Он надеялся, что эта уловка сработает, но Элизабет только плотнее закуталась в одеяло.
— Ну, тогда мы согреем друг друга. — Она осторожно понюхала старую ткань. — Если блошки не имеют ничего против меня, то и я против них ничего не имею.
Ему следовало бы это знать. Если она его самого не испугалась, то каких-то там насекомых и подавно не побоится. Его подмывало крепко выругаться и уйти в дом, бросив Лиззи одну на улице на всю ночь. Но какой-то голос говорил ему, что он проглядел нечто важное, что она поступала гак не из простого упрямства.
Что он узнал о Лиззи за время их короткого знакомства? Почему она не сдается? Что ей нужно?
«Того же самого, что нужно тебе, — ответил ему внутренний голос. — Того, что нужно всем людям».
Уважения. Уважения?!
Это идет вразрез с классическими методами депрограммирования! С методами, которые требуют унижения и полного подчинения личности.
Но разве Элизабет не заслужила его уважения? Ну, хоть немного?
Калеб постоял, глядя себе под ноги, а потом поднял голову и посмотрел Лиззи прямо в глаза.
— Ты поймала меня в петлю, Лиззи. Я должен признать, что ты не совсем такая, как я думал.
— Не такая, как Дэвид меня описал.
— Ну… да.
— Мы были знакомы с Дэвидом шесть лет и были хорошими друзьями. Но это все, Калеб. Только друзьями.
Он хотел было заставить ее замолчать, не желая слушать ее басни, однако напряженный взгляд ее прекрасных глаз остановил Калеба.
— Мой брат говорил, что ваши отношения были не просто дружескими, — произнес он ровным голосом.
Элизабет вздохнула.
— Знаю, он сначала был в меня влюблен, но я ему ясно дала понять, что надеяться не на что, и думала, он с этим смирился. Мы много времени проводили вместе, иногда вдвоем, иногда с общими друзьями. Я могла разговаривать с Дэвидом о чем угодно. А он мог говорить о чем угодно со мной. Мы были… как два приятеля. Я не знаю, как тебе еще объяснить. Он встречался с несколькими женщинами, но и там не было ничего серьезного.
Я была уверена, что его пылкая любовь ко мне давно прошла. Думала, что это легкое увлечение, которое он давно пережил. А оказывается, он ничего не забыл, а только скрывал свое чувство. Прошлой весной он встречался с одной чудесной женщиной. Ее звали Изабелла. Она была так влюблена в него, что, когда Дэвид бросил ее, едва не покончила с собой. Я говорила ему, что он дурак, что никогда не найдет женщину лучше и должен вернуться к ней.
Но это было не совсем то, что он хотел услышать меня. Вот так все и получилось. Он ждал шесть лет надеясь, что я отвечу на его чувства. Это было не просто увлечение, как я когда-то думала. Это было больше похоже на… навязчивую идею.
— Я не верю этому, Лиззи. Верно, началось все с дружбы, но потом превратилось в нечто иное. Вы же поговаривали о свадьбе.
— Да никогда!
— Ты дождалась, пока он окончательно не втюрился в тебя, а потом взяла да отшила его.
Элизабет отрицательно помотала головой.
— Нет… Нет!
— Ты унизила его, выставила на посмешище, замучила его своими изменами.
— Калеб, перестань! Перестань! Неужели ты и правда думаешь, что я способна на такое?
Ее глаза жгли слезы негодования. На щеках выступили красные пятна.
Калеб выдержал ее взгляд, даже увидев, как дрожат у нее губы, даже когда с болью осознал, что именно так задело ее: не обвинение его брата, а то, что он, Калеб, безоговорочно поверил словам Дэвида и не доверяет ей.
Глубоко вздохнув, Калеб постарался укрепить свою решимость и заставил себя посмотреть на Элизабет, хотя интуиция подсказывала ему отвернуться и не видеть неприкрытого страдания, написанного на ее лице.
— Все это было для тебя наскучившей игрой, Лиззи, не так ли? Просто тебе захотелось посмотреть, до какой степени ты можешь манипулировать человеком, сможешь ли довести его до ручки. Тебя это развлекало? По крайней мере, финал оказался достаточно драматичным! Должно быть, это чертовски лестно, когда из-за тебя кончают самоубийством. Есть о чем поболтать в салоне красоты.
Спокойное выражение ее лица разочаровало Калеба.
Он первым отвел взгляд. Сомнения, как кислота, разъедали его душу. Он прямо-таки ощущал их кислый вкус.
Элизабет ответила спустя целую вечность:
— Калеб, ты должен знать: твой брат был эмоционально неустойчивым человеком, легко поддающимся чужому влиянию.
— Дэвид, возможно, был немного… неуверенным в себе, но он не был таким растяпой, каким ты пытаешься его представить.
— Я подозреваю, что ты плохо его знаешь, наверное, потому, что вы редко виделись в последние годы.
Она не смогла бы ранить его больнее, даже если бы швырнула в него этот кирпич. Калеб слишком хорошо понимал, как мало времени он уделял своему младшему брату, который рос без отца и смотрел на него, Калеба, снизу вверх. Дэвид рос и воспитывался под влиянием их слабохарактерной матери, полностью погруженной в себя. Калеб был самым близким человеком, с которого мальчик мог брать пример. Но когда Дэвиду было десять лет, Калеб уехал в Вест-Пойнт, и с тех пор они редко виделись.
И если Дэвид оказался менее мужественным, чем ему следовало быть, разве нет здесь вины старшего брата? Этот вопрос терзал Калеба все время после гибели Дэвида.
Не поторопился ли он приписать самоубийство брата тому, что Лиззи его оставила? Не слишком и быстро поверил он в эту историю? Конечно, куда проще было обвинить некую безымянную, безликую сердцеедку, чем признать свои собственные ошибки. Насколько проще было обвинять ее, пока он не увидел ее во плоти — находчивую, сообразительную женщину, искусительницу с темными глазами, знающую толк и во французской кухне, и в игрушечных ракетах.
Калеб продолжал молчать.
— Дэвид очень уважал тебя, — сказала Элизабет.
— Знаю, — ответил он хрипло.
— И он знал, как ты ненавидишь секты, подобные «Авалону». Ты не подумал, что Дэвид мог уйти из жизни, чтобы скрыть свою вину?
— О чем ты говоришь? Какую вину?
Элизабет наклонилась вперед, сложив руки на кирпиче.
— Обвиняя меня и говоря, что вступил в «Авалон» из-за моих измен, он просто старался скрыть правду.
— Какую правду?
— А ту, что вступил в «Авалон» по своей собственной воле. Это было его сознательное решение. Он не первый и не последний, кто выбрал для себя подобный образ жизни. Он не мог сознаться тебе в этом, Калеб. Мне кажется, он не смог бы вынести твоего гнева.
Калеб стиснул руки.
— Ты хочешь сказать, что Дэвид струсил?
Никто не смог бы сильнее оскорбить память его умершего брата. Почему он позволил ей говорить? У нее была целая неделя, чтобы придумать любую историю.
— У меня такое чувство, — сказал Калеб, — будто ты стараешься уверить в этом не только меня, но и себя. Признайся, Лиззи, ты несешь ответственность за смерть Дэвида.
В этом была своя правда, хотя теперь Калеб признавал, что причина куда сложнее, чем ему казалось вначале.
Элизабет вздохнула.
— Если я и несу ответственность, — сказала она, глядя на кирпич, лежавший у нее на коленях, — то только потому, что отказывалась спать с ним. Для него это было очень важно, он считал меня чуть ли не образцом женской чистоты, как мне кажется. Как бы то ни было, но это только усилило его навязчивую идею.
— И ты думаешь, я поверю, что вы никогда…
— Я еще девушка, Калеб.
Приступ хохота овладел им прежде, чем он сумел подавить его. Элизабет посмотрела на него с выражением безграничного терпения. Закутанная в это старое одеяло, она казалась такой маленькой и похожей на ребенка.
— Лиззи… — Калеб поперхнулся и прижал руку к груди. — Прости меня, Господи, я стараюсь понять, но ты выбила меня из колеи, детка. Сколько же тебе лет? Двадцать три? Двадцать четыре?
— Двадцать пять.
— Даже если я поверю тебе, что ты хранила свое сокровище четверть века, все же ты три недели провела в «Авалоне».
— Этим там не занимаются.
— Однако ваш Великий Величественный Высохший Пуба — тот еще тип. Он постоянно охотится за лакомыми кусочками вроде тебя. И, как я понимаю, получает все, что хочет. Так что давай рассказывай. Не все же время ты чистила туалеты?
