Дыхания, видно, у Федора больше не хватило, и он умолк. В паузе мне удалось вставить несколько уточняющих вопросов.

— Нет, ты понимаешь, — кипятился он, — что творит эта… медицина! Ты думаешь, они Чернушку сажали?

— Ну а что же?

— Они открыли шлем скафандра и напихали туда каких-то пакетиков! Нет, ты представляешь, что это такое?

Несмотря на известный комизм ситуации, грубое нарушение установленного порядка налицо.

Мы спускаемся в «банкобус» и, увидев там мирно беседующих Сергея Павловича и руководителя медгруппы Владимира Ивановича, решаем, что обстановка самая подходящая. Выслушав заикающегося от волнения Федора Анатольевича, Сергей Павлович спокойно просит нас немного погулять. Медикам это не предвещало ничего хорошего. Едва мы вышли на крылечко, как в комнате стало шумно, хотя слышны были только два голоса — разговор, как видно, был серьезный; через пять минут был вызван и я и получил свою порцию за то, что у меня на глазах творятся подобные безобразия.

Как потом я узнал, пакеты предназначались для «биологического эксперимента» — в них были семена лука. Хотя они оставлены на «незаконном» месте с согласия главного конструктора скафандра Семена Михайловича, тем не менее к вечеру медиков стало на одного меньше…

9 марта старт. Корабль вышел на орбиту. Все прошло нормально. Параметры орбиты близки к расчетным.

За последнее время мы все как-то привыкли к такой фразе: «Параметры орбиты близки к расчетным». А что за этим кроется?

Несколько соображений по поводу параметров орбиты были приведены в одной из предыдущих глав, где речь шла о программировании полета, но там говорилось в основном о тех параметрах, которые учитывались при разработке программы, то есть о первой космической скорости, периоде обращения, наклонении.

Но только ли величина скорости определяет путь корабля в космическом полете? Чтобы представить себе, с какой точностью должна работать система управления ракеты-носителя, можно привести хотя бы такой пример.

В случае вывода космического корабля на орбиту с высотой 200 километров при отклонении направления полета от горизонтального на один градус корабль поднимется в апогее примерно на 115 километров выше той точки, на которую его вывела ракета-носитель, а в перигее на столько же опустится. Расчет показывает, что перигей в этом случае будет равен 85 километрам. Но это только расчетный случай! Не дай бог получить его на практике! На орбите с перигеем 85 километров корабль не сделает и одного витка, а зарывшись в атмосферу, прекратит свое существование. Вот цена только одного градуса ошибки!

Выход корабля на расчетную орбиту — это большая победа опытнейших управленцев, возглавляемых одним из старейших ракетчиков, близким другом Сергея Павловича.

Через полтора часа — посадка. Все системы сработали прекрасно. Замечаний по полету не было никаких, только, как потом выяснилось, на задней ноге Чернушки были обнаружены… мужские наручные часы на браслете! Недоумевали мы не очень долго: часы есть часы, и у них, конечно, есть хозяин, который, конечно, заинтересован в благополучном исходе своего индивидуального эксперимента! Я очень хорошо знаю этого человека. Он видный ученый, всеми уважаемый человек, но… склонный к юмору. Часы довольно скоро нашли своего хозяина, хотя по понятным причинам он сам до поры до времени не очень торопился признать свой сувенир.

Чернушка перенесла полет и приземление внутри корабля вполне удовлетворительно, и Государственная комиссия приняла решение готовить к пуску следующий корабль — второй из этой серии. Он должен повторить программу первого: манекен в скафандре, собачка в клетке и один виток вокруг планеты.

В марте новый корабль прибыл на космодром. План подготовки, понятно, тот же, но приятным для нас сюрпризом было появление на космодроме группы космонавтов.

На следующий день я спросил прилетевшего с ними Евгения Анатольевича, как понравился им космодром.

— Да что тебе сказать — одно слово: здорово! У ребят других слов, кроме «Вот это да!», не находится!

Особое впечатление произвела ракета-носитель с космическим кораблем: космонавты впервые увидели и корабль и ракету собранными вместе.

— А ты знаешь, что сказал Павел Романович Попович, глядя на ракету? «Наверное, надоело ей возить собачонок на орбиту. Пожалуй, она сама понимает, что подходит очередь человека!» Планы и действия ученых и конструкторов, запускающих корабли с животными, ребятам, конечно, понятны, — говорил Евгений Анатольевич, — но столь же понятно и их желание сесть в кабину и самим полетать там, в загадочном космосе. Любой из них уже готов к полету, все они знают, что полет не за горами и что сейчас они прилетели на космодром, чтобы участвовать как бы в генеральной репетиции. Одного только они не знают: кто из них полетит первым.

На космодроме, помимо нас, инженеров, космонавтов встретили их давнишние знакомые — медики, далеко уже не новички в испытательных делах.

В комнату, где готовилась в рейс очередная «пассажирка», входят космонавты. Впереди Гагарин, Титов, Николаев, Попович, Быковский. С ними Евгений Анатольевич и генерал-лейтенант авиации Николай Петрович Каманин.

Николая Петровича я узнал сразу: вспомнилось далекое детство, 1934 год, «Челюскин». Весь мир взволнованно следил за нашими героями-летчиками, прорывавшимися к далекой льдине на выручку полярникам, попавшим в беду.

Я, двенадцатилетний парнишка, до самозабвения увлекавшийся авиацией, мечтавший стать не меньше как крупнейшим авиационным конструктором и мастеривший всевозможные модели самолетов, от простых «схематичек» до красавиц «фюзеляжных», — я был поглощен челюскинской эпопеей полностью.

У ребят всегда есть свои любимые герои, имелись они и у нас. Я был Каманин, а мой друг, соседский мальчишка, — Ляпидевский, против нас, через дорогу, жили такие же, как мы, Молоков и Водопьянов. И мы тоже «спасали» челюскинцев, тоже совершали свои ребячьи подвиги и с непередаваемым восторгом встречали на откосе железной дороги мчавшийся в Москву экспресс со спасенными челюскинцами, а потом до хрипоты спорили, кто кого видел в окна вагонов или на площадках тамбуров.

Всем хотелось видеть и Отто Юльевича Шмидта, и своих героев-летчиков…

— Видели нашу путешественницу? — спросил летчиков Владимир Иванович Яздовский. — Прошу познакомиться!

Дымчатая с темными пятнами собачонка доверчиво ластилась ко всем, кто брал ее на руки. Вот она у Юрия.

— Интересно, а как ее зовут?

Не знаю, действительно ли у этой собачки не было клички, или медики, не растерявшись, решили «спровоцировать исторический эпизод», но Гагарину сказали, что клички у нее нет — числится просто под лабораторным номером — и что гостям предоставляется право ее назвать. Космонавты стали перебирать десятки собачьих имен, но никак не могли остановиться на каком-нибудь одном.

В этот момент в комнату вошел заместитель Каманина, военный летчик, Герой Советского Союза. Гагарин взглянул на его грудь и, опуская собачонку на пол, сказал:

— Ну, счастливого пути, Звездочка!

Все присутствующие сразу согласились с этим именем: в сообщении ТАСС пассажирка пятого космического корабля была названа Звездочкой.

21 марта подготовка корабля была закончена. 24 марта 1961 года старт. Корабль вышел на орбиту. Полученные данные говорили о том, что и на этот раз все идет строго по программе; все приборы работают отлично, через полтора часа получено сообщение о спуске, а еще через некоторое время — о посадке в намеченном районе. Звездочка чувствует себя прекрасно.

Теперь — человек! Да, на пороге космоса встал человек, чтобы, вобрав в себя многовековые мечты, опыт, труд и мысли многих сотен ученых, тысяч инженеров, биологов, медиков, летчиков-испытателей, шагнуть туда, в неведомое.

Что же давало право на такой шаг?

Тысячи, десятки тысяч экспериментов в лабораториях ученых и исследователей, десятки запусков ракет с обширным планом медико-биологических исследований, пять полетов космических кораблей-спутников. Был создан и проверен сложнейший комплекс специального связного и командного оборудования.