при клинике ветеранов или любому другому – уже пять лет. А что касается моей клаустрофобии и боязни труб и туннелей, то я только вчера залезал в одну такую, чтобы посмотреть на Медоуза. Как вы думаете, что бы написали об этом ваши психиатры из Куантико?

Гарри чувствовал, как его лицо краснеет от досады и смущения. Он знал, что наговорил много лишнего. Но чем больше старался сдерживаться, тем больше кровь устремлялась к лицу. Широкобедрая официантка выбрала именно этот момент, чтобы вернуться и подать ему свежий кофе.

– Готовы сделать заказ? – спросила она.

– Нет, – ответила Уиш, не отрывая глаз от Босха. – Пока нет.

– Уважаемые, сейчас в обеденный перерыв сюда нагрянет толпа народу, и стол понадобится тем, кто голоден. Я зарабатываю на тех, кто ест, а не на тех, кто слишком зол, чтобы есть.

Она отошла, оставив Босха с мыслью, что официантки, пожалуй, лучше разбираются в людях, чем большинство копов. Уиш сказала:

– Мне жаль, что все так получилось. Вам надо было позволить мне уйти сразу, как только я собралась.

Смущение Босха прошло, но гнев остался. Он уже больше не смотрел в сторону от стола. Он смотрел прямо на собеседницу.

– Вы думаете, что разобрались во мне по каким-то бумажкам из досье? Вы меня не знаете! Расскажите, что вы знаете!

– Я не знаю вас. Я знаю о вас, – ответила она. Она на миг умолкла, чтобы собраться с мыслями. – Вы институциональный человек, детектив Босх. Вся ваша жизнь связана с социальными институтами. Сначала приют, дома приемных родителей. Потом армия. Потом полиция. Вы никогда не выходили за пределы той или иной институциональной системы. Один ущербный социальный институт за другим. – Она отпила воды, как будто раздумывая, продолжать ли дальше. Потом продолжила: – Иероним Босх… Единственная вещь, которой вас снабдила мать, – это имя живописца, умершего пять с лишним веков назад. Но я могу себе представить, что перед реальной чертовщиной, выпавшей на вашу долю, та эксцентричная чепуха из причудливых видений, которую он писал, выглядит Диснейлендом. Ваша мать была одинока. Ей пришлось отдать вас в приют. Вы выросли в приемных семьях, интернатах. Вы сумели там не пропасть. Вы выжили во Вьетнаме и удержались в полицейском департаменте. Пока, по крайней мере. Но вы там чужой среди своих. Вы сумели продвинуться до городского отдела ограблений и убийств, но и там всегда были чужаком. Вы всегда все делали по-своему, и в конце концов вас за это выпихнули.

Она медленно допила стакан, по-видимому желая дать Босху возможность прервать ее рассуждения. Он этого не сделал.

– Для этого вам хватило всего одной ошибки, – снова заговорила она. – В прошлом году вы убили человека. Он сам был убийцей, но это не меняло дела. Согласно отчетам, вы решили, что он потянулся под подушку за пистолетом. Оказалось, что он потянулся за своим париком. Ситуация почти комическая, но служба внутренних расследований нашла свидетельницу, которая показала, будто упомянула заранее, что подозреваемый держал накладные волосы под подушкой. Поскольку она была уличной проституткой, достоверность ее показаний была под вопросом. Их оказалось недостаточно, чтобы совсем вышвырнуть вас с работы, но это стоило вам должности. Теперь вы работаете в Голливуде, в отделении, которое большинство людей в управлении называют помойкой.

Голос ее сделался тише и сошел на нет. Тирада ее изнурила. Босх ничего не отвечал, и наступило долгое молчание. Официантка курсировала мимо кабинки, но почла за лучшее не вмешиваться.

– Когда вернетесь обратно в офис, – проговорил он наконец, – попросите Рурка сделать еще один звонок. Он снял меня с дела, он может вернуть меня обратно.

– Я не могу этого сделать. Он не станет.

– Станет-станет, и скажите, что на это у него есть время только до завтра.

– А не то? Что вы можете поделать? Поймите… давайте смотреть правде в глаза. С вашим послужным списком вы к завтрашнему дню будете вообще временно отстранены. После разговора с Рурком Паундз, вероятно, сразу же позвонил в СВР, если только Рурк сам этого не сделал.

– Не имеет значения. Передайте Рурку: либо завтра утром я кое-что услышу, либо завтра же он прочтет в «Таймс» интересный материал. О том, как человек, подозреваемый в крупном преступлении – объект слежки ФБР, – был убит прямо у Бюро под носом, унеся с собой в могилу информацию о том, как было осуществлено нашумевшее подземное ограбление Уэстлендского банка. Возможно, не все факты будут точны или расставлены в правильном порядке, но они будут достаточно близки к истине. Что более важно, это будет качественный материал. И он поднимет волну до самого Вашингтона. Помимо того, что он станет шоком, он будет еще и хорошим предупреждением для тех, кто укокошил Медоуза. И тогда вам их уже никогда не найти. А за Рурком навсегда останется репутация человека, который их прошляпил.

Она смотрела на него, отстраненно качая головой, будто находилась где-то далеко.

– Не мне решать. Мне придется пойти к нему и передать ваши слова. Но будь решение за мной, я бы сказала, что вы блефуете. И открыто объявляю вам сейчас, что именно это посоветую ему сделать.

– Это не блеф. Вы же меня проверяли, сами знаете. Я отправлюсь в СМИ, и СМИ меня выслушают, и им это понравится. Пораскиньте мозгами. Вы обязаны сказать ему, что это не блеф. Мне нечего терять. А он ничего не потеряет, возвратив меня обратно.

Он встал и начал выбираться из-за стола. Потом остановился и бросил на стол пару долларовых бумажек.

– У вас есть мое досье. Вы знаете, где меня найти.

– Да, знаем, – кивнула она. Потом окликнула: – Эй, Босх!

Он обернулся.

– А та проститутка, она сказала правду? Насчет подушки.

– А разве они говорят что-то другое?

Босх припарковался на стоянке позади полицейского участка на Уилкокс-авеню и не бросал сигарету до тех пор, пока не подошел к задней двери. Раздавил бычок об асфальт и вошел внутрь, оставляя позади запах рвоты, доносившийся из зарешеченных окон с тыльной стороны участка, где находились камеры. В заднем коридоре, дожидаясь его, большими шагами прохаживался Джерри Эдгар.

– Гарри, нас срочно вызывает «шеф-повар».

– Угу, насчет чего?

– Я не знаю, но он каждые десять минут выскакивает из своего аквариума, высматривая тебя. Твои пейджер и рация выключены. А некоторое время назад я видел, как двое сильно прикинутых копов из СВР приехали из Паркер-центра и прямиком направились к нему.

Босх кивнул, не сказав, однако, своему напарнику ничего утешительного.

– Что происходит? – выпалил Эдгар. – Если мы влипли в историю, давай выкладывай, прежде чем мы туда пойдем. Это у тебя опыт в таких делах, а не у меня.

– Я сам точно не знаю, что происходит. Думаю, хотят отобрать у нас это расследование. По крайней мере, у меня. – Он произнес это небрежно, с полным равнодушием.

– Гарри, для того чтобы это сделать, не приглашают СВР. Что-то здесь неладно. Послушай, дружище, не знаю, что ты там натворил, но, надеюсь, ты не втянул в это дерьмо и меня? – Сказав это, Эдгар тут же сконфузился. – Извини, Гарри, я не то хотел сказать.

– Расслабься, пойдем узнаем, чего мужик от нас хочет.

Босх направился к помещению детективного отдела. Эдгар сказал, что пройдет через кабинет дежурного, а затем появится со стороны главного входа – так, чтобы не возникло впечатления, что они встретились и сговорились. Когда Босх добрался до своего рабочего места, первое, что он заметил, – это то, что синяя папка с делом Медоуза исчезла. Но он также заметил, что тот, кто забрал ее, упустил из виду лежавшую на ней кассету с записью телефонного звонка в службу спасения. Босх взял кассету и отправил в карман пиджака – как раз в тот момент, когда из-за стеклянной перегородки в передней части детективного отдела загремел голос «шеф-повара». Тот вопил только одно слово: «Босх!» Остальные детективы в комнате оглянулись. Босх поднялся и медленно двинулся по направлению к аквариуму – так называли кабинет лейтенанта Харви Паундза, «шеф-повара». Через стекло он увидел сидящие там же две спины в костюмах. Босх узнал в них двоих детективов из службы внутренних расследований, которые шерстили его по делу Кукольника. Легавых звали Льюис и Кларк.