Лично мне на ум пришло совсем другое слово. К счастью, под рукой имелись лепешки, которыми можно было заесть эту голимую соль.

Понедельник Светлой седмицы, второй день Пасхи, на Ангилье официально является нерабочим. Именно в этот день здесь проводятся гонки на лодках. Эта традиция появилась сотню лет назад, когда из канадской провинции Новая Шотландия на Карибы приходили корабли, груженные древесиной и соленой треской. Обратно на север они уплывали, набив трюмы ромом, сахаром, патокой и хлопком. Все это покупалось на более богатых и процветающих островах вроде Барбадоса и Антигуа. Ангилья, самый северный в группе Подветренных островов, являлся конечной остановкой. На Ангилье корабли догружали в трюмы соль, добытую в озерах, и брали курс на Вест-Индию.

Шхуны из Новой Шотландии были быстрее, легче и маневреннее европейских судов, которые также закупали на Карибах кое-какие товары. Несколько трудолюбивых жителей Ангильи построили шхуны по тем образцам, что видели своими глазами, и таким образом на острове появился свой торговый флот, возивший товары по всему Карибскому морю.

Поскольку количество рабочих мест на Ангилье всегда оставалось ограниченным, местные жители искали дополнительный приработок на стороне. Компании из Санта-Доминго, занимавшиеся производством сахара, открыли в Мариго на Сан-Мартине вербовочные пункты. В первый или второй день нового года сотни жителей Ангильи грузились вместе с обитателями других островов на грузовые шхуны и отправлялись на плантации рубить сахарный тростник.

В заливе становилось видимо-невидимо парусов. Шхуны поднимали якоря и отправлялись в четырехдневное путешествие к Санта-Доминго. Поскольку шхуны плыли навстречу заходящему солнцу, неизбежно начинались гонки. Однако состязания становились куда более азартными, когда шхуны приходили назад, привозя людей, на протяжении долгих месяцев находившихся в разлуке с родными и близкими. На пляж высыпали толпы народа, поднимавшие веселый крик всякий раз, когда появлялось новое судно. Люди представляли, какую скорость способна развить каждая из шхун, отчего накал страстей становился еще больше. Именно тогда на Ангилье и появилась традиция проводить лодочные гонки.

Любовь к гонкам распространилась со скоростью лесного пожара. Говорят, что их устраивали каждый день — рыбаки, ушедшие утром в море, соревновались, кто из них быстрее доберется до берега. Впрочем, к семидесятым годам все уже обзавелись моторами, и гоняться на обычных лодках стало неинтересно. Тогда начали строить специальные гоночные лодки. Они на Ангилье до сих пор напоминают старые рыбацкие суденышки. Самая большая — восемь с половиной метров в длину, она полностью открыта, а мачты поднимаются на высоту пятнадцати метров.

Мы с Бобом уже не один месяц слушали разговоры о гонках, и нам не терпелось увидеть их собственными глазами. В то утро, когда должны были состояться гонки, деревянные лодки изумительной ручной работы встали у Сенди-Граунд. Некоторые участники приплыли из Айленд-Харбор, часть лодок привезли на трейлере. Мы с Бобом ходили вдоль берега, восхищаясь ими и экипажами, готовившими снаряжение. На песке были расстелены огромные паруса, веревки продели сквозь петли и обмотали вокруг мачт. Когда все было готово к спуску, под лодку загоняли бревна, и с десяток потных, рычащих от натуги мужчин скатывали по ним лодки в море.

Мы увидели, как Шебби толкает вперед ярко-желтую лодку под названием «Стингер». Рывок за рывком, лодка становилась все ближе к воде, на плечах Шебби бугрились мышцы. Команда ему помогала, но «Стингер» начинал двигаться, только когда на него налегал Шебби. Боб подошел и предложил помощь.

— Ага, давай хватайся вот здесь. Теперь толкаем. — Тяжелая лодка сдвинулась примерно на метр. — Раз-два, пошла! — крикнул Шебби, и лодка снова продвинулась вперед.

Я села на песок и с удовольствием принялась наблюдать за происходящим. На пляже я насчитала четырнадцать лодок. Сотни людей пришли посмотреть на гонки. Запах свежей краски, исходивший от лодок, мешался с ароматом жареного мяса и курятины — на пляже успели поставить с десяток грилей. Из пляжного бара доносилась музыка. Там пританцовывала небольшая группа людей. У многих из них я заметила в одной руке бутылку пива, а в другой жареную куриную ножку.

«Стингер» отошел от берега. Тут Боб сказал мне, что видел лодку Лоуэлла.

— Она называется «Свет и мир», — выдохнул он, — настоящая красавица: серая, а поверху идет желтая полоса.

Лоуэлл увидел, что мы приближаемся, и приветливо помахал рукой. Он и еще семь человек сидели на планшире. Все они были в спасательных жилетах, на которых сзади белыми буквами было написано название лодки.

— Посмотрим, на что она способна! — заорал нам Лоуэлл. Силясь перекричать гомонящую толпу, он сложил руки рупором.

Парус, захлопав, наполнился ветром, и «Свет и мир» рванул прочь от берега. Капитан принялся маневрировать между лодок и яхт, стоявших на якоре в заливе, меняя галс, а потом повернул обратно к берегу. Команда, попрыгав в воду, направилась к берегу. Лоуэлл схватил лопату и стал наполнять песком нейлоновый мешок.

— Нужно больше балласта, — пояснил он, — а то наша красавица слишком легкая.

Команда оттащила мешок на лодку, и капитан положил его на дно, где уже валялись свинцовые грузила, камни и другие мешки с песком.

— Зачем вам балласт? — спросил Боб. — Разве под килем нет свинца?

— Нет, — покачал головой Лоуэлл. — У всех лодок — именно такой балласт. Все для того, чтобы мы потом их смогли вытащить на берег. А если балласт не съемный, то они будут слишком тяжелыми. Кроме того, на обратной дороге, чтобы подстроиться под ветер, мы иногда выкидываем пару мешков с песком. Ладно, мне надо идти. Мы начинаем в одиннадцать.

Он вброд дошел до «Света и мира», подтянувшись, перевалился через планширь и занял свое место.

Все четырнадцать лодок уже были в воде, ветер наполнил паруса, а на берегу, у самой кромки моря, столпилась куча народу. Мужчина по кличке Дядюшка Мороз, отвечавший на острове за холодильное хозяйство и одновременно являвшийся владельцем одной из лодок, принимавших участие в регате, был назначен распорядителем гонок. Он ходил по берегу со стартовым пистолетом и спрашивал, все ли участники готовы. Получив удовлетворительный ответ, он поднял пистолет и выстрелил. Гонки начались.

Лодки, выкрашенные во все цвета радуги, рванулись вперед. Толпа на берегу взревела. Суденышки на глазах становились все меньше и меньше. Вскоре на горизонте остались лишь четырнадцать крошечных треугольничков, как две капли воды похожих друг на Друга.

Я стояла по щиколотку в воде, пытаясь представить, что бы я чувствовала сто лет назад, зная, что на одной из этих лодок Боб, отправившийся на полгода в Санта-Доминго, работать на сахарной плантации. «В те времена средства от загара, наверное, еще не было», — думала я, воображая, как Боб поджаривался бы на тростниковых плантациях до появления хрустящей золотистой корочки.

— Есть хочу, — заявил муж, — пошли перекусим.

Загребая ногами песок, мы направились к жаровням. Кто-то очень предприимчивый поставил ряд тентов: воткнул в землю доски, а на них сверху натянул синюю парусиновую ткань. Под этими тентами были расставлены пластиковые столы и стулья. Парусиновая ткань хлопала от порывов ветра. Мы слушали, как люди рассуждают о регате и спорят, кто победит. Лодки уже давно скрылись из виду, и толпа на берегу рассосалась. Рассевшись по машинам, все потянулись прочь от Сенди-Граунд, вверх по склону холма. Преисполненные любопытства, мы отправились следом.

Процессия двигалась на запад, параллельно маршруту регаты. Время от времени все останавливались на смотровых площадках и начинали следить за ходом состязаний. Мы ехали вместе с остальными. Во время лодочных гонок на Ангилье частная собственность лишается неприкосновенности. Мы залезали на чужие участки, балконы, в кузовы грузовых пикапов, а однажды, в поисках особо выгодного наблюдательного пункта, вскарабкались на крышу чьего-то дома. Все тыкали пальцем в сторону моря и гадали о том, кто лидирует.