Литмир - Электронная Библиотека

Виктор Конецкий

Последняя ночь Бандита

– Собака закрыта?

– Да.

– Тогда выпускай ребят.

– Как быть с Ахиллом?

– Его не надо, ссорится с Каиром.

– Из-за Лорки?

– Да. И следи за тигрёнком…

Старый цирковой пёс Бандит опустил голову на пол, понюхал щель у порога и продолжал слушать давно знакомые слова и звуки. В вольере звякало железо и скрипели дверцы клеток – зверей выгоняли на вечернюю проминку перед кормлением. Ассистент укротителя ворчал на тигров.

– Куда?! Ну, давай, давай, шевелись… А тебя долго упрашивать?.. Алексей Петрович, Каир за спину заходит вам…

Раздался резкий, острый щелчок шамберьера, потом мягкий топот бегущего тигра.

– Пускай рабочие моют сперва переходные клетки, – сказал укротитель. – И скажи, чтобы насухо вытирали, сгниют скоро доски.

– У Байкалихи крайняя доска уже подломилась… А тигрёнок-то боится! И уши прижал, и есть не может…

– Привыкнет…

Бандит медленно привстал и взглянул через выпиленное в двери каморки треугольное отверстие. Всё было привычным и совсем обыкновенным. Разве только чуть больше шума – в цирк привезли для детских представлений маленького тигрёнка.

Бандит был огромный и мрачный псина с тяжёлой грудью, непропорционально узким задом и лобастой, густо заросшей длинным волосом головой. От головы к заду количество волос убывало, и хвост был почти совсем гол. Наверное, поэтому Бандит часто паршивел, и тогда его мазали синькой. Он привык к ней и не лизал её, так и ходил в ярких синих пятнах. А длинная шерсть ниже пасти была грязно-красного цвета, слипшаяся от крови, потому что Бандит ел сырое мясо. На левом боку от плеча до брюха тянулся неровный шрам – след удара тигриной лапы. После этого удара бок у Бандита болел, и он спал возле паровой батареи, прижимаясь к ней. А когда пробегал мимо тигриных клеток слева направо, то держался от клеток чуть дальше.

Он лежал в своей конуре позади вольера, смотрел в треугольное отверстие на маленького тигрёнка и чувствовал приближение чего-то совершенно необычно-тихого, обволакивающего. Это необычное и неизвестное входило в Бандита через сердце. Сердце болело, и он чувствовал его удары в каждой подушечке на лапах.

Клетку с тигрёнком поставили в вольере высоко над полом, на оцинкованном ящике. Тигрёнок лежал на самой середине клетки, прижав передними лапами кусок мяса, и рычал, и молотил хвостом. Малыша только что привезли из уголка Дурова, он первый раз видел взрослых тигров и страшно испугался их. Взрослые ходили вокруг, часто поднимались на задние лапы, пытаясь достать мясо, но прутья клетки были частые, и лапы взрослых тигров не пролезали сквозь них. Однако тигрёнок не мог понять, что он в безопасности. Малыш взвизгивал, жмурился и быстро-быстро вилял самым кончиком хвоста.

Мельтешня в вольере раздражала Бандита: он привык, что в эти вечерние часы уже наступала тишина и его выпускали из каморки. Бандит со стоном зевнул, его клыки глухо лязгнули после зевка. В ответ на этот лязг возле отверстия возникла тигриная пасть, душное дыхание Каира окутало пса. Каир повернулся к двери каморки задом и помочился, стараясь попасть в отверстие.

– Старый разбойник! – сказал укротитель и ударил тигра веником по морде.

А Бандит равнодушно чихнул, он давно уже привык к таким проделкам зверей – им не оставалось ничего другого, чтобы свести с ним счёты. Уже десять лет он жил в цирке. Когда-то с ним занималась известная дрессировщица. Она промучилась больше двух лет, но не смогла изменить характер Бандита – вздорный и угрюмый. Пёс быстро осваивал любые трюки и хорошо запоминал их. Иногда на репетициях он даже оживлялся и, казалось, начинал работать с удовольствием, но на манеже что-то случалось с ним, он замыкался, тускнел, ложился под барьер и вжимал голову в опилки.

С детства Бандит не любил, когда на него смотрели, когда он оказывался весь на свету, среди большого, открытого пространства. Это был ночной пёс. Бодрствуя в настороженной тишине, среди полного мрака или в тусклом свете дежурной лампочки, он чувствовал себя свободно и хорошо. Ночами он делался как-то эластичнее, естественность повадки скрашивала его некрасивость. Пожалуй, он становился даже изящным, когда бесшумно шёл вдоль ряда тигриных клеток, отвернув морду в сторону, шёл лёгким, скользящим шагом, чувствуя каждое движение зверей, выражение их глаз, настроение.

Он родился в отрогах Хингана на Амуре. Его отец и мать рыскали по тайге и переплывали реки. Отец погиб в схватке с медведем, а мать задрал тигр. Его первые хозяева отлавливали зверей для цирков и зоосадов. И запах тигров он помнил с тех пор, как помнил себя.

Бандит никогда не издевался над тиграми, не давал им понять, что он свободен, а они нет; что он стережёт их, что он принадлежит к тем, кто командует ими. Но тигры не любили его, хотя тоже привыкли к его всегдашнему присутствию. Они не любили, когда среди ночи он появлялся перед клеткой и тихо ложился вблизи. Сквозь густые брови не были видны его глаза. Каждый из зверей знал, что Бандит лежит на расстоянии в коготь больше того, на которое можно высунуть лапу сквозь прутья клетки…

Шум в вольере нарастал. Взрослые звери потеряли всякую солидность, пытаясь достать еду тигрёнка. А малыш так разволновался, что мясо не лезло ему в глотку, он уже устал рычать, урчать и прижимать уши. Кончик хвоста тигрёнка вылез за прутья клетки. Байкалиха сразу же куснула этот кончик. Тигрёнок с чрезвычайной скоростью замолотил хвостом, но на хвосте не было глаз, а обернуться малыш боялся. Тринадцать здоровенных зверюг столпились возле клетки тигрёнка, стараясь укусить маленький хвост. Им стало тесно, и они, конечно, передрались. Прибежал ассистент, раздались удары бича; тигров загнали по клеткам, а маленький зверёнок победно рычал им вслед, стоя в скульптурной позе, придавив лапой расплющенное мясо.

Бандит вышел в вольер и занял свой пост у входа. Его сразу опять потянуло лечь, но он остался сидеть, привалившись плечом к стальной раме ворот. Где-то близко, за дощатой перегородкой, тяжело вздыхал больной верблюд, хрумкал овёс на стёртых зубах пони, журчала вода в душе.

Тигров кормили, они чавкали.

– Байкалихе ещё дай… Почему Роза не ест? Гуляет?.. Сколько раз я приказывал точнее развешивать мясо!.. – говорил дрессировщик, осторожно переступая золотыми сапожками через кучи мокрых опилок; разноцветными искрами вспыхивал его манежный костюм.

Бандит ждал, когда хозяин заметит его. Но укротитель ушёл в душ. И тогда Бандит лёг. Вообще, он никого не любил за всю свою жизнь, и только делал вид, что привязан к укротителю, потому что так было положено ему отроду. Было положено встречать хозяина утром, настойчиво и угрюмо подставлять голову под тяжёлую ладонь, идти за ним по пятам среди утреннего циркового оживления, слушать привычно ласковые слова. Но Бандит знал, что укротитель боится тигров, и потому не мог уважать его. Раньше укротитель не боялся. Это началось тогда же, когда Лора распорола Бандиту бок. И теперь укротитель потел ещё до входа к зверям. И запах пота был иным, нежели после выхода из клетки, после работы. Но Бандит понимал и то, что хозяин неплохой человек. Укротитель каждый день сам проверял, не завелись ли у зверей глисты. И у него не было любимчиков. И на манеже он работал легко, в хорошем темпе, красиво, всегда повторяя не получившийся трюк. Его называли Королём тигров. И только Бандит знал, что этот человек боится каждой репетиции и представления, хотя и побеждает страх, делает его незаметным.

Укротитель пришёл из душа в халате, с папиросой в руке, сел на реквизитную тумбу и тяжело задумался о чём-то, покачивая ногой рулон старых афиш, изодранных тигриными когтями. Бандит ждал, когда укротитель докурит папиросу, чтобы потом проводить его до дверей конюшни, потому что хозяина положено провожать.

– Ты что, болен? – спросил укротитель. – Поди сюда!

Бандит подошёл и лёг. Что-то слишком сильно билось в подушечках его лап, стоять было тяжело.

1
{"b":"14844","o":1}